Изобретение зла

- Что?

- Свечку.

Я взял огарок и дунул изо всех сил. Пламя сбилось, пропало и появилось снова. Я дунул ещё раз и придавил фитиль пальцами. Фитиль не обжигал. Как только я освободил его, огонек воскрес.

- Я же говорил, что это необычная свеча. Я возьму одну, пригодится вместо фонарика.

- Вот, возьми, заверни в платок. Чтобы не обожгла.

108

Я выглянул. Коридор, как тяжелый пес прыгнул мне в лицо и, облизанный полусветом, я щурился несколько секунд. Стол дежурной уже не был пуст. На нем лежала, придавив ладони лбом, голова Ложки; Ложка, видно, спала. (Ложкой мы называли другую нянечку, которая сменяла Лариску. Прозвищем Ложка была обязана своей фигуре.)

Котенок уже исчез. Он пропутешествовал в другое, более подходящее место.

В бак для отходов, например. Но, потеряв котенка, стол сделал новое приобретение: на нем выросла банка с водой, красиво и полосато отражающая свет.

Стена на месте Синей Комнаты все надувалась и равномерно билась, как будто она собиралась родить что-то особенное.

Если идти тихонько, то Ложка не проснется.

Я стал идти тихонько, но Ложка не спала. Она вздрогнула и порывисто обернулась, неуклюже толкнув коленями стол. Стол звякнул, выпустив маленький звук, хранившийся в телефонной трубке.

Она снова отвернулась и положила голову на руки. Оказывается, она плакала.

От вида плачущей толстой тети мне захотелось всплакнуть самому, как это всегда хочется сделать за компанию, если у тебя нет более важных на сей момент чувств.

Я прошлепал поближе и, чтобы спросить что-нибудь, спросил:

- Можно воды выпить?

Она не ответила.

- А она тут чистая?

Я встал на носки, чтобы дотянуться лицом к горлышку банки, и стал пить. С каждым всасыванием воды становилось меньше и на третьем глотке губы уже ничего не достали, несмотря на то, что пришлось сильно придавить нос.

- Спасибо, я уже напился.

Я сделал медленные три глотка для того, чтобы Ложка успела вытереть слезы.

Ложка вытерла и притворилась строгой. Она так сжала губы, что огромный рот стал почти обыкновенным.

"Что ты делал в палате у девочек? И почему рубашка расстегнута?", написала она карандашом на обороте календарика.

- Потому что под одеялом было жарко.

"Ты там спал?"

- Нет, мы были вместе с Синей под одеялом.

Кажется, ситуация начинала трогать её женское сердце.

- Ну мы с ней вначале сидели рядом на кровати, - начал рассказывать я, - а потом решили залезть под одеяло. У нас был фонарик, чтобы все было хорошо видно.

Ложка была так тронута, что совсем забыла свои недавние слезы.

Она написала на календарике восклицательный знак.

- А потом Синяя сняла платье, а я расстегнул рубашку. Она голенькая совсем худючая.

Глаза у Ложки стали совсем круглыми.

- Ну да.

"И что же вы делали потом?"

Она сомневалась, что мы могли что-то делать.

- Потом читали книжку.

"Вот это книжка была интересная! Про что?"

- Про облака. Облака бывают кучеобразные и своеобразные. Только это неправильно, это Синяя так говорит, а правильно...

Я процитировал большой кусок из статьи.

"Вижу, что вы там серьезно занимались. А разве так интересно про облака читать?"

- Нет, про облака не очень. Мы про рай хотели узнать. Но про рай там не написано. Может быть, его и не бывает.

Сейчас стена вздувалась и пульсировала сильнее. Но страшно не было.

Наверное, мы все были под наркозом.

Ложка взяла меня за подмышки и посадила на стол впереди себя, рядом с банкой и звякавшим телефоном. Она внимательно на меня посмотрела. Ложка была рыжей, коротко обстриженной, полной, ни капельки не умеющей заниматься собою молодой женщиной; её глаза не были красивы: это был не тот серый цвет, который красив своей насыщенностью, своей близостью к голубому или золотистому, это был тусклый, пепельно-обмарочный оттенок.

- Так рай есть или нет?

