Не смей обижать слабых !

Он фамильярно похлопал паука по широкой спине. Мстительный ты уж больно, вздохнул Эдик, вредный ты тип, хотя и виноват в этом только твой заказчик ? такого уж тамагочи захотел он себе, извращенец. Ну да ладно, зато ты - сильный и смелый, а за это Эдик готов простить тебе многое.

Эдик вздохнул и с трудом передвинул массивное тело паука поближе к краю стола. Паук был воплощением мощи, а Драгинский уважал силу во всех ее проявлениях. И ненавидел насилие. Потому что никогда не имел первого и всегда страдал от второго.

Эдик замер и тихонько кивнул своим мыслям: "Всегда" и "страдал" - те самые слова. Он всегда страдал. Именно он, Эдик Драгинский, - пока не уехал в Германию.

Он с удивлением уставился на машину у себя перед носом. Странное дело, этот грозный паук почему-то пробуждал в нем ту еще память, российскую... Эдик отошел от стола и нахмурился.

Там, в России, ему, хлипкому еврейскому очкарику, по молодости лет здорово доставалось. В школе еще, сопляками будучи, ровесники Эдиковы доступно объяснили ему, как обстоят дела: его место было "возле параши" - по причине физической немощи и по национальному признаку. И всеобщее убеждение в этом было так велико, что Эдик с ним никак не боролся. Он всегда уступал им дорогу ? тем, кто пытался на него "наезжать", и старался не ввязываться ни во что.

Но его задевали, постоянно. И обижали - и в школе, и позже, в университете, на дискотеках. Эдика спасало то, что в России - загадочная страна! - обидчиков всегда было ровно столько, сколько и защитников. "Не смей обижать слабых!" - сколько раз он слышал из-за чьей-то надежной спины эти слова: от классной руководительницы, от учителя физкультуры, а уж здоровенный друг его Андрюха Кулаков не одному идиоту это втолковывал, и не по разу. Андрюха, не в пример своим одногодкам, не ставил ни в грош свои мускулы, а преклонялся перед силой ума. И уважал хилого отличника Драгинского. Он его, кстати, даже в университете не бросил, поступил вместе с ним. А как - это их с Эдиком общий секрет...

Эдик помрачнел лицом, глаза его стали еще печальнее. Друг его преданный так и пропал куда-то, в России легко пропасть: ударился в бизнес, по биржам забегал, потом стал ездить - в Турцию или в Китай, заделался "челноком" и пропал. И Эдик тогда, в одиночку жуя колбасу в аспирантской общаге, вдруг понял, как Андрюха здорово его выручал, адаптировал, что ли, к среде. Ведь Эдик, умник и моралист, всегда терялся, страшно комплексовал среди голенастых девах и лосиного вида общажных парней. Голова у него всегда была забита другим ? схемами, чипами, идеями своими компьютерными, а с ними... С ними он никогда не знал, как разговаривать. А они обступали его, они были везде, эти люди. Мат, анекдоты, запах несвежих носков, бормотуха, быстрый секс на столе, кулаки, разборки постоянные - мрак! Наверно, Эдику просто не везло, была же где-то другая жизнь - не общажная, не кабацкая, - иная, м е н т а л ь н о н а с ы щ е н н а я ! Наверно, ему надо было искать ее. И Эдик, кажется, верил в это, и Андрюха ему в этом помогал, и другие - преподаватели, девочка одна была у него, хорошая...

Но Андрюха пропал как раз тогда, когда Россия как-то сразу изменилась ? нет! - вывернулась наизнанку: варварство хлынуло изо всех щелей на улицы. И Эдик панически бежал, спасая то единственное достояние, которым обладал. А обладал он "гениальной башкой" - Андрюхины слова... И пока ее не пробили, - а он этого давно боялся всерьез, - он бежал. И нашел, в конце концов, ту жизнь которую так долго искал.

Последние два года он был по-настоящему счастлив. На рынке появились японские тамагочи, и только увидев цыпленка в компьютере, он схватил, увидел в одно мгновение все - и оригинальность замысла, и простоту воплощения, и потенциальный бешеный спрос на такую забаву. Игрушка в режиме эмоционально-интимного общения с хозяином! Нечего сказать - круто, восхищался Эдик и уже начинал подключать мозги: тамагочи были непаханным полем для его фантазии, японцы провели только первую борозду...

Он присосался к идее, как вампир. Он горел, он летал, он модифицировал, он перекраивал, он придумывал свое. Он стал этим самым цыпленком, потом мышонком, потом лягушкой, и неведомой зверушкой он тоже был - режиссером, актером, программистом, ведущим разработчиком - черт-те чем! Он был всем в одном лице, он жил своей новой страстью.

