Время жалящих стрел

Но вот отсутствие Валерия короля огорчило не на шутку. Он был так рад возвращению принца, так приветствовал его, возмужавшего, посерьезневшего, помудревшего. Возлагал на него такие надежды… Он начал даже подумывать было, не попытаться ли в завещании своем отыскать способ обойти неизбежный Суд Герольда, перед которым, по аквилонскому обычаю, должны были предстать претенденты на престол в том случае, если у них были равные права, как у двух племянников Вилера.

Одно время королю это казалось делом решенным…

К чему оставлять на волю слепого случая и ослепленных страстями и честолюбием людей решение, которое ему самому казалось столь естественным и очевидным! Однако за последние дни, в особенности, после Осеннего Гона, отношение его изменилось.

Пожалуй, теперь он мог с горечью признаться себе, что оба принца в равной степени внушают ему тревогу. Нумедидес, что день ото дня становится все взбалмошнее и истеричнее, утрачивая, похоже, остатки власти над собой, всецело отдаваясь на волю безумных страстей и извращенных прихотей. Валерий, у которого под оболочкой внешнего спокойствия и мужественной невозмутимости, все заметнее становится внутренняя неуравновешенность, почти одержимость.

Ни один из них, в его глазах, не был достоин Рубинового Трона, и порой, как сегодня, это наполняло сердце властителя ужасом. Будущее виделось ему сплошным черным пятном, грозовой тучей, чреватой бурей, надвигающейся неотвратимо, и его собственное бессилие сводило его с ума.

Ах, если бы у него были собственные дети! Он был уверен, что своих сыновей воспитал бы иначе, с младых ногтей вложив в них все необходимое, воспитав те качества, без которых не может состояться правитель. Его сыновья… Они пошли бы по стопам отца, но без его ошибок! Они бы не оступились там, где оступился он! Они… Но что толку в мечтах и благих пожеланиях! Вилер был бездетен, и имел тех наследников, каких заслуживал.

Пожалуй, он еще должен быть благодарен Митре! Будь Валерий с Нумедидесом от его плоти и крови, – какие муки пришлось бы вынести ему тогда…

Опустив голову, король шел по узкому коридору, освещенному медными масляными лампами, не поднимая головы и не замечая ничего вокруг себя. Знакомая до последнего шага дорога… он мог бы пройти ее с закрытыми глазами. Король подумал вдруг, что был бы рад послать их всех, этих наследников, придворных, кожевенников и селян, всю Аквилонию, в самую черную из преисподен Зандры, – и посмотреть со стороны, как они будут там, без него.

Но привычная трезвость взяла верх над хандрой, и с печальной усмешкой король заметил себе, что, скорее всего, сам после смерти окажется в той же преисподней, так что едва ли сгодится на роль беспристрастного свидетеля…

И все же, за какие грехи так наказывают их боги? Если он и шел порой против законов небесных и человеческих – так то было лишь на благо его родной Аквилонии, чтобы не дать иноземным псам расчленить державу, растащить ее по кусочкам. Все, что ни делал Вилер, было посвящено лишь одной этой цели. Ничего ради себя самого… И разве боги сами не благословили его на это, когда рукою Герольда вручили ему Рубиновый Трон? Разве не по их желанию совершил он все это?

Или коварство богов таково, что они сперва толкают смертного на преступление, а затем карают его за то, что поддался их искушениям?

Утомленный, король опустился на низкую, на гнутых ножках кушетку, призывая слугу, чтобы принес вина. Он вновь ощутил ноющую боль в суставах, но теперь к ней прибавилось странное ощущение в груди, точно холодной рукой кто-то сжал ему сердце и давит, давит, не отпуская, и все труднее становится вздохнуть, и кружатся перед глазами черные круги, и боль, боль…

Неожиданно все кончилось, так же внезапно, как началось. Ошеломленный король хватал ртом воздух, точно выброшенная на берег рыба, не решаясь позвать на помощь из страха, что приступ возобновится. Слугу, появившегося в дверях с кувшином вина, он отпустил одним жестом. И откинулся на подушках, боясь пошевелиться.

Но время шло, боль не возвращалась. Вилер нерешительно открыл глаза. В комнате все было по-старому, он даже поразился этому, точно ожидал увидеть на месте дворца развалины.

