Страница 30 из 42
Борис Николаевич пригласил меня к себе и сказал, что у него есть идея предложить мне пост премьер-министра, только он должен еще переговорить со Степашиным. Я не особенно удивился. Уже было понятно, что все к тому идет. Я имею в виду не мое назначение, а снятие Степашина. Ельцин не спрашивал, согласен ли я стать премьером или нет. Он лишь сказал, что относительно Степашина уже принял решение.
Кстати, в разговоре со мной он не произносил слова "преемник". Ельцин говорил о "премьере с перспективой", что если все пойдет нормально, то он считал бы это возможным.
А потом, уже в эфире, президент сказал обо мне как о будущем возможном президенте. Он произнес это вслух на всю страну. И когда меня сразу после этого забросали вопросами, я ответил: "Раз президент сказал, то я так и сделаю".
Возможно, это прозвучало не очень уверенно, но по-другому ответить не мог.
Вспомните, в каком состоянии в это время находилась страна? До выборов оставалось ничтожно мало времени. Борису Николаевичу надо было принимать решение. Ведь те же губернаторы прекрасно чувствовали, что все зависло, а им надо было определяться. Почему тогда же было создано ОВР, если честно? Потому что для губернаторов не было другой альтернативы. А альтернатива должна быть.
- Например, "Единство"?
- Да.
ЛЮДМИЛА ПУТИНА:
Меня не поразила такая молниеносная карьера мужа. Я всегда считала, что раз так происходит - значит, это кому-то нужно. Но иногда я ловлю себя на мысли: как странно, я замужем за человеком, который вчера еще был, в общем, никому неизвестным заместителем мэра Петербурга, а сегодня стал премьер-министром. Но я почему-то всегда верила, что с Володей такое может произойти.
Мне не страшно за него. И гордости никакой особой нет. А вот восхищение есть. Он очень целеустремленный, не тщеславный, а именно целеустремленный. Он всегда вкалывал и добивался своей цели, всегда жил ради чего-то. Есть люди, которые вкалывают ради денег, а он - ради идеи. Ему всегда доставлял удовольствие сам процесс работы. Такие люди, как мне кажется, многого добиваются. Знаете, вот то, что я - премьерша, меня удивляет, а то, что он премьер, - нет.
МАРИНА ЕНТАЛЬЦЕВА:
Путин стал премьером, а через несколько дней у него скончался отец. Владимир Владимирович приезжал к нему из Москвы каждые выходные. В это время он был страшно загружен работой, но все равно появлялся в Петербурге раз в неделю хотя бы на полдня. Владимир Владимирович очень боялся, что не успеет попрощаться с отцом. И мне говорили, что он все-таки провел с отцом его последние часы.
"ПАРЕНЕК СЛОМАЕТ СЕБЕ БАШКУ"
- Но вот когда Ельцин на всю страну объявил вас преемником, ничего не дрогнуло внутри?
- Нет.
- Вы так уверены в своих силах?
- Нет, не в этом дело. Помните, Селезнев тогда сказал: "Зачем же они с вами это сделали? Они же на вас крест поставили". Все сочли, что это конец. Но ведь и я, собственно, этого не исключал. Правда, по другой причине.
Я попытаюсь объяснить. Все это происходило на фоне только что начавшейся агрессии в Дагестане. Я как бы внутренне для себя решил, что все, карьера на этом, скорее всего, закончится, но моя миссия, историческая миссия - звучит высокопарно, но это правда - будет заключаться в том, чтобы разрешить эту ситуацию на Северном Кавказе. Тогда совсем непонятно было, чем все закончится, но мне, и не только мне, наверное, было ясно, что на Северном Кавказе "башку себе этот паренек сломает". Я к этому так относился. Сказал себе: Бог с ним, у меня есть какое-то время - два, три, четыре месяца, - чтобы разбабахать этих бандитов. А там уж пусть снимают.
Понятно было, что бить надо там, в Чечне, по базам. Ведь честно говоря, все, что делалось в последние годы, особенно в сфере сохранения государства, это... Как бы помягче сказать, чтобы никого не обидеть? Это любительство... Поверьте мне, еще в 1990-1991 годах я точно знал, как это ни самоуверенно звучит, что при том отношении к армии, которое сложилось в обществе, к спецслужбам, особенно после распада СССР, страна окажется уже очень скоро на грани развала. Теперь о Кавказе. Ведь по существу, что такое сегодняшняя ситуация на Северном Кавказе и в Чечне? Это продолжение развала СССР. Ясно же, что это когда-то надо останавливать. Да, какое-то время я надеялся, что с ростом экономики и развитием демократических институтов этот процесс будет заторможен. Но жизнь и практика показали, что этого не происходит.
Моя оценка ситуации в августе, когда бандиты напали на Дагестан: если мы сейчас, немедленно это не остановим, России как государства в ее сегодняшнем виде не будет. Тогда речь шла о том, чтобы остановить развал страны. Я исходил из того, что мне нужно будет это сделать ценой политической карьеры. Это - минимальная цена, которую я готов был заплатить. Поэтому, когда Ельцин объявил меня преемником и все сочли, что для меня это начало конца, я был совершенно спокоен.
Ну и черт с ним. Я посчитал: несколько месяцев у меня есть, чтобы консолидировать вооруженные силы, МВД и ФСБ, чтобы найти поддержку в обществе.
Хватит ли времени - вот только об этом и думал.
- Но вы же не могли самостоятельно принять решение о начале кампании в Дагестане, а потом в Чечне. Президентом был Ельцин, а на нем лежал груз первой неудачной чеченской операции. Кстати, и на Степашине тоже.
- Ну, Степашин уже не был премьер-министром. Что касается Ельцина, то он полностью поддержал меня. Доверил мне, и все. Я ему докладывал по факту проделанных мероприятий.
- То есть он вообще не вмешивался?
- Еще раз повторяю. Он мне полностью доверял. При каждой встрече мы обсуждали ситуацию в Чечне.
- Значит, вся ответственность лежит на вас.
- В значительной степени это так. С первыми лицами Минобороны, Генштаба, МВД мы собирались почти ежедневно, а то и два раза в день утром и вечером. И вот так, почти на ручном управлении, силовики консолидировались. Первое, что я обязан был сделать, - это преодолеть ведомственную разобщенность: когда армия не понимает, что делает МВД, а ФСБ критикует всех, но сама ни за что ответственности не несет. Мы - одна команда, единый организм. Только тогда будет успех.