Азов

– Эко богатство! Клад! – поднявшись, с завистью сказали некоторые казаки.

– За что ж он жалует Наума? – пронесся говор.

– Чтобы помнил Москву! – сказали казаки. – Да где ж Наум?

Наума не было. Он добывал вести под Азовом.

– Ваш атаман Наум Васильев не пожелал бы иметь такой подарок?

– Как же! Он давно его ждет! – сказали за него.

– Куда пошел ваш атаман Наум Васильев? – вкрадчиво спросил Асан.

Татаринов ответил:

– Замешкался Наум, к вечеру прибудет.

– А где замешкался?..

– Да дело ли тебе? Коней погнал и не вернулся с та­бора.

– Хорош подарок! Червонцев сорок стоит? – спросил Тимофей Разя. – Ежели не меньше – берем…

– Червонцев, может, сто!

– Берем! Берем!

– А награждают, детки мои, – сказал дед Черкашенин, – за то, что Наум сидел в тюрьме по их доносу. Будь я на месте Наума – не взял бы этого платья!

– Подарками Фома потешил! – сказал Тимофей Разя.

Где-то сзади, на широкой улице, во всю глотку заорал человек, видно, крепко пьяный:

Да ходят соколи, да в небо соколи…

Вьются соколи, ой, высоко ли!..

– Гей-гей! Стой!

Иван Каторжный поднялся и грозно сказал:

– А кто там пьяный? Поди сюда!

– Да це ж я, голова всего Запорижского вийска, Петро Матьяш! – слезая с коня, сказал Матьяш, размахивая пистолетом. – Вы що ж, галушку вашей бабушке в ноздрю, атамана забыли? Чи хиба я туточки лишний? А може, я хочу зараз сидеть рядом с послами турецкими або с самим султаном? Га!.. Не нравится атаманам Матьяш.

– Эй, казаки! Дьяки! Подьячие! – крикнул Каторжный. – Посадите Петра Матьяша рядом с турецким послом. Налейте ему браги! Двенадцать жбанчиков поставьте в ряд!

– А ты не сказывся? – сказал Матьяш. – С турком не сяду я. Я ось де сяду! Поближче к атаманам да казакам. – И сел напротив деда Черкашенина. – Ты, дид, не зиркай так на мене. Я трохи выпив. А що тут такэ було до мене?

Дед тихо сказал, что атаману Науму Васильеву Фома привез от самого султана золотое платье.

– Э-ге! – крикнул Матьяш и подскочил. – Это? – и показал пистолем. – И дорогонькое то платье?

Фома испуганно присел.

– А покажить мини! Яке воно таке султаньске платье? Ни разу ще не бачив!

– Да ты бы посидел молча, – сказал Татаринов и взял у Матьяша пистоль. – Не рушь нам дела.

– Хлопци, вы не шуткуйте! Вы покажите мени платье султаньске!

– А вон то платье! Погляди!

Халат – нарядный, дорогой – держал Фома в руках, показывая всем.

– Ге! Казаки! Воно щось в очи мои стрыбае! Якесь воно гадюче. Гидке турецке платье, – и, отвернувшись, сплюнул. – Дайте мени горилки чарку.

Выпив две чарки вина, Матьяш затих. И Фома Кантакузин, глянув на него, немного успокоился.

Чауш Асан достал еще один подарок, завернутый в персидский шелк.

– А это дорогое платье, – проговорил чауш ласковым голосом, – султан султанов жалует атаману всего войска Донского Ивану Каторжному.

Татаринов шепнул Старому:

– То, видно, за Галату!

– Да нет, за речку Быструю…

Фома, взяв у чауша, поднял и развернул блестевший золотом халат. На поясе – два красных глаза.

Фома сказал:

– Возьми, атаман, султанское платье в подарок!

– Как войско скажет, – сказал, вставая, Каторжный. – Я сам не волен брать подарки от султана. И от царя – не волен.

Фома положил платье на руку и, чтобы соблазнить, зажал его целиком в кулак.

Матьяш вскрикнул:

– Ото ж чертяка! Чаровство!

Фома разжал ладонь. Волшебное платье медленно зашевелилось, как живое, и расправилось.

– Бери, Иван! – закричали со всех столов. – Бери!

– Знатное платье! – шептали бабы.

– Бери, Иван! – пробормотал Матьяш. – А будешь ли носить?

Иван Каторжный окинул всех орлиным взглядом, взял султанское платье и молча сел. Все снова стали пить, шуметь и чарками греметь.

Фома достал третий наряд, столь же драгоценный, приподнял, скатал его в шарик и незаметно передал Асану.

