Оружие скальда

Вспомнив о ведьмах, Торвард оглянулся. Волчий вой, приумолкший было, когда они тронулись в путь, раздался снова. Он был позади, там, куда смотрел Торвард. Откуда Скакуну Ведьм взяться у моря? Его место — в горах Медного Леса.

Туман постепенно редел по сторонам дороги, уже можно было разглядеть деревья, пригорки, валуны, старый, оплывший курган с черным камнем на вершине, похожим на сидящего медведя.

— Тролли и турсы! — яростно выбранился вдруг Ормкель. — Да мы здесь уже были!

Хирдманы остановились. Туман совсем поредел, и глазам представился вид уже знакомый, виденный совсем недавно по пути к Медному Лесу.

— Да что же это такое? — бушевал Ормкель, выведенный из себя всеми этими уловками злобного колдовства. — Выходит, мы все это время шли назад!

— Вот почему Торир нашел свой щит! — ехидно бросил Эйнар. — Напрасно он понадеялся на исправление троллиного рода!

Торвард крепко закусил губу, чтобы не выругаться. В шуме елового леса ему слышался издевательский смех. Их водили в тумане, как слепых котят, и выбросили за дверь, на безопасном расстоянии от их цели — Медного Леса. Туман был колдовским наваждением, и дорогу в тумане им показали нарочно — дорогу назад.

— Сегодня не пойдем дальше! — бросил Торвард, стараясь не показать хирдманам, как сильно раздосадован. — Здесь будем ночевать. А утром посмотрим, что делать дальше. Завтра дорога найдется!

Его уверенный голос успокоил тревогу хирдманов. Хворост не пришлось искать долго. Сухие сучья, сорванные бурями с деревьев, валялись прямо под ногами. Скоро уже Хавард присел возле большой кучи сушняка, сложенной прямо на обманной тропе, выбил искру, стал нежно раздувать огонек, приблизив к нему ладони, словно хотел защитить от ветра и согреть маленький живой росток. Хирдманы часто посмеивались, говоря, что огонь любит рыжего Хаварда — ни у кого костер не загорался так быстро и дружно даже на сырых дровах в сырую погоду. А сам Хавард говорил, что огонь любит его вовсе не за рыжие волосы — а за то, что он сам его любит.

Вооружившись факелами, несколько хирдманов отошли от тропы к чаще нарубить еловых лап на подстилки. Старый Кольгрим развязывал мешки, раскладывал хлеб и вяленое мясо. С хорошей едой и огнем никакое колдовство не страшно!

Маленький огонек костра, зажженного людьми, был виден на пустынной равнине далеко-далеко. На него и держала путь маленькая рыжая ведьма верхом на волке.

— Поторопись, Жадный! — бормотала она, вцепившись в густую шерсть на загривке своего скакуна. — Поспеши, мой неутомимый!

Она крепко сжимала коленями мохнатые бока, и волк мчался над темной землей, над мхами и лишайниками, над болотными кочками и ребрами скальных выходов, перелетал через овраги и завалы бурелома. В стремительном беге пожирая пространство, он был верен своему имени — Жадный. Он был огромен и тяжел, но ни единый сучок не трещал под его сильными лапами. Любой, будь то человек или тролль, кому случилось бы увидеть на пустынной темной равнине эту могучую тень зверя с горящими желтыми глазами, принял бы его за видение, за духа-двойника великого злодея, несущего ему весть о скорой смерти. Маленькая фигурка ведьмы, одетой в такой же волчий мех, сливалась со спиной зверя и была почти незаметна.

Маленький огонек постепенно рос, наливался силой. Вот уже можно было разглядеть полянку вокруг него, несколько человеческих фигур. Ельник кончился, впереди открылось широкое пространство, поросшее мхом и усеянное беспорядочными мелкими холмиками. Волк поднялся на один из холмиков возле самой опушки ельника, и здесь всадница остановила его и сошла на землю.

— Здесь хорошее место, Жадный! — бормотала она, обращаясь к волку. Он был ее верным спутником и помощником, надежным другом, единственным близким ей существом с тех пор, как мать ее погубила отца, а сама ушла жить к людям, покинув дочь в Медном Лесу. Прислушиваясь к словам дочери великана, Жадный наклонял огромную голову, подергивал чуткими ушами. Отвечать ей он не мог, но они отлично понимали друг друга.

— Посмотри на них, Жадный! — Ведьма положила руку на загривок сидящему волку и показала ему на огонек. Головы их были вровень друг с другом. — Посмотри, они там! Они славно прогулялись в нашем тумане, а теперь хотят отдохнуть! А утром они думают попробовать снова, ведь так? Если я хоть что-нибудь знаю о людях и о моем брате, то это именно так! Но я клянусь чарами Отца Ведьм Видольва, не все, кто провожал сегодняшний закат, встретят завтрашний рассвет!

Огромный волк переступал передними лапами, как собака в нетерпеливом ожидании лакомства, он жарко и часто дышал, широко раскрыв пасть, полную блестящих белых зубов. С нежной улыбкой, чудовищной на этом безжизненном лице, маленькая ведьма потрепала его по загривку.

Ей хорошо было видно место ночлега фьяллей. Подняв руки ладонями вперед, ведьма постояла, закрыв глаза и прислушиваясь. Перед ней лежала темная равнина, однажды двадцать лет назад ставшая местом тяжкой битвы. Темно-зеленый мох, тонкие кустики вереска, так же цветущего, как и сейчас, сизо-голубоватые пятна лишайника той далекой ночью были бурыми от пролитой человеческой крови, и волки той ночью отпраздновали небывало роскошный пир. Фьялли возле костра ничего не знают об этом. А ведь фьялли, их соплеменники, родичи, друзья, составляли одну из дружин, встретившихся здесь. Ормкель сам был в этой битве. Но он не узнал в темноте и тумане этого места. Даже он, памятливый и проницательный ярл, не знал того, что сидит почти на костях погибших в той битве квиттов. Тогда ему достаточно было победы. Своих мертвецов фьялли унесли и предали огненному погребению, а квиттов оставили волкам и воронам. Они по-прежнему были здесь и жаждали мести так, как могут ее жаждать только неотомщенные мертвецы.

А маленькая рыжая ведьма видела их белеющие кости, слышала их горестные тяжкие стоны, чуяла отчаяние неизбежного. Перед мысленным ее взором равнина стала такой же, какой была в ту ночь, — полной мертвых тел, залитой кровью. И ведьма запела: