Палачи и жертвы

Сказав это, Горохов вышел из его кабинета, сильно хлопнув дверью так, что посыпалась на стене известь.

Его исповедь Жуков слушал очень серьезно, даже задумчиво. Иногда выпивал водки, и опять думал. Он продолжал еще долго сидеть. Слова Горохова как-то запали в его душу.

После войны Георгий Жуков долгое время будет протежировать Горохова. Будучи Министром обороны, Жуков пробил Горохову дорогу в Верховный Совет СССР. Анатолий Горохов несколько лет был депутатом. Всего этого Горохов добился путем шантажа. Он шантажировал Жукова, грозился ему рассказать всем, как тот не раз жил на фронте с ним, как с женщиной. Жукову ничего не оставалось, как подчиниться Гороховскому шантажу. Возможно, Жуков мог бы и убить Горохова, избавиться от него, подстроить ему автокатастрофу, или еще там что-то. Придумать не трудно, что с ним цацкаться - то. Но видимо, что-то ему мешало. А может, он просто не хотел этого делать. Может, Горохов действительно ему нравился, наравне с красивыми женщинами. Эти красавицы горящими глазами смотрели на Жукова, особенно, когда он сидел на белом коне, на Красной площади. Откуда им знать бедняжкам, чем их кумир занимался на фронте. Консерватизм иногда надоедает, человеку хочется новых, небывалых доселе ощущений.

Но все дело в том, что Анатолий Горохов не плохо преуспел и с другими маршалами. У него это не плохо получалось. Он вечно крутился, мелькал перед высшими чинами, как ветер перед флюгером.

В 1968-м году он был назначен помощником (или советником) маршала Андрея Гречко, для подавления восстания в Чехословакии. Позже маршалу Гречко присвоили звание героя ЧССР. А в 1980-м году, Горохов был также помощником Дмитрия Устинова, и тоже угодил в горячую точку, где им пришлось не легко, столкнувшись с общенародным мятежом в Польше. И все же, не смотря на славный военный путь, Горохов однажды сказал своему другу-журналисту:

- Ты знаешь, Витек, все - таки у Жукова хрен был лучше. Да и трахался Георгий Константинович хорошо, прям до сердца доводил свой член. Затем Горохов задумался, и вспомнил стишок, который он прочитал тому журналисту.

''Мне легче кончить, чем начать,

И легче сделать, чем родить,

И легче писать, чем писать,

День начался, пора свалить!''

Вот и вся его мораль, вот и все то, что Анатолий Горохов запомнил, понял, осознал, будучи адъютантом, или камердинером (как вам будет угодно) военных министров СССР.

ЭПИЛОГ

В 1981-м году Анатолий Горохов побывал в ФРГ, в Бохуме. Он поехал туда лечить свой глаз, который уже видел на 25%. И вот там, в одном из кафе на улице Бохума, сидя за столиком он услышал за спиной голос, вернее слова, от которых вздрогнул, и с открытым ртом повернулся к обладателю этих слов. А услышал он следующее:

- А! Толян! Сделай мне массаж, а то че то соскучился я тут без баб.

К полностью оцепеневшему от ужаса Горохову подсел Курбанов. Да, да, тот самый, только немного состарился. Ему уже было около 60-ти лет. Оказывается он живой, не умер. Горохов еле вымолвил:

- ...Вы? ... Живой?

- А разве это плохо (улыбаясь)?

- Вы же не вернулись с разведки тогда, в 43-м, под Воронежом.

- Да нет, Толян, я просто ушел к ним, к немцам. Остался у них. Если волк будет следовать законам, писаным для овец, он либо сам превратится в овцу, либо сдохнет. Самая лучшая смелость - это не высовываться, или во время смотать удочки. Смелость - это начало дела, но случай, хозяин конца.

- ...?...

- Я не люблю сражаться, я люблю побеждать. Понял, Горохов? А теперь, помассируй мне животик, Толян!

ГЛАВА 7

1948-й год. Сапармурат Ниязов.

В разрушенном от землетрясении Ашхабаде, перед руинами, вдоль старого дома, где из под земли были слышны страшные голоса людей, их стоны и вопли, их нескончаемый зов о помощи, стоял маленький 9-ти летний мальчик. Кругом был ужас, крики людей, кошмары и плачь матерей. Но что было странно, этот мальчик спокойненько глядел на весь этот ад, и также спокойно ел виноград. Предаваясь каким то мыслям даже улыбался. Его окликнула мать: "Сапармурат, где ты? Не теряйся с моих глаз, стой здесь!'' Она, разумеется, сказала это на родном туркменском языке.

