Коса с небес

"...если я раньше все время чувствовала на себе взгляд Сережи, то сейчас он заинтересованно смотрит только в зеркало... Заболел наш сосед Леонид Лихоед, помнишь его? У него что-то синеет, распухает: то рука, то нога. Вчера Валентина, его жена, жаловалась мне: "Только и был у нас один месяц счастья - сладкий февраль. После свадьбы. А потом пошли бабы". Оказывается, она доросла до каких-то мыслей о законах судьбы. Мол, она пила, а я блаженствовала в вере. Ей хотелось, чтоб всегда было весело, а мне спокойно. Но так не бывает. "По определению", сказала бы Валентина, если б знала это выражение. Наверное, она права.

...вчера он голову вымыл, а я расческу протягиваю. Все как всегда. Вдруг Сережа как закричит: "Мокрые волосы никто не расчесывает - ты что, не знаешь элементарных вещей! Облысеть можно, из распаренной кожи легко вырвать прядь!" "А я, - говорю, - расчесываю мокрые, и ничего". "Да что ты - у тебя их краном не вырвешь! Крепко сидят"... На днях он снова напился и бегал по огороду с криками: "Я вам всем покажу!" Наутро я решилась ему привести твой довод из Толстого, что пьянство - это добровольное сумасшествие. Мол, Лев Николаевич был не дурак. Ну и что ты думаешь? Никогда не догадаешься, куда он повернул! Мол, давай, оба будем у Толстого учиться... чтобы он стал меньше пить, а я - как Толстой, сама себя бы отлучила от церкви! "Засунь свой атеизм знаешь куда!" - отвечала я. Сама себя не узнаю. Вот до чего уже дошла..."

Все шло по нарастающей. Леонида Лихоеда положили в больницу, одну ночь у него дежурила там жена, попросив Юлю ночевать в их половине, посторожить. А у Юли в этот вечер болело ухо - она заложила в него лист герани и вслух размышляла: брать с собой весь огромный горшок, чтоб менять листы, или отломить ветку. Муж закричал:

- Не ходи вообще, раз тебе худо!

- Но святые делали для других лучше, чем для себя... Ладно, ты прав, я не пойду, но буду молиться, чтоб Лихоедов не обокрали.

- Ну конечно, ты же у нас страховой агент в страховой компании Господа Бога! - расхохотался муж.

Юля нашла старую упаковку валидола и положила под язык таблетку: словно аптека во рту открылась - такой сильный вкус лекарства. Она заснула, наспех посмотрела один кошмар и проснулась. Вышла посмотреть, на месте ли замок у Лихоедов. Там все было спокойно.

Сергей проснулся и спросил: ну как, помогает страховое агентство Господа?

"Юля, ты мазохистка? Нет. Так хватит мучиться". В конце концов у каждой тучки есть серебряная подкладка, как говорила бабушка. От мужа сын, скоро он пойдет в первый класс. От одной этой мысли цветы картофеля становились волшебно-тропическими, а запах резеды - какое-то возлетание... Мама, вы видите нас с Арсиком?

...Сентябрь! Юля взяла отгул и нарвала в уже запущенном палисаднике синих и белых астр для первоклассника. Арсик взгромоздил на себя ранец и чуть ли не бегом потащил мать в школу, чтобы она полюбовалась, как он будет хватать знания. Веселый был путь для него!

- Мама, оса так резко вильнула, что показалось, будто сквозь меня прошла!

Арсик взглянул на встречного очкарика - и вот уже сам сто лет очкарик! Увидел автомобиль - и вот уже сам летишь по асфальту, скалясь хромированной решеткой и смеясь фарами. Арсик все это напрямую транслировал матери. Когда Юля, счастливо разбитая, вернулась домой, в почтовом ящике ее ждала повестка в суд. Там были миродробительные строки: дело о разводе.

Тут еще путались в ногах: теплый день, Валя Лихоед с ее копкой картошки... потом пришел Сергей. Он первым начал:

- Ради своей бесчеловечной веры ты лишаешь меня сына! Я с таким трудом выбился - неужели теперь лишиться всего?

И начался долгий, дерганый, задыхающийся, пунктирный разговор... в том числе и о Москве. Сергея посылают учиться... Москва кого полюбит, тому шубу купит... и вдруг его фраза: "Трижды объехала вокруг земного шара" - это, видимо, о машине. Юля земное не пожалела: пусть забирает, хотя, конечно, она куплена на деньги ее родителей.