Горел, потрескивая, огонь в камине. Стояло на столике у двери вино.

На нетвердых ногах король подошел и налил себе немного, на самое донышко. Вкус показался ему необычным, каким-то горьким, но ощущение это тут же прошло. Он выпрямился, на всякий случай, опираясь спиной о стену. Страх почему-то ушел, он не ощущал и тени тревоги или беспокойства, хотя отчетливо сознавал, что смерть только что коснулась его своим крылом.

Сын Хагена задумчиво коснулся рукой груди, где красовался амулет с изображением солнечного лика, окаймленного попеременно изогнутыми и кривыми протуберанцами. Но священная реликвия, казалось, утратила свою божественную силу, и не дарила более владельцу ни защиты, ни утешения. Что-то нарушилось в устоявшемся порядке жизни, подумалось королю, словно дал трещину сосуд, заключавший в себе волшебную жизненную влагу.

И если прежде у Вилера еще оставались надежды, то теперь он со всей ясностью понял, что дни его сочтены.

Аой.

ВРЕМЯ СТРАХА

Валерий выбрался из леса и, нещадно нахлестывая лошадь, пустил ее в галоп по тракту, торопясь как можно скорее покинуть ненавистные места. Оскорбление, нанесенное колдуньей, было слишком сильно, чтобы думать об этом без содрогания, и потому он усилием воли заставил мысли переключиться на другое.

И тут же вспомнилась ему Релата. А, подумав о ней, он не мог не обернуться направо, туда, где на вершине холма вздымались гордые стены Амилии… и в этот миг сердце у него забилось с перебоями и перехватило дыхание. Валерий стиснул в руках поводья, не в силах поверить в то, что твердили ему глаза. И все же ошибки быть не могло. Густые клубы жирного черного дыма подымались над крепостными стенами.

Нервно хлестнув коня, принц бросился вперед.

Однако, уже подъезжая к перекинутому через давно высохший ров мосту, он понял, что опоздал. Запах гари и крови встретил его, такой сильный, что тошнота подступила к горлу, заставляя, совершенно некстати, вспомнить, что он со вчерашнего дня ничего не ел.

Запах гари и крови.

Увидев двор, залитый кровью и трупы тех, кто совсем недавно привечал его здесь, он на мгновение прикрыл глаза. О, Митра, какой же демон мог сотворить такое?

Зрелище, представшее его глазам, напоминало следы резни, устроенной в Хауране шемитами Констанциуса.

С тех самых времен в самых страшных кошмарах преследовало его то видение, но Валерий был уверен, что оставил этот ужас навсегда позади. Он надеялся укрыться от него в чистой, мирной, безмятежной Аквилонии, – но теперь все его мечты о покое разбились вдребезги. Словно что-то сместилось в его сознании. Трупы в Амилии и трупы в королевском дворце в Хауране, трупы на бесчисленных полях сражений… Все перемешалось, и крики раненых, звон мечей, треск горящего дерева, – все слилось в безумной оглушающей какофонии.

На мгновение у него закружилась голова, желудок сжался от болезненных спазмов, однако Валерий постарался взять себя в руки.

Спокойно, принц! Спокойно.

Ты в Аквилонии, и все, что ты видишь, – реально, все это происходит в действительности.

Навыки воина взяли верх, и он понял, что надлежало делать теперь. Попытаться отыскать выживших, – хотя, судя по пепелищу; это вряд ли удастся. И главное – отыскать какие-нибудь следы и понять, что произошло здесь и кто был виною злодейству.

Удачно, что он оказался здесь первым.

Воронье еще не успело расклевать павших, а голодные псы растащить их кости. Да и амилийские крестьяне, что греха таить, переждав немного, осмелятся выглянуть из своих лачуг и тоже окажутся не прочь поживиться остатками хозяйского добра.

Но кто же посмел сделать все это? Кто?

Насколько он слышал, в Аквилонии давно были уничтожены все крупные разбойные шайки, и принц терялся в догадках, пытаясь объяснить происшедшее. Впрочем, первым делом нужно сообщить королю. Вилер лучше их всех ведает, что творится в королевстве. Он разберется, что случилось в Амилии.