Мальчик

- Я не смел, - говорю ему. -Из-за очков.

- А что у тебя за очки?

- Сильные. Я вблизи неважно вижу.

Он снял с меня очки, нацепил себе на нос и поморщился.

- Ну и ну, - проворчал он. - Вот уж действительно!

Дурак несчастный! Где ему догадаться, какую комедию я разыграл, чтоб доктор выписал мне эти стекла? Они очень помогают мне не выдать себя. Признаться, что я вижу на два Взгляда, даже на три - куда ни шло. Но сказать правду... ни за что! Они вырвали бы у меня глаза!

- Ну и ну! - повторил Черный.

- С такими очками ты, верно, и того дерева слева не разглядишь.

Он мне расставляет западню, но я должен взять верх. Хоть тресни, а надо втереться к Черным и заполучить шлем. Не могу я притемняться с утра до ночи, все время, когда не сплю. Невозможно. В конце концов непременно себя выдашь. А тут я впервые говорю с Черным один на один...

- Дерево? - переспрашиваю самым честным голосом. - В очках, понятно, мне его не разглядеть. А так, без очков, отлично вижу - это вяз.

- Черт побери! - вырвалось у него. Он отдал мне очки и поглядел так, словно я какой-то чудной зверь.

- Черт побери! - повторил он. - Да ты Трехвзглядный - и никто этого не знает!

Ухватил меня за руку повыше кисти, сжал, как клещами.

- Как же про тебя не доложили комиссии?

- А я никому ничего не говорил, - отвечаю.

- Как так? Тебе ж дали очки!

Улыбаюсь ему ангельской улыбкой номер один.

- Так ведь это я вблизи плохо вижу. Доктор примерил мне разные стекла и дал такие, которые лучше всего подошли. А про то, как я вижу вдаль, не спрашивал. Доктора, знаете, тоже дают маху, как все люди.

Ну, в этом-то Черный не сомневается, он и сам может немало порассказать. Нет такого человека, чтоб не жаловался на докторов. Когда-нибудь, когда я стану важной персоной, непременно постараюсь выяснить, в чем тут дело.

А Черный шепотом спрашивает:

- Ты, верно, умеешь притемняться?

Молчу. Но он понял.

- Да ты соображаешь, что это такое, малыш? В пятнадцать лет ты видишь на целых три Взгляда и еще умеешь притемняться? Шутка сказать! А сколько Черных годами бьются, пока этому научатся! Я не хочу на тебя давить, малыш, но...

Он замолчал и смотрит на меня исподлобья. А я говорю:

- Куда это вы гнете?

- Не соображаешь, что ли? Раз ты Трехвзглядный и умеешь притемняться, тебя безо всяких примут в офицерское училище. Через три месяца получишь нашивки, а мое депо будет тянутья перед тобой и отдавать честь. Смекаешь?

И прибавил с горечью:

- А мне сколько уколов всадили, пока я стал видеть, как ты... И притемняться я могу только минуты на две, на три. А ты?

Я пожал плечами:

- На час, если надо.

- Ну да! - восхитился он. - На целый час? Как Жозиа? Совсем как Жозиа! Слушай, малыш, в двадцать лет ты будешь в Главном штабе Уполномоченного, это уж как пить дать!

Что бы он запел, если б знал правду! Притемняться на час? Как бы не так! Я притемняюсь уже сколько месяцев кряду... Ну да, больше года. Потому что боюсь своего света. Он так быстро растет, что я поневоле привык притемняться сразу, как проснусь, - и до тех пор, пока не лягу спать. Ну, конечно, не все время одинаково...

Вот поэтому никто и не знает, какой у меня на самом деле свет. К счастью. Меня и страх берет, и все-таки можно гордиться: свет у меня не хуже, чем у того типа, которого Черные сейчас ведут гасить.

Только я - не факел. Не такой я дурак!

Защитный шлем, как у Черных, вот что мне нужно. Под шлемом свет может расти сколько угодно, и не придется тратить силы на то, чтоб его притемнять и прятать. И я смогу наконец думать, размышлять, а не прикидываться мальчишкой.

Шлем Черного... Но если мой попутчик не врет, выходит, я могу добыть его в два счета!

- Вот оно! - говорю себе. - Я выиграл! Не слишком себя выдал и заполучу шлем, и моего света не будет видно...

Тут я заметил, что Черный не сводит с меня глаз и как-то странно усмехается.

- Что, брат, ты бы не прочь, а?

- Да, - отвечаю.

Не слишком громко, неохота, чтоб Иоланда и Жосс услыхали. Все-таки есть в этом и оборотная сторона... как-никак, мы были друзьями. Но нет, они далеко. Наверное, удрали еще прежде, чем Черные подошли ко мне.

- Слушай, - вполголоса говорит Черный. - Меня зовут Сенсина, я всего-навсего командир отделения. Если когда-нибудь ты сможешь мне посодействовать...

Вот тут я впервые убедился, что он вовсе не шутит и не дурачит меня.

Я ничего не ответил, только подмигнул.

Он явно обрадовался.

- Как погасят этого, сразу пойдешь со мной. Я хочу, чтоб ты попросился в офицерское училище при мне. На родителей, знаешь, положиться нельзя. Это такой народ, на три четверти - выродки, воображают, что миром будут править Светы!

Мы ускорили шаг и стали догонять остальных. Мой спутник показал мне на арестанта - тот со своим крестом на спине упал уже шестой или седьмой раз.

- Представляешь? - сказал мой Черный. - Чтоб такая размазня правила тысячами стоющих людей!

Я с ним согласен. Эти Факелы разве люди - позволяют себя мучить и даже не отбиваются! А этот особенно! Сам не знаю, почему я так подумал, что-то в нем есть такое - не похож он на человека. Так что, хоть я и не ответил Черному, на этот счет мы с ним думаем одинаково. Вы, Факелы... если вы хотите что-то в мире изменить... даже не управлять им, а сделать его не таким, как теперь... надо действовать по-другому. Больше года назад, с тех пор, как я стал обуздывать свой свет, я понял: люди - подлые, и ленивые, и глупые, и жадные... Да что там, можно еще много всего насчитать. У людей полно всяких качеств только не те, на которые они молятся в своих храмах, там все ложь и притворство.

Потому-то я столько месяцев скрываю свой свет и по-прежнему говорю и веду себя как мальчишка.

Пока мы с Черным толковали о разных разностях, мы порядком отстали, и, когда поднялись на вершину холма, другие Черные уже принялись гасить Факел.

Мой Черный сказал мне:

- Такой способ мы пробуем в первый раз. Обычно так поступали только с ворами, разбойниками да с теми, кто оскорбил Генерал-Уполномоченного. Ты малый смекалистый, в духе нашего времени, сейчас увидишь, как это забавно.

Может, оно и забавно, но сперва мне стало не по себе, и я насилу уменьшил свой свет. Не так-то легко притемняться без передышки, когда ты по-настоящему взволнован.