Рука Зеи

— Давайте решать скорей, обед стынет.

После короткого совещания сунгарских боссов адъютант отворил дверь и переговорил со стражником. Барнвельт услышал удаляющиеся шаги.

— Курить тут у вас можно? — поинтересовался он. Получив разрешение, Барнвельт пустил портсигар по кругу.

Все взяли по сигаре, за исключением осирианина. Чтобы скрыть охватившее его возбуждение, Барнвельт небрежно прикурил от ближайшей лампы, глубоко затягиваясь и выпуская огромные клубы вонючего дыма. Снаружи уже сгущались сумерки.

Вновь послышался топот шагов. Дверь распахнулась, и в каюту вошел Штайн, крепко держа за руку Зею. Барнвельту показалось, что сердце сейчас выпрыгнет у него из груди, кольчуги и всего прочего. На ней была все та же полупрозрачная туника, в которой она щеголяла на открытии фестиваля, хотя корона и украшения бесследно исчезли — несомненно, в казну Шиафази.

Барнвельт услышал, как у Зеи перехватило дыхание, когда она узнала «курьеров», но, будучи прирожденной актрисой, девушка быстро сориентировалась и не проронила ни слова. Барнвельт с Заккомиром формально опустились на одно колено и тут же вскочили, как того и следовало ожидать от занятых порученцев, вынужденных по ходу дела выразить почтение угодившей в плен высокопоставленной особе. Адъютант коротко познакомил ее со всеми обстоятельствами.

Поскольку время действовать неумолимо приближалось, присутствие Штайна все здорово усложняло. Не мог же Барнвельт попросту повернуться к Заккомиру, который стоял бок о бок с ним, и вслух попросить: «Когда настанет момент, землянина не убивай. Только оглуши, потому что он мой друг».

Он двинулся вперед, будто бы попросту размяться, чтобы оказаться между Штайном и Заккомиром.

Штайн, вглядываясь ему в лицо, когда он проходил мимо, проговорил:

— А не могли ли мы еще где встречаться с тобою, о курьер?

Когда сердце Дирка уже окончательно ушло в пятки, Штайн отвернулся, бурча:

— Обознался, должно быть. Но похож…

Барнвельт чуть было не расхохотался вслух, услышав, как его шеф изъясняется на гозаштандоу с жутким русским акцентом. В фонетике Игорь никогда силен не был.

— Передайте матери моей властительной, — молвила Зея, — что ни дух мой, ни тело, ни честь девичья посяганиям никаким не подверглись, разве что стряпня в сем городе болотном и сравненья не выдерживает с той, к коей в Рулинди я привыкла.

— Слушаем и повинуемся, о принцесса! — ответствовал Барнвельт и, небрежно почесывая ляжку, повернулся к Шиафази: — Миссия наша, как видно, завершена, господин мой, так что, ежели вы позволите нам взять на борт немного пресной водички, мы сразу и отвалим. Время идет…

Барнвельт продолжал почесываться, и в результате такого далеко не джентльменского поведения ухитрился залезть рукой под штанину шортов, посильнее затягиваясь сигарой. Рука его в сей же миг появилась оттуда, сжимая одну из дымовых бомб, пристегнутых ремешками к бедру. Быстрым движением он поднес к сигаре запал, и тот моментально вспыхнул.

Тут же, все еще сжимая бомбу в кулаке, он нанес Штайну оглушительный апперкот в челюсть.

Послышался глухой шлепок, и великий исследователь, отлетев к стене, съехал по ней на пол и остался сидеть там. Барнвельт швырнул бомбу в центр каюты и полез в сапог, где скрывался сложенный меч. Заккомир уже успел выхватить свой.

Щелкнув запором, Барнвельт распрямил клинок в тот самый момент, когда бомба зашипела, наполняя помещение дымом, а остальные сунгарцы тревожно и угрожающе завопили, хватаясь за оружие.

Ближе всех к Барнвельту, поскольку Штайн был выведен из строя, оказался адъютант, вытаскивающий меч. Оружие почти уже вылетело из ножен, когда выпад Барнвельта достиг цели. Клинок угодил между ребрами и уперся в хребет. Барнвельт успел выдернуть меч как раз вовремя, чтобы встретить Игоря Штайна, который поднялся на ноги, кашляя от дыма и тряся головой, и попер вперед. Фехтовальщик из Штайна был аховый, но палашом он размахивал с такой чудовищной мощью, что игрушечка Барнвельта в любой момент могла переломиться пополам. Плюс у него было то преимущество, что Барнвельт старался не убить его, в то время как Штайна в этом плане абсолютно ничего не сдерживало.