Валя Лихоед потом спросила:

- Ты слышала, как Леонида обратно привезли? Домой. Он же парализован, под себя ходит. Врачи сделали что могли... И когда я его мою, он еще матом меня... больно, мол. А я ему: "Ни одна твоя сука не придет и не поможет мне вымыть тебя! Меня бы парализовало, ты бы на третий день мое имя забыл! Убежал бы к другой..." Ох, моль, моль.

- Какая моль?

- Георгиевна всегда звала твоего Сергея: "Моль". Весь белый и много ест. Но просила тебе не говорить. Долбодятел, он и есть долбодятел!

Видимо, Валя знала уже про повестку в суд.

Пришел из школы Арсик, похвастался, что получил пятерку.

- Значит, наша семья стала на пятерку богаче, - сказала Юля то, что тысячу раз слышала от родителей.

Она выбрала минутку, присела и взяла сына за плечи: папа подал на развод, он будет жить отдельно.

- И... машину заберет?

- И машину заберет.

Арсик сначала хотел притвориться, что заболел, чтобы родители помирились, но подумал: нет, нельзя притворяться - в жизни и так слишком много ненастоящего. И вдруг оборвался в самом деле в обморок.

Он долго и серьезно болел, температура держалась почти месяц - причем такие свечки: тридцать девять и шесть, сорок, сорок и три. Юля раз оставляла его с Валентиной и бегала к нотариусу - заверила бумагу в суд, что согласна на развод, что претензий имущественных не имеет.

В эти дни снова замелькал Василь Васильич, который был женат уже на молодой воспитательнице, но недавно застал ее... с сыном в постели. И развелся. Юля сидела на больничном, но недавно относила его на работу и там все узнала. Ей было не до Василь Васильича, конечно. Надо оздоровить сына, собирать вещи и переезжать на новую квартиру на Нагорный.

А при этом в горле у нее все время скребла кошачья лапа и болела грудь. Но некогда было идти лечиться, да и зачем? Вставать с постели и то не хотелось. Но, конечно, она заставляла себя вставать. Все время хотелось волком выть. "Заткнись! Да кто ты такая? Не первая и не последняя брошенная жена". Ему виднее, что тебе послать...

- Юля, посмотри - одна пряжка уводит! - пришла посоветоваться Валентина с только что сшитым лифчиком. - Что делать?

- Валь, одна пряжка - это на объем семьдесят, а у тебя, наверное, не меньше восьмидесяти - сделай две пряжки!

- Юля, что ты за грудь все держишься - у тебя местопатия?

- Мастопатия? Может быть...

- Надо медные пятаки прикладывать, у меня было, прикладывала, наружу вышли две коросты, и все прошло.

- Хорошо, спасибо!

Юля не хотела, чтоб Валентина задерживалась: слишком она фонтанировала подробностями. На этот раз не ушла, пока не высыпала свои наблюдения насчет машины: мол, Сергей всегда ее, машину, долго проветривал, прежде чем въехать во двор - все дверцы раскроет и стоит, якобы что-то ремонтирует. А на самом деле, видимо, хотел скрыть запах духов своей птички.

Юлю больше волновало другое: сын стал к Сергею враждебно настроен и даже звал его за глаза только "папан":

- Я папана забуду наизусть!

- А как же: чти отца и мать свою? Мир этот грешен, идеалов нет, но он тебе отцом был и остается.

Вещи упаковывала, как спросонья. Мелькнула цветная фотография: Юля за неделю до окончания школы - платье в цветочек, глаза в листочек. Зеленые-зеленые. В классе ее звали "красивый хворост" - за тонкую кость... как давно это было! Еще коса перекинута на грудь - в кулак толщиной. Прощай, улица Стахановская, ты так хорошо видна на этой фотографии. Кто же снимал? Не вспомнить уже. Увеличить на память? Но зачем...

Она не знала, как переехать, кто поможет. Помолилась не помолилась, а просто подумала... и тут же встретила Витю Кокшарова - давно не видела, но знала от мужа, что он уже подполковник, идет в гору.

- А что случилось с Сергеем - посмотрит, как рубль отберет?

Юля все рассказала. Витя пообещал прислать курсантов и слово сдержал. Восемь человек все быстро погрузили в машину и так же быстро разгрузили.