Оружие скальда

Вся гридница, потрясенная этой дерзостью — или проницательностью, — ждала ответа Торварда. Слышно было только, как потрескивают дрова в двух очагах, расположенных с двух сторон от ствола ясеня, и шуршит дождь на дерновой крыше. И каждому, от старого Рагнара до неугомонной Эйстлы, вдруг показалось, что Болли Рыжий прав. Все они замечали хмурость и угнетенный дух конунга, но осознали это только сейчас.

— Ты хочешь сказать, что на моего сына кто-то наводит порчу? — тихо спросила кюна Хёрдис. И в ее голосе была такая неумолимая угроза, что все в гриднице невольно содрогнулись.

— Нет, мудрая кюна, о таком я не слышал, — простодушно ответил Болли. — Но у Хеймира конунга появилась в усадьбе Дева-Скальд, которая сочиняет стихи, порочащие конунга. И ее искусство так велико, что ей, как видно, покровительствуют боги. Такие стихи не могут остаться незамеченными, хотя и произносятся за много дневных переходов отсюда. Эта дева сочиняет стихи, призывающие слэттов к войне с тобой, Торвард сын Торбранда. И многие, очень многие с восторгом повторяют их и пересказывают другим.

— И ты можешь пересказать мне хоть один? — медленно спросил Торвард.

— Нет, конунг, я еще не сошел с ума! — ответил Болли, посмотрев на Торварда так, словно сошел с ума сам конунг. — Я не слишком обучен обхождению, но не посмею так оскорбить Священный Ясень!

— А ты что скажешь, Халлад? — спросил Рагнар у слэтта. Все в гриднице посмотрели на гостя. — Выходит, ваш конунг снова собирается воевать?

— Может быть, Один и Тор скоро получат новые жертвы и увидят новые битвы, — помолчав, ответил Халлад. — Я не прорицатель, и я не хотел бы войны, если бы это зависело от меня. Ты знаешь, конунг, что война между твоим родом и Хеймиром конунгом продолжается дольше, чем ты сам живешь на свете. Она то погаснет, то вспыхнет опять, и мало кто из ясновидцев берется предсказать, где и когда будет новая схватка. Вряд ли кто-то страдает от этого больше, чем торговые люди. Мне не раз случалось терять людей, товары, даже корабль из-за этой войны. Я начинал торговать на одной «Выдре», а теперь меня носит ее внучка.

Халлад замолчал, в гриднице стало совсем тихо. От оживления и веселья, в которых начался этот вечер, не осталось и следа. В пляске огненных языков в длинном очаге, в шуме ясеня над крышей каждому мерещились дурные пророчества. Лица мужчин помрачнели, женщины были напуганы, только глаза подростков, которых ради гостя не отправили вовремя спать, горели воодушевлением и любопытством. Совсем как у Гейра сына Траина в ту памятную ночь на Скарпнэсе. В ночь его первой и последней битвы.

Торвард уже взял себя в руки. Ему пришла на память ночь у подножия Турсхатта, ночь обманной битвы, о которой он так не любил вспоминать. Его дурные предчувствия крепли с каждым мгновением. Та битва была зерном, из которого снова вырастет целое дерево войны. И сотни, тысячи мертвых тел будут развешаны на ветвях этого дерева в жертву богам-воителям. И порадуются на это только четверо колдунов, синими огнями пляшущие во тьме над плоским островком Тролленхольмом. Кто и когда сумеет их одолеть?

— Я благодарен тебе за то, что ты рассказал мне об этом, — спокойно сказал Торвард. — Мне и моим людям приятно было слушать твои мудрые и учтивые речи. Но я слышал, что ты собираешься отплывать завтра рано утром? Не пора ли вам на покой?

Он бросил короткий взгляд на рабов возле дверей, и те вскочили с пола, похватали факелы и зажгли их от пламени в очаге, чтобы проводить гостей на отведенные для них места. Хирдманы Торварда тоже поднялись из-за столов, потянулись из гридницы, женщины спохватились и погнали детей спать.

— Постой, Халлад! — вдруг крикнул Торвард, когда торговый гость был уже возле дверей. Тот обернулся. — Ты не сказал мне, — продолжал конунг, стоя возле своего почетного сиденья и положив руку на морду резного дракона на столбе, словно на оберег. — Как зовут эту Деву-Скальда? И за что она так не любит меня?

— Ее зовут Ингитора дочь Скельвира, — ответил Халлад. — И никому из слэттов ее ненависть к тебе не кажется необоснованной. Прошло больше месяца с тех пор, как ты убил ее отца, Скельвира хельда из усадьбы Льюнгвэлир.

Торвард молча кивнул в знак того, что у него больше нет вопросов. Халлад поклонился на прощание и вышел. Гридница уже почти опустела, только три рабыни прибирали на столах да неугомонная Эйстла сидела на полу возле порога, полная решимости не пропустить ничего.

А Торвард опустился прямо на ступеньку своего высокого почетного сиденья. Замершим взором он смотрел на медленно, с мгновенными перерывами взвивающиеся и опадающие языки затухающего огня в очаге. Будничный голос Халлада отдавался в его душе, как голос самой судьбы. Дочь Скельвира хельда из Льюнгвэлира! Дочь человека, убитого им в ту злосчастную ночь! О том же ему говорила и Регинлейв. «Все мы насовершали подвигов, которым мало обрадуемся потом!» — вспомнилось Торварду его собственное невольное пророчество наутро после битвы. О, как не вовремя ему вздумалось пророчить! И каким злосчастным образом он оказался прав!

В девичьей у кюны Асты всегда было людно и довольно-таки шумно. Не меньше двух десятков девушек сидело на длинных скамьях вдоль стен, увешанных вылинявшими и вытертыми от стирки коврами. Здесь были и рабыни с разных концов света, от бьяррок до говорлинок, и дочери хирдманов Хеймира конунга. У всех были прялки с охапками чесаной шерсти, в конце длинной палаты располагалось сразу три ткацких стана, но у девушек и языки работали не меньше, а у кое-кого и больше, чем руки. Болтовня не прекращалась здесь с раннего утра до позднего вечера. В Эльвенэсе девичью кюны Асты так и называли — Дом Болтовни. Сама кюна сидела тут же с шитьем в руках, но не сердилась на нерадивость своих прислужниц. Не меньше юных любопытных девиц она любила рассказывать и слушать сны, обсуждать приметы погоды и урожая, толковать о новостях.

Новостей всегда находилось немало, ведь Эльвенэс — большое поселение. Кроме усадьбы конунга, насчитывавшей не меньше трех сотен обитателей, на широком мысу в устье реки Видэльв стояли усадьбы знатных хельдов и ярлов, торговые дворы, домишки свободных ремесленников. Морской берег всегда был покрыт десятками, а на праздниках и сотнями боевых и торговых кораблей. Когда домашние новости кончались, кюна Аста непременно посылала людей зазвать кого-нибудь из торговых гостей, чтобы он рассказывал о далеких землях.