Страница 7 из 18
Он подождал, пока она повернется к нему лицом.
— Всего лишь несколько часов назад ты обнаружила тело своего мертвого мужа.
— Ты что, пытаешься испортить мне аппетит?
— Пожалуй, да. Ты хоть немного огорчена происшедшим? Ариэль помрачнела и ответила с вызовом:
— Ты же знаешь, сколько слез я пролила. Джош невесело рассмеялся:
— Ты их льешь с того самого вечера, как пришла к отцу с просьбой помолиться за твоего братца, которому вынесли пожизненный приговор. Ты плачешь только тогда, когда это тебе выгодно или что-то нужно. И никогда потому, что просто грустно и хочется плакать.
Ариэль уперла руки в бедра. За годы замужества она заметно похудела, но соски оставались большими и выпуклыми. Джош ненавидел себя за то, что обратил на это внимание, разглядев их под мягкой тканью майки.
— Джексон Уайлд был злобный, подлый, самодовольный сукин сын. — Ее голубые глаза смотрели не мигая. — Его смерть не испортит мне аппетит, потому что я ничуть не огорчена тем, что он мертв. Единственное, что меня сможет огорчить, — так это если пошатнутся наши дела.
— Но ты уже обо всем позаботилась во время пресс-конференции.
— Ты прав, Джош. Я заложила основу для продолжения нашего предприятия. Должен же хоть кто-нибудь думать о будущем, — язвительно добавила она.
Джош прижал кончики своих длинных тонких музыкальных пальцев к вискам и зажмурился, словно от боли.
— Боже, как ты холодна. Всегда все рассчитано, спланировано.
Ариэль тряхнула длинными прямыми светлыми волосами:
— Я была бедной, Джош. А бедность делает человека злым. Вселяет отчаяние. И доходишь до того, что уже готова на все, лишь бы вырваться из нищеты. Вот почему мой братишка оказался в тюрьме и просидит там до конца своей жизни. После того как его осудили, я поняла, что мне нужно предпринять что-то кардинальное или я закончу еще хуже, чем он. Так вышло, да, что я пошла к твоему отцу, вся в слезах. И даже если бы он попросил меня подтереть ему зад или трахнуться с ним тут же, на месте, я бы и это сделала.
Я узнала от него, что все в этом мире решают деньги. Быть богатым и подлым намного лучше, чем бедным и подлым. Когда ты беден, ты расплачиваешься тюрьмой за свою подлость, но, если ты богат, можно делать все, что тебе нравится, и никто не посмеет тронуть тебя. Да, я практична, согласна. Но я такой и останусь до конца своей жизни, потому что не собираюсь возвращаться к бедности.
Ариэль сделала паузу, чтобы перевести дух.
— Не пытайся убедить меня, что ты огорчен смертью отца, Джош. Ты ненавидел его так же, как и я, если не больше.
Джош боялся посмотреть в ее сторону, чтобы не встретиться с ее прямым взглядом.
— Я понимаю, что со стороны могу показаться неискренним. Я не чувствую угрызений совести. Но не чувствую и облегчения, которого ожидал.
Ариэль подошла к нему и обняла.
— Неужели ты не понимаешь, Джош? Если мы хорошо сыграем свои роли, это может стать началом новой жизни для нас обоих. Публика нас любит. Мы можем продолжать наше дело и жить гораздо лучше, без его вечных придирок и наставлений.
— Ты что, в самом деле думаешь, что наша обожаемая публика примет нас как супружескую пару, Ариэль? — Он невольно улыбнулся ее наивности. А может быть, его позабавила ее ненасытность?
Но ведь он и в самом деле не вправе упрекать ее за это. Ей не выпало в детстве тех привилегий, которыми пользовался он, принимая их как должное. Еще до того, как слава Джексона Уайлда стала столь громкой, у него уже были преданные и щедрые почитатели. Доход его всегда был значительным, а с наследством Марты стал еще более весомым. Так что Джош никогда ни в чем не нуждался.
Теперь Ариэль совсем другая — изящная, ухоженная, речь ее стала чистой и правильной. Но Джош знал, что, глядя на себя в зеркало, Ариэль по-прежнему видела пухленькую, взъерошенную, растерянную девчонку, отчаянно пытающуюся изменить свою жизнь. Когда она смотрела на свои пальцы с безукоризненным маникюром, она все еще видела под ногтями садовую грязь.