Вскоре ККЦ перешел на выпуск Эдиковых тамагочи, и они мгновенно вытеснили японцев с немецкого рынка. Это была личная коммерческая победа инженера Драгинского, но все-таки не это для него теперь стало главным.

Однажды, на взлете разыгравшегося воображения, Эдик придумал тамагочи-киберов.

И забыл обо всем. А тем более - про Россию.

Эдик вдруг саркастически хохотнул и погрозил себе пальцем. Не ври себе, немецкий еврей, не ври! Ничего ты не забыл, все помнишь - и хари эти агрессивные, с шальными глазами, и страх свой, и беспомощность, и Андрюхину силу. Все ты помнишь, и поэтому сидит в тебе уважение к физической мощи и потребность в защите, - здесь, в спокойном мире, - потому что где-то глубоко внутри все-таки затаился вечный жидовский испуг...

Эдик снова посмотрел на паука. Да, подумал он, все осталось, и этот частный заказ - тому свидетельство. Он оглядел обширные стеллажи лаборатории: много у него за последнее время было подобных заказов с тамагочи, но дружищу он делал с каким-то особым чувством. Наверно, все дело в том, что будущий хозяин паука хотел иметь кибера-охранника, а это Эдику было близко. Но ко всему прочему заказчик хотел иметь еще и тамагочи-агрессора, мазохист бешеный, в том же лице. И Эдик тогда оснастил свое детище не только системами сканирования и сигнализации - он дал ему оружие, самое настоящее. Такое, какое назвал заказчик... Паук превратился в боевую машину, интеллектуальная мощь компьютера несла в себе угрозу силового воздействия.

Паук воплощал в себе то, о чем Эдик мечтал для себя всю жизнь.

Драгинский наклонился и нежно обнял свое создание. Кибер перестал быть для него просто машиной сразу, как только Эдик инсталлировал в компьютер все программы и начал сложный монтаж. Он сидел над дружищем ночами, и паял, и вкручивал микроскопические титановые саморезы, и вспоминал свою московскую жизнь, и Андрюху, и зимние ночные прогулки с той, хорошей, девушкой, и печалился, и снова переживал старые обиды, и пугался, и злился, и скрипел зубами... И, наверно, оставил в этой умной железяке частичку своей когда-то издерганной души.

Он полюбил паука.

Эдик Драгинский заглянул в огромные рубиновые глаза черного дружищи и тихо прошептал:

- Не смей обижать слабых!

И увидел, как они ответили ему.

- Р-разойдись! - Пивной бочонок с пистолетом под вислым брюхом закончил короткий инструктаж и показал строю жирную спину, не дожидаясь выполнения команды. Господин капрал не любит формальности, ухмыльнулся Штеф вслед уходящему начальнику смены, и это хорошо. Все правильно, партайгеноссе, смотрите телевизор и пейте пиво в комнате охраны: Карл с командой прикроет Центр - муха не пролетит. А назревающее легкое недоразумение в правом крыле ? не ваша забота. Эдик Драгинский наступил на любимую мозоль мстительным потомкам самураев - пусть теперь сам и отвечает... Начальник охраны - не личный телохранитель.

Строй распался на сорок прикуривающих мужчин, и Штеф Туччи, предъявляя равнодушную физиономию случайным встречным взглядам, не спеша направился к правому крылу ККЦ.

Ключи от здания ему выдали на разводе. Он засядет сначала на пульте в вестибюле, а минут через десять осмотрит здание. Найдет лабораторию Драгинского, определит пути отхода. После выстрела в ККЦ делать нечего, он выйдет через какое-нибудь окно, покинет территорию - через забор, конечно, какие вопросы! - и скрытно вернется к машине. Стоянка не охранятся, остается только проследить, чтобы его не срисовали из проходной. Хотя, значения это никакого не имеет. Главное, спокойно уехать без лишнего шума.

Штеф набрал код замка, вставил массивный бронзовый ключ в огромную замочную скважину и с трудом открыл тяжеленную дверь главного входа. В лицо ему пахнул застоявшийся воздух старого здания: запахи канцелярии, дымных коридоров и металлической пыли. Штеф двинулся через обширный темный вестибюль к пульту охраны, его шаги гулко отдавались под сводами здания. Он включил свет, потом выставил все рычажки сигнализации в положение "on" и опустился в удобное кресло охранника. И только теперь почувствовал маленькую беспокойную крысу под горлом.