– Это султанское платье получит тот, кто много послужил послам турецким, – сказал Фома Кантакузин. – Отдай его, Асан, атаману Алексею Старому.

Толмач Асан засмеялся, вытащил из кармана своих штанов платье с синими блестками и поднес Старому,

– Да он же волшебник! – неистово кричали казаки.

И бабы вторили со страхом:

– Турчин – волшебник!

– Он же колдун! – сказал Тимофей Разя. И все притихли. Даже Матьяш раскрыл глаза.

По приговору войска Старой взял платье. И снова стали пить, шуметь и чарками греметь.

– А это платье, – сказал Фома, – султан султанов дарит наиотчаяннейшему, наихрабрейшему и наибыстрейшему атаману Михаилу Татаринову, совершившему большие подвиги…

– А то ему за хана крымского! – сказали, смеясь, казаки. – Он еще не раз побудет в Крыму. Ладно, Татаринов, бери!

Татаринов покосился и небрежно взял турецкий халат, тонкий как золотая паутина. Фома дал ему пояс, на нем два черных глаза. Казаки пили и весело шумели. Но дед Черкашенин, качая головой, сказал:

– Перепились, не дай господь! Беды бы не было.

Фома стал прохаживаться возле столов, пить с казаками, льстить атаманам. Чауши похлопывали дьяков по плечу.

В пьяной сутолоке казаки не заметили, как турецкий посол услал куда-то трех человек из свиты. Но бабы увидели это и, подозревая нечистое дело, шепнули Каторжному. Тот кивнул головой, но остался спокойно на месте.

Фома пил с казаками и весело смеялся… И когда все сидевшие за столом крепко перепились, Фома достал наборный пояс азовского начальника Калаш-паши, сверкавший алмазами, и объявил:

– Это – особый вам подарок: выкуп за пленницу Давлат.

Петро Матьяш, хотя и был пьян, быстро поднял голову:

– Що? Выкуп? Кого выкупляете? И що той пояс стое?

– О! этот пояс очень дорогой! – блеснув зубами, сказал толмач Асан. – Любые четыре башни, что в крепости, можно купить за этот пояс!

– Хо-хо! Донцы! Четыре башни? Да мы возьмем уси ваши башни задарма! Купец!..

Фома, будто не слышав слов Матьяша, говорил:

– Отдайте пленницу Давлат в обмен за пояс. Цена хорошая.

Все подняли отяжелевшие от вина головы:

– Дешевка, казаки! Не любо нам!.. Продать ее за Волгу! В Кизилбашии два пояса дадут!

– Иван, – сказал Петро Матьяш с мольбою. – Наум не дав мени азовской девки. А я ж ее приметил. Отдай мени ее! На що тоби той пояс? Да я такий тоби достану пояс, що звезды перед им потухнуть. Отдай, Иван! Неначе мене сабля ожене!

– Го-го-го! – гоготали казаки. – Фома! Ты дешево даешь! Иван, отдай ту бабу Матьяшу, чтоб лиха не было!

Но атаман сказал, поднявшись грузно:

– Я бабы не отдам! Так и скажи, Фома, своему Капаш-паше.

– Ой, любо! Любо!.. – кричали казаки.

Тише всех сидел в углу забытый всеми московский гость, посланник Чириков. Он на Дону был впервые. Казачья вольница его страшила и забавляла.

Степан Чириков пил мало. Ему хотелось пить, но служба царская не позволяла, он не забывался: «Буйство пойдет, – думал он, – я доверенный государя, знай отве­чай».

А турецкий посол уже допытывался у пьяных, что делается на Дону, старался проникнуть в казачьи думы, прикидывался братом, хвалил царя и жаловался на вспыльчивого визиря, у которого он будто в нужде и в подчинении. Ульяне Гнатьевне (ему она очень понрави­лась) он подарил ожерелье из монет, угощал диковинными сластями… Потом откровенно стал уговаривать казаков идти в Турцию к султану на службу.

– Всем будет в Царьграде и в других турецких городах слава вечная, – льстиво соблазнял он. – И жалованье вам пойдет большое, а атаманам награды. Идите с Дона в Стамбул, под руку Амурата!

– Не сманивай! – ответил ему за всех Старой. – Султану нас любить не за что… В чужих землях нам жить непригоже. Славу за деньги не покупают. Ласка султанская нам не по душе, а хитрость его в глаза лезет. Азовцы причинили нам зло великое! Наших людей в рабов обращают, мучают. Забыть не можем! Терпеть позор не хотим. На море как ходили раньше, так будем ходить и впредь: без моря жить нельзя нам!