Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 2 из 3

Когда весна приближалась к концу, когда было уже почти лето, однажды в субботние сумерки я перешел освещенный мост, а потом свернул к мельнице и зашагал мимо старого "Рыбного подворья" вдоль ограды церковного сада. В полумраке летнего вечера люди прогуливались по плотине или отдыхали на лавочках в кустах. И я остановился и посмотрел наверх, на три окна в башне, сквозь стены я видел, как господин настоятель сидит там и потягивает вермут, глядя на отражающуюся в реке луну, и он тих и нежен, хотя у него столько силы, что он может поднять зубами двух кухарок, связанных скатертью. Я видел, как он сидит там в одиночестве, беседуя только со святым Павлом, и глядит с обеда до сумерек, как склоняется к горизонту солнце и выходит луна. А я стоял внизу, у забора его сада, потому что понял, что уже пришел пан Чопрыш, машинист, я узнал его по блеснувшей лысине. И, как и каждую субботу, когда был такой вот прекрасный вечер, он перетащил скамейку в самые заросли, а потом уселся на нее, разведя колени, извлек крохотную губную гармошку, инструментик ничуть не больше детского складного ножика, и начал играть на ней так трогательно и проникновенно, что все останавливались и заслушивались, как если бы в кустарнике пел соловей. В воде затона отражалась луна, река серебрилась волнами, точно жалюзи на магазине пана Милана Гендриха, а пан Чопрыш играл на губной гармошке, и я видел, как господин настоятель сидит наверху у раскрытого окна и - через вершины деревьев - внемлет музыке, видел, как в окне забелел фартучек его кухарки, высунувшейся из башни, чтобы лучше слышать укрывшуюся в кустах гармошку... а из гармоники лилась грустная песня, вдыхаемая и выдыхаемая крохотным инструментиком размером не больше детского складного ножика.

Когда пан Чопрыш доиграл, было слышно, как на скамейке в кустах возле ограды церковного сада он переводит дух, чтобы, собравшись с силами, сыграть "Юмореску". Это был его коронный номер - "Юмореска", исполняемая на губной гармошке, причем с таким чувством, что люди переставали прохаживаться, чтобы шуршанием песка на дорожке, шедшей вдоль пристани, не испортить песню. Когда же пан Чопрыш, машинист, закончил "Юмореску", воцарилась тишина. Такая глубокая, что сквозь нее отчетливо доносились плеск волн в реке и шелест камышей. А из кустов вылез пан Чопрыш, весь в поту, лицо его в лунном свете казалось подернутым ртутью, у него были кривые ноги, брюшко и носик как у грудных младенцев в коляске, и он, задыхаясь, набирал в легкие воздух, потому что на маленькой губной гармошке он играл всем своим могучим телом. Я же поглядел вверх, там, в окне башни, по-прежнему белел фартук кухарки, а господин настоятель сидел в кресле и смотрел на текущую в лунном свете реку.

Как-то раз, когда я еще был церковным служкой, мы с господином настоятелем шли в деревню соборовать умирающую крестьянку, я среди белого дня нес зажженный фонарь, а когда мы выбрались из леса в поле, там жнецы жали рожь, и настоятель говорит: "Дайте и мне попробовать..." Один жнец вытер косу и подал ее господину настоятелю, прочие же жнецы усмехались, но когда настоятель взял косу и расставил ноги, то с каждым его мощным взмахом их улыбки все заметнее и заметнее тускнели. И вот господин настоятель косил, и рожь после очередного удара косы ложилась точно как надо, будто настоятель сам был из жнецов. Пройдя полосу, он обернулся, взглянул на плоды своего труда и, утерев лоб, вернул косу, а затем я понес дальше через поля зажженный фонарь, а настоятель нес на блюде облатку, чтобы дать ее в деревне умирающей крестьянке...

Еще я видел, как во время уборки ржаных снопов в полях за пивоварней господин настоятель, сняв свое люстриновое пальто, брал в руки вилы и кидал на воз сразу по две копны, да так быстро, что у него их не успевали принимать. Больше всего он любил грузить снопы на поле барышень Шафаржиковых, там за хозяина была старшая сестра, которая выглядела как переодетый мужчина, она носила сапоги и курила, а с лошадьми обходилась не хуже заправского кучера. Ей помогала младшая - красавица под стать настоятелевой кухарке, но и у нее спорилась любая работа в поле и на конюшне. Так вот, господин настоятель убирал у них всю рожь, все хлеба, а потом, насквозь мокрый от пота, зажав свернутое пальто под мышкой, возвращался берегом реки назад в городок. Только один раз, когда он принимал снопы и укладывал их на самом верху высоко нагруженного воза, потому что никто не умел класть снопы вдоль и поперек так ровно, как господин настоятель, он свалился с воза, но с ним - не иначе как чудом - ничего не случилось, ведь на нем была сорочка от Милана Гендриха, улица Палацкого, 156.

А сегодня я шел домой из школы... Обычно я любил забраться на парапет каменного моста и по нему, словно канатоходец пан Тршиска, перебегал на ту сторону реки, в Залабье, а там спрыгивал и шагал дальше. Однако сегодня я возвращался кружным путем, через железнодорожный мост, и в начале его заметил металлические ограждения, поднимавшиеся наверх, к самой конструкции моста. Я залез на ограждения, передо мной тянулся на другую сторону металлический настил, усеянный многочисленными заклепками; если бы проехал поезд, я смог бы коснуться рукой паровозной трубы, подо мной перекрещивались железные балки, и весь мост, державшийся на трех опорах, сверкал рельсами, что где-то вдалеке сворачивали к пивоварне, сиявшей бежевыми стенами в глубине фруктового сада. Я двинулся вперед, слегка раскинув руки, а посреди моста остановился и принялся смотреть вниз. За мостовой опорой река, покрытая рябью, образовывала водовороты. Я сел и начал болтать ногами, воображая, будто бы по щиколотку окунул их в воду; я смотрел вниз по течению реки, туда, где за лугами вздымались над вербами высоченные тополя, и еще дальше, на Комаренский остров, я перевел взгляд с полотна железной дороги на поля: там стоял воз, кони, нагнув шеи к куче розового клевера, лакомились им, и я видел, что мужчина в белой рубашке косит клевер, что другой косой орудует женщина и что вторая женщина, в платке, собирает скошенную траву в копенки. Я закрыл глаза, солнце приятно пригревало, вокруг не было ни души, только на реке спиной ко мне сидел в лодке рыбак...