Страница 18 из 42
Я отвечаю: "Я вам должен сказать, что я не просто помощник ректора, я кадровый офицер КГБ". Он задумался - для него это действительно было неожиданностью.
Подумал-подумал и выдал: "Ну и .... с ним!"
Такой реакции, я конечно, не ожидал, хотя за эти годы ко многому привык. Мы ведь с ним видимся первый раз, он - профессор, доктор юридических наук, председатель Ленсовета - и он вот так, что называется, открытым текстом мне ответил.
После этого говорит: "Мне нужен помощник. Если честно, то я боюсь в приемную выйти. Я не знаю, что там за люди". В то время там как раз работали скандально известные теперь деятели, которые сослужили Собчаку плохую службу.
Ребята, сидевшие у Собчака в приемной и на тот момент как бы составлявшие его ближайшее окружение, вели себя жестко, грубо, в лучших традициях комсомольской, советской школы. Это вызывало, конечно, сильное раздражение в депутатском корпусе и очень быстро привело к конфликту между Собчаком и Ленсоветом.
Поскольку я это понимал, то прямо сказал Анатолию Александровичу, что с удовольствием приду к нему работать, но тогда я должен буду сказать своему руководству в КГБ, что ухожу из университета.
Это был довольно деликатный для меня момент - сообщить вышестоящим начальникам, что я намереваюсь поменять работу.
Я пришел к своему руководству и сказал: "Мне Анатолий Александрович предлагает перейти из университета к нему на работу. Если это невозможно, я готов уволиться". Мне ответили: "Нет, зачем? Иди, спокойно работай, никаких вопросов".
"ВОПРОСОВ БОЛЬШЕ НЕТ!"
Мои начальники - люди довольно тонкие и понимающие обстановку вокруг не стали мне ставить никаких условий. Поэтому, хотя формально я числился в органах безопасности, в здании управления практически не появлялся.
Что характерно и интересно - начальство ни разу не пыталось использовать меня в оперативных целях. Я думаю, понимали, что это бессмысленно. Кроме того, в тот момент все, включая правоохранительные органы, находилось в состоянии разложения.
ВЛАДИМИР ЧУРОВ, заместитель председателя Комитета по внешним связям мэрии Санкт-Петербурга:
До 91-го года кабинеты в Смольном были четко поделены: в кабинетах больших начальников висели два портрета - Ленина и Кирова, а в кабинете чиновников рангом пониже - один Ленин. После того как их портреты сняли, остались только пустые крюки. И каждый выбирал, кого повесить у себя в кабинете вместо вождей революции. Все в основном выбирали портрет Ельцина. Путин заказал себе Петра Первого.
Ему принесли два портрета на выбор: один романтический портрет молодой Петр, кудрявый, задорный, в латах времен "великого посольства"; второй, который Путин и выбрал, - гравированный, один из самых последних портретов Петра Первого.
Портрет тех лет, когда, собственно, его реформы шли наиболее активно. Именно тогда, после завершения неудачного прусского похода и Северной войны, Петр заложил основы Российской империи.
Я думаю, Владимир Владимирович не случайно для своего кабинета этого Петра выбрал, редкого, мало кому известного. Петр на этой гравюре достаточно мрачный, озабоченный, я бы сказал.
Один раз, правда, мои коллеги из органов все-таки попытались воспользоваться моей близостью к Собчаку. Он тогда много ездил по командировкам, часто отсутствовал в городе. На хозяйстве он оставлял меня. Как-то он в спешке куда-то в очередной раз уезжал, а срочно нужна была его подпись под документом. Документ не успели подготовить, а Собчак уже не мог ждать. Тогда он взял три чистых листа бумаги, поставил на них внизу свою подпись и отдал мне: "Доделайте". И уехал.
В тот же вечер ко мне зашли коллеги из КГБ. Поговорили о том о сем, и издалека начали заходить, мол, хорошо бы подпись Собчака получить под одним документом, давай обсудим. Но я-то уже опытный был деятель - столько лет без провала, - так что сразу все понял. Достал папку, открыл ее, показал пустой лист с подписью Собчака. И я, и они понимали, что это свидетельство очень высокой степени доверия Собчака ко мне. "Вы видите, этот человек мне доверяет? Ну и что? - говорю, - Что вы хотите от меня?" Они моментально дали задний ход: "Никаких вопросов больше. Извини". И все закончилось, так и не начавшись.
Тем не менее это была ненормальная ситуация, ведь я продолжал получать у них зарплату. Которая, кстати, была больше, чем в Ленсовете. Но довольно скоро возникли обстоятельства, заставившие меня подумать о том, чтобы написать рапорт об увольнении.
Отношения с депутатами Ленсовета складывались не всегда легко. Прежде всего из-за того, что они часто лоббировали чьи-то интересы. И как-то подошел ко мне один депутат: "Знаешь, тут надо кое-кому помочь. Не мог бы ты сделать то-то и то-то". Я его раз послал, второй. А на третий он мне и заявляет: "Тут нехорошие люди, враги всякие, пронюхали, что ты на самом деле сотрудник органов безопасности. Это срочно надо заблокировать. Я готов тебе в этом помочь, но и ты мне окажи услугу".
Я понял, что меня в покое не оставят и будут просто-напросто шантажировать. И тогда я принял непростое для себя решение - написал рапорт об увольнении. Надоел этот наглый шантаж.
Для меня это было очень тяжелое решение.
Хотя я уже почти год фактически в органах не работал, но все равно вся моя жизнь была связана с ними. К тому же это был 90-й год: еще не развалился СССР, еще не было августовского путча, то есть окончательной ясности в том, куда пойдет страна, еще не было. Собчак, безусловно, был ярким человеком и видным политическим деятелем, но связывать с ним свое будущее было достаточно рискованно. Все могло просто в один момент развернуться. При этом я с трудом представлял себе, что буду делать, если потеряю работу в мэрии. Подумал, что в крайнем случае вернусь в университет писать диссертацию, буду где-то подрабатывать.
В органах у меня было стабильное положение, ко мне хорошо относились. В этой системе у меня все было успешно, а я решил уйти. Почему? Зачем? Я буквально страдал. Мне нужно было принять, наверное, самое сложное решение в своей жизни.
Я долго думал, собирался, потом взял себя в руки, сел и с первого раза написал рапорт.