По стене пошли трещины. Они поползли к потолку и на потолке отклеились обои. Бумажный лист затрепетал, как будто из трещины шел сильный ветер. Одна из трещин расширялась равномерными рывками. Раздался стон, похожий на человеческий.

- Что-то хочет вылезти из стены, - сказал я.

Она кивнула, довольно равнодушно.

- Так рай есть или нет? - повторил я свой вопрос.

Стена оглушительно лопнула. Несколько неровных кирпичных блоков, ужасно здоровенных, перегородили коридор. Среди них что-то шевелилось, клубы цементной и меловой пыли мешали видеть.

И тут стало страшно.

Сначала я замер, как деревянный. Двигаться мог только взгляд. Взгляд попытался узнать нечто шевелящееся в пыли, но не смог, вернулся к столу. На столе лежали мои ладони, побелевшие от напряжения. Ногти были синего цвета, с белыми ободками. Ложка опомнилась первой. Она вскочила и с криком бросилась в сторону лестницы. Разве бывает такой голос у человека? - краем сознания отметил я. Я скатился на пол и залез под стол. В просвет между короткими ножками я мог видеть весь коридор.

Нечто очень большое встало и начало отряхиваться. Оно было похоже на человека: руки, ноги...

Оно несколько раз провело руками по своему телу, сбрасывая всякий мусор, и я узнал его.

Мне вдруг стало холодно, но застегнуть рубашку я не решался. Две холодные струйки пота потекли за воротник, ещё одна стекала по переносице. Я чуть кивнул и капля упала на пол. Страх поднимался не из сердца, а из желудка, поэтому немного тошнило. Казалось, что в желудке кто-то шевелится. Сердце било громко, как молотком по груди, но медленно. Вдруг оно поняло, что пора, и с места сорвалось в галоп. Сразу стало жарко и душно.

Статуя сделала несколько шагов и вышла из обломков. По виду это была та самая статуя, о которой рассказывал Белый в свою последнюю ночь в Синей Комнате.

Она была красивой женщиной, но выше меня примерно в три раза. Может быть, ещё выше - её голова была у потолка коридора. На ней было что-то вроде короткого платья или халатика и явно ничего под ним. Ее волосам не хватало естественной пушистости, они все время держались вместе, будто намыленные. Она была сделана из гладкого камня, похожего на мрамор. И все же она была живой - она двигалась, как живая.

Я как-то видел фильм по телевизору, где оживала статуя, правда, статуя из фильма была деревянной. Деревянная статуя двигалась по-деревянному; было заметно, что она ненастоящая. Эта же двигалась совсем иначе: тоже медленно, но легко и красиво, как хороший танцор, который исполняет пантомиму. Или как тигр в замедленной киносьемке. Но её шаги были тяжелыми, значит, весила она не мало.

Красивой плывущей походкой она двигалась в мою сторону. Я вжался в пол. Она была очень стройна и сложена прекрасно. Длинные ноги, высокая талия, длинная шея

- волосы не достают плеч, но и не коротки. Ее лицо было прекрасным и безжалостным лицом богини.

Она остановилась у самого стола. Я мог видеть её почти до пояса снизу. Она стояла почти голой, но слишком красивой, чтобы подумать что-нибудь плохое.

Она резко шлепнула себя по ноге и почесалась под коленом

- наверное, прилипла кирпичная крошка. Пальцы на её ступнях чуть-чуть шевелились, выдавая желание идти куда-то. Под ступнями плавился линолеум и булькали пузырьки. Сначала я подумал, что её ноги очень горячие, но мне не было жарко. Химия какая-то.

Стол надо мной крякнул; я понял по звуку, что статуя взяла банку с водой.

Значит, она пьет воду, как человек.

- Черт! - сказала статуя с человеческой интонацией и на пол посыпались острые осколки; горлышко от банки свалилось и остановилось в сантиметре от моего носа, - черт, такое все неудобное...

Ее голос был голосом Синей Комнаты. Вот она и превратилась. Я вспомнил её слова о том, что на третьем уровне она обязана убивать. Она подняла руку, наверное, разглядывая ладонь, и опустила её снова.

- А где мое кольцо? - спросила она удивленно. Ее голос казался очень мелодичным, почти как песня, - таким и должен быть голос очень красивой женщины.