Мерзость

Вот так-то у нас! Нечего было раковину на кухне засорять! А то, ишь повадилась детишек своих обосраных под краном полоскать. Да еще всю лестницу соплями изгваздала. Хуже подростков, честное слово.

В общем, мерзость мы извели и старушкиной племяннице глаза круглые показали -- какая, мол, такая Анна Матвевна?

А мерзость тем временем двор осваивает. Те бомжи, которые уже совсем ничего не соображали, в нее в первый же день вляпались, да там и сгинули. А тех, которые еще чуть-чуть в своем уме были, она наловчилась на бутылки ловить: выстроит посреди себя целый штабель ящиков, а в них бутылочки так на солнце и горят! Бомжи прямо целыми шеренгами идут. А как дойдут, так даже передраться как следует не успеют. Поминай как звали. Тишина, и пьяные нигде не валяются. Хорошо!

Местные жители не нарадуются: прямо в мерзость мусор вываливают, всякой тухлятиной подкармливают, за уборку платить не нужно.

А мерзость на бомжах да на тухлятине харю совсем уже невозможную наела: на полдвора расползлась, семнадцатое поколение на ней поспевает, а глубина соплей в иных местах уже до трех метров доходит.

Однако, начинают за мерзостью замечать, что она уже совсем к другим старушкам пристрастилась -- к полезным, которые на лавочках сидят и следят внимательно, чтобы все было правильно. Вот одна старушка пошла за молоком, другая за крупой -- а возле мерзости родственники через два дня ботики с мехом находят и шапочку вязаную. Ну, ясное дело, звонят они в милицию.

Милиция приезжает, из жигулишек выскакивает, глазки поросячьи выпучивает и разводит дубинками в разные стороны: да что же вы тут такое расплодили? Это, говорит, нужно вызывать санэпидстанцию. И задом, задом, обратно к себе домой, на базар, среди петрушки устав караульной службы блюсти.

А санэпидстанция что? Та вообще еле ноги унесла -- у нее мерзость семьдесят кило наиновейшего дусту сожрала и чем-то едким главному отравителю в рожу плюнула. Кое-как с него противогаз соскоблили.

В общем, махнули на мерзость рукой. Где совсем не пройти -- досочек пробросили, кирпичей, тухлятину стали прямо из окон в мерзость вываливать, а старушек всех на ключ заперли, чтобы не очень по двору шлялись.

А однажды снится нам сон.

Как будто встали мы среди ночи водички из под крана попить, в окошко выглядываем -- мать честна! -- а там счастье привалило, чистый голливуд: висит прямо посреди двора вертолет, а оттуда местный терминатор ботинки кованые свесил и мерзость из огнемета поливает. А сам сигаретку курит, типа не впервой ему. А вокруг оцепление и главный полковник в камуфляже и черных очках рукава по локоть закатал. Еще бы рожу ваксой намазал. Смех да и только. Мерзость-то сначала сидит смирно, но потом терминатор видно пару поганок все же подпаливает. Вытаскивает тогда мерзость из себя щупальце потолще, аккуратно берет вертолет за хвост и о соседнюю станцию метро слегка постукивает. Терминатор с перепугу сразу же прямо в середину мерзости с двадцати метров хлюпает, а когда гранаты от керосина занимаются, весь этот голливуд отправляется по воздуху с горящими жопами прямо в сторону соседнего дурдома.

У нас тоже стеклышки вылетают, но ничего -- не холодно, потому что станция метро горит довольно хорошо и дает заметное тепло. Мы даже слегка начинаем переживать -- как бы холодильник у нас не разморозился, а то из него такая дрянь польется, какой ни одна мерзость из себя не выдавит.

Спускаемся мы вниз, а там дымище, мерзость хнычет, пузыри пускает. Кругом пулеметы валяются, гранатометы и совсем уже какая-то неизвестная дрянь. Ну, в таком хорошем хозяйстве, как у нас, всякая мелочь сгодится. Собираем мы, чего унести можно, и домой возвращаемся.

А водички-то так и не попили! Заходим мы на кухню -- а там тетка сидит. Откуда взялась, зачем? Ничего не понятно. Сиськи в разные стороны торчат, зубов штук пятьдесят, сейчас сверху вспрыгнет, выебет до смерти, а потом жрать ей накладывай, видали мы таких, спасибо. Такая уж дрянь иногда приснится.

Мы, пока тетке такие глупые мысли в голову не взбрели, срочно суем ей в каждую руку по гранатомету. Тетка, как велит ее женская природа, тут же дергает гранатометы за все выступающие части, и мы наблюдаем, как вослед уже бывшему соседу, улетающему в окно со спущенными штанами, разматывается рулон розовой туалетной бумаги. Вот так-то. Холодильник наш ему, видишь ли, громко дребезжал!

Тетка от такой неожиданности немедленно разевает рот и напускает лужу. Можно подумать, что в первый раз увидела мужика с голой жопой, ага.

Но тут мы замечаем, что тетка начинает как-то неприятно второй гранатомет ощупывать, после чего что-то происходит с фотографической нашей памятью. То есть, видим мы, как тетка и какой-то полоумный шварценеггер волочат нас по пыльному двору, солнышко светит, у нас черепушка сверху наполовину снесенная, а у тетки в руках опять гранатомет и полиэтиленовый пакет с какой-то серо-красной кашей, с нашими мозгами должно быть. А как мы все тут оказались -- не помним, хоть режь. Какая-то неприятность вышла должно быть. Опять, видно, тетка чего-то начудила.

Приносят нас в районную больницу. Тетка, сразу на входе, пуляет две гранаты в регистратуру, чтобы тамошняя сука амбулаторную карту не спрашивала. А сбрендивший шварценеггер нас на себе волочит вприпрыжку, пузырики счастливые пускает, все ему теперь куличики.

После этого оказываемся мы в неизвестном кабинете, где доктор в очечках что-то знай себе бубнит про флюорографию, микрореакцию, первый кабинет... Ах ты сука!, -- удивляется тетка и всаживает гранату аккурат в середину кишечно-инфекционного отделения, наловчилась уже. Все утки вдрызг, дрисня фонтаном, зато доктор стоит весь в крапинку и уже на любое должностное преступление согласный.

Заводит он свою центрифугу и процеживает через нее всю дрянь из мешочка: что посерее -- в одну кювету, а что посопливее -- в другую. Правильно-неправильно -- да хрена там в этой центрифуге разберешь, она же крутится, как сумасшедшая, аж стекла дребезжат. Потом вываливает доктор всю серую кашу из кюветы нам в остатки черепушки и даже ложкой выскребает, так старается. Наконец нахлобучивает нам сверху оплешивевшую верхнюю половину и током как ебанет! У нас только зубы -- клац!, и язык синий уже по полу скачет. А доктор снова -- десять тыщ вольт еблысь!