Низенький кришнянин, тот самый, которого звали Урган, с похвальной сноровкой схватился за эфес, но Зея вцепилась ему в правую руку и повисла на ней, прежде чем он успел вытащить клинок. В конце концов коротышке удалось ее стряхнуть, но острие меча Заккомира вонзилось ему точно в горло. Потом Заккомир сцепился с типом в пончо. Оба кашляли, как заведенные.

Барнвельт то и дело бросал взгляды на меч заколотого Заккомиром коротышки, рассчитывая подхватить его взамен своего собственного, но возможности такой у него не было. Штайн упорно загонял его в угол. Уже в полном отчаянии Барнвельт бросился в клинч и свободной рукой врезал Штайну в челюсть, надеясь сбить его с ног. Однако челюсть у босса оказалась покрепче гранита. Отбиваясь, Барнвельт понял, что на небольшое преимущество, которое он имел перед кришнянами благодаря рождению на планете с силой тяготения на одну десятую больше, здесь рассчитывать не приходилось.

Шиафази, который один среди мужчин в каюте не был вооружен, забежал Заккомиру за спину и схватил его за руки. Тип в пончо сделал выпад. Заккомир, несмотря на захват, ухитрился отразить первый удар. Повторный укол угодил в цель, но кольчуга Заккомира выдержала — клинок даже согнулся в дугу. Шиафази покрепче вцепился юноше в руки. Тип в пончо занес руку и нацелился на открытое горло Заккомира…

Однако Зея, которая успела к тому моменту подхватить легкий стул, стоявший в углу, как следует огрела им Пончо по башке. Голова у того упала на грудь, будто увядшая лилия. Второй удар повалил его на четвереньки, а третий распластал по полу. Заккомир отчаянно вырывался из захвата Шиафази.

Барнвельту, не выходя из клинча, удалось вывести Штайна из равновесия, толкнув его плечом. Когда тот пошатнулся, Барнвельт обхватил его левой рукой вокруг туловища и высвободил клинок. Блям! — звякнул серебряный шлем, по которому пришелся удар абордажной сабли Штайна. Барнвельт пустил в ход правый кулак, в котором был все еще зажат меч. После серии мощных тычков в ребра, челюсть, шею и заключительного удара набалдашником эфеса по макушке Штайн наконец вырубился всерьез и надолго.

Барнвельт вихрем крутнулся на месте и бросился на выручку Заккомиру. Зея с противоположной стороны успела уже и осирианина приложить по ребрам все тем же стулом. Когда Барнвельт обегал вокруг штурманского стола, Шиафази попытался загородиться Заккомиром, как щитом. Но Барнвельт отстранил своего спутника и с ходу воткнул клинок в чешуйчатую шкуру. Неглубоко — на сантиметр-другой. Когда Шиафази с жутким шипением попятился, Барнвельт последовал за ним, приговаривая:

— Веди себя прилично, червяк, иначе и тебя мигом прикончу!

— Как бы не так! — огрызнулся Шиафази — Ты уже под влияньем моим. Ты засыпаешь. Ты должен бросить меч. Я твой господин. Ты будешь повиноваться моим приказаньям…

Несмотря на впечатляющую убедительность всех этих заклинаний, Барнвельт обнаружил, что не испытывает ровно никакого желания повиноваться приказаниям осирианина. Заккомир тоже без тени сомнения ткнул острием клинка в шкуру Шиафази, и вдвоем они оттеснили его к стене. Вся потасовка заняла не более минуты.

— Все дело в шлемах, — объяснил Барнвельт, припомнив рассказ Тангалоа об осирианском псевдогипнозе. — Нечего нам этого петуха ощипанного бояться. Зея, приоткрой-ка дверь и потихоньку позови матросов.

Когда за дверью послышалось шарканье матросов, тип в пончо застонал и пошевелился.

— Добей его, Зея, — распорядился Барнвельт, несколько удивленный собственной безжалостностью. — Да не того — вон этого.

— Как?

— Возьми у него меч, приставь к шее и нажми посильней.

— Но…

— Делай, что сказано! Ты что, хочешь, чтоб нас всех тут поубивали? Вот и молодец!

Зея с содроганием выдернула обратно окровавленный клинок.