— Со временем люди смирятся с нашими отношениями, — говорила Ариэль, — если мы почаще будем упоминать имя господне. Мы можем сказать, что пытались побороть в себе романтическую любовь друг к другу, потому что это казалось нам грехом. Но мы молились, изучали Библию, и господь убедил нас, что на все его воля. Публика это проглотит. Все же любят счастливый конец. — Она нежно коснулась его губ, слегка поддразнивая легким поцелуем. — Ты нужен мне сейчас, Джош.
Он крепко зажмурился, пытаясь побороть в себе желание, которое уже начало овладевать им.
— Ариэль, нам не следует быть вместе какое-то время. Подумают…
Она теснее прижалась к нему;
— Кто и что подумает?
— Полиция… этот Кассиди из прокуратуры. Мы же в числе подозреваемых.
— Не будь глупцом, Джош. У нас же есть алиби, ты что, забыл?
Ее беспечность раздражала, но побороть соблазн было трудно. Вместо того чтобы оттолкнуть, он приподнял ее майку и обхватил за талию, грубо прижав к себе. Их губы сомкнулись. Его язык впился в ее влажный, алчущий рот, а пальцы нежно гладили бедра.
Его член уже был влажным и горячим. Одежда мешала и раздражала. Но стоило ему потянуться к «молнии» на джинсах, как в дверь постучали.
— Принесли обед, — вздохнула Ариэль. Она еще раз поцеловала Джоша, провела рукой по расстегнутой ширинке и высвободилась из его объятий. — Попроси официанта отнести поднос в спальню. Сначала поедим.
— Кассиди?
— Слушаю. — Он ловко зажал между плечом и подбородком телефонную трубку, пытаясь одновременно приглушить звук телевизора и избавиться от крошившегося сандвича и банки с пивом.
— Это Гленн. Меня официально назначили на расследование дела Уайлда.
Хорошо, подумал Кассиди, Краудеру все-таки удалось это. Детектив Говард Гленн будет тем самым связующим звеном между ним, Кассиди, и полицейским управлением. Раз Гленн уже набрал себе команду и приступил к расследованию, он, Кассиди, начнет получать самую свежую информацию о ходе дела.
Кассиди знал, что с Гленном работать тяжело. Но он также знал, что необязательность и неаккуратность детектива распространяются на все, что угодно, кроме работы, поэтому согласен был закрыть глаза на изъяны его характера, отдавая должное компетентности и профессионализму Гленна.
— Что-нибудь уже есть? — спросил Кассиди, откладывая безвкусный сандвич.
— Отчет из лаборатории. Мы его как раз сейчас изучаем.
— Ну и что там интересного на первый взгляд?
— Никаких отпечатков, кроме его собственных, жены и горничной, обслуживавшей этот номер. Конечно, есть сотни следов, которые принадлежат всем тем, кто останавливался в номере раньше.
Кассиди нафантазировал себе более волнующие известия, так что услышанное разочаровало его.
— Есть какие-нибудь сведения об оружии?
— Ничего. Убийца унес оружие с собой.
Отсутствие орудия убийства осложняло дело, и все говорило за то, что впереди настоящая схватка. К счастью, Кассиди любил схватки — и чем жестче, тем лучше.
— Как скоро вы сможете установить подслушивающие устройства на телефонах? — спросил он детектива.
— Завтра с самого утра и поставим. Кому еще, кроме жены и сына?
— Утром обсудим. Держи меня в курсе событий.
Кассиди повесил трубку, откусил от сандвича, запив тепловатым пивом, и вновь уставился в телевизор. Днем он звонил на студию кабельного телевидения, которая транслировала программы Джексона Уайлда, и запросил у них копии всех сохранившихся записей этих передач. Дирекция студии срочно доставила пленки в офис Кассиди. И вот он принес их домой, где мог, просмотреть, не отвлекаясь.
Программы были подготовлены профессионально. Уайлд выпускал захватывающие шоу с белыми голубями, и оркестром, и хором из пятисот голосов, и золоченой кафедрой, и зеркальным роялем Джоша.
Кассиди был скептиком по натуре и редко принимал все на веру. Великодушно прощая проповеднику проведение таких мероприятий, он тем не менее не мог понять, как могли интеллигентные люди подпадать под воздействие этих шоу. Проповеди Уайлда явно искажали Евангелие. С гораздо большим пылом ратовал он за наказание, нежели за прощение, проповедовал ненависть вместо любви, обещал огонь ада, но не милость божию. Чаще говорил он о сатане, нежели о Христе. Вот почему священнослужители из наиболее организованных христианских общин презирали и осуждали Уайлда.