В ночь с 5-го на 6-е октября 1948-го года, в столице Туркмении городе Ашхабаде произошло землетрясение силой 9-10 баллов по шкале Рихтера. Жилые одноэтажные дома из сырцового кирпича были уничтожены полностью. Почти все 2-х этажные дома из обожженного кирпича были разрушены. Около 40% жителей города погибли.

На имя Главнокомандующего Сухопутными войсками СССР, Маршала Конева, от имени Командующего Туркестанским Военным Округом, генерала Армии Петрова, было отправлено срочное и краткое донесение:

''В Ашхабаде произошло сильное землетрясение. Никаких связей с Ашхабадом нет. Просим немедленной помощи''. В этом донесении чувствовалось волнение.

В течении 6, 7,8 октября из Москвы, Баку, Алма-Аты, Ташкента прибыло в Ашхабад 6 тысяч монтажников, медицинских работников, а также спасательные бригады. Ночью были развернуты первые полевые госпитали. Медицинская помощь оказывалась прямо на развернутых площадках. Город был абсолютно разрушен. Будто по радио объявили: "Внимание, внимание, говорит Горе, говорит Беда!''

Фаина Попова только окончила Медицинский институт в Москве. У нее наступила практика. И вот те - на: землетрясение в Ашхабаде. И она в числе медицинских работников оказывается в Туркмении. В принципе, Фаине уже надоела Москва, хотелось поменять климат, вдохнуть новый запах, в общем, искать чего-то нового. А то Москва, столица, однообразие. ''Когда все дни похожи друг на друга, как близнецы, когда прожитый день ничем не отличается от остальных, то можно упустить, прозевать свою удачу, можно и не заметить золотую пчелу, которая жужжа, влетает в тебя со всей силой и предлагает счастливую идею', так рассуждала Фаина. И вот как раз подвернулся такой случай. Во-первых, она никогда не была в Средней Азии, хотелось на нее посмотреть, во-вторых, на тот момент, поссорилась с Игорем, со своим сокурсником. По мнению Фаины, он слишком зазнался в последнее время, надо его проучить, заставить его помучиться, поскучать. И в третьих, нет, этого не надо. Об этом потом. И вот Фаина в Ашхабаде.

Она, разинув рот, первые часы после приезда гуляла по разрушенным улицам Ашхабада. Остановившись, молча и долго глядела, как из под огромных трещин выходит дым, такой черный дым. Кругом пахло гарью, человечиной.

''Да, воистину когда смотришь на такое, хочется молчать. А что сказать? Что? Природа уже сама сказала свое слово. И чем же туркмены не угодили господу Богу. Ведь люди - то разные, и молятся они разным Богам. Надо обращаться к чужим богам, уж они точно выслушают вне очереди''.

Вот так, обдумывая увиденное, Фаина обходила разрушенные улицы, помогала доставлять больных к месту назначения.

''Да уж, действительно верно говорят, что когда сидишь дома, да хотя бы у себя, в Москве, на Красной Пресне, в тихой уютной квартирке, то весь мир тоже кажется каким-то уютным и монотонным. Однообразие обрастает себя липким мхом, унылой лианой, а это тошно, гадостно. А как выйдешь из дома, то все меняется, все рушится, все стереотипы исчезают''.

Она с болью в душе смотрела на плачущего мальчика, который сидел над бездыханным телом своей матери. Он плакал, рыдал что есть мочи. Он теперь остался со смертью наедине. Но что толку? Все бессмысленно, все кончено. Она подходила ко многим пострадавшим людям, начинала их успокаивать.

Это была ее работа, она для этого и приехала сюда, ведь по специальности Фаина была психотерапевтом и парапсихологом. В данный момент, здесь, в Ашхабаде, в психотерапевтах ой как нуждались. Она подходила к людям, говорила с ними о хорошем, отвлекала, чем могла. Т.е., выполняла свою работу, свои функциональные обязанности. Параллельно с этим она все увиденное и проделанное отмечала у себя в тетради, для отчета, да и для себя, для памяти, дабы не запутаться.

И вот на фоне всего этого, Фаина имела небольшую слабость. Она питала к маленьким мальчикам сексуальное влечение, тягу, до не приличия любила с ними заигрывать. Где попало, с кем попало и когда попало.