Страница 27 из 42
Старик посопел еще с минуту и, глядя в сторону, пробурчал:
- Всякое говорят... Старые люди сказывали... был тут клад... да вывезли его потом...
Кортец и Джейк переглянулись:
- Кто вывез? - живо спросил Джейк.
Старик подумал, шевеля мохнатыми бровями.
- Царь Борис вывез... - сказал он наконец. - Годунов... Сказывают, был тот царь человек умный... начитанный... и тайну про монастырский клад знал...
- От кого знал? - уже с беспокойством спросил Джейк.
- А это... вам надо бы... у него спросить... - глухо сказал старик, отводя взгляд в сторону.
- Что вы думаете об этой версии? - спросил Кортец, обращаясь к Джейку по-английски и забывая при этом, что он, иностранный турист, русского языка до сих пор не должен был понимать.
- Чепуха! - воскликнул Джейк также по-английски и быстро встал с травы. - Старик повторяет какую-то болтовню. А кроме того, он, по-моему, ненормальный.
- Ну, это не ваша идея, - насмешливо сказал Кортец. - Старик сам объявил себя "вороном здешних мест"...
Неожиданно Кортец и Джейк вновь услыхали глухариное клохтанье. Они с удивлением поглядели на старика. Содрогаясь и покачиваясь на своем валуне, он смеялся и показывал скрюченным пальцем на озеро:
- Рыбешка... глупая... выплеснулась... а баклан ее... хватил на лету. Хе-хе-хе!..
ИВАН И АНАСТАСИЯ
Близилась ночь. Солнце ушло из монастыря и собиралось заночевать где-то за дальней гладью Сиверского озера. Но его багровые лучи еще струились из-за зубчатых стен и дремлющих сторожевых вышек, похожих на дозорных старинного московского войска...
Профессор Стрелецкий присел на гладкий камешек посреди темно-зеленой лужайки между двумя маленькими церквушками и прислушался. Он подумал, что вот эта тишина когда-то ушла отсюда на картины Нестерова с ясноглазыми лесными отроками, а сейчас вернулась вновь.
Рядом со Стрелецким стояли Тася и Волошин. Они тоже слушали эту чарующую тишину, вдыхали сладкие и горькие запахи трав, следили за меркнувшим заревом заката. Но они не видели того, что видел на этом холме старый профессор.
Стрелецкий заговорил тихо и торжественно, как сказитель древних былин...
...По реке по Шексне, с Волги-матушки
Встречь воде, меж лугами зелеными
Выгребают суда государевы,
Идут барки высокие, новые,
Пологами цветными прикрытые.
В тех судах, расписных по-владимерски,
Едет царь-государь к Белу-озеру,
Князь великий Иван свет Васильевич.
Беззаботное солнышко божие
С неба светит высокого...
День веселый, и светлый, и радостный,
Что ж не радостен царь с поезжанами,
Молодыми князьями-боярами?
Почему государь запечалился?..
...Он сидит на скамье призадумавшись,
Уронил молодую головушку...
Плачет горько царица Настасий
Над царевичем юным Димитрием,
Во пути от истомы преставшимся...
Царь приехал в обитель далекую,
Обнял он Симеона игумена,
Испуская слезу не единую...
...Под священное пение иноков
Положили во гробик царевича
И в предтеченской церкви покоили,
Что как дар по рожденьи Ивановой
Государем Васильем поставлена...
Стрелецкий умолк. Он глядел на маленькую церковь Иоанна Предтечи, высившуюся на холме среди юных, радостных берез.
- Вот здесь, в этой церкви, четыреста лет назад стоял гробик первого сына царя Ивана Васильевича, младенца Дмитрия, умершего в пути, когда молодой Грозный с царицей Анастасией предприняли путешествие из Москвы на далекий север, сюда, в обитель Кирилла Белозерского... Я прочел вам сейчас отрывок из старинной былины "Кириллов езд", которую нашел в пыльных архивах монастыря. Неизвестный автор в этой былине подробно описывает путешествие Ивана Васильевича и его молодой жены Анастасии Романовны...
- Анастасия... - прошептала Тася. - Ее тоже так звали... Ваня!
Волошин взглянул на нее:
- Я, Настенька!..
- Как имя вашего отца?
- Его зовут Василием, - просто ответил Волошин. - А что?
- Ничего... Я так...
"Иван и Анастасия... Государь Иван Васильевич и его молодая жена Анастасия..."
Мысль Таси заметалась, как птица в тенетах, но ее сковал ровный голос Стрелецкого, прирожденного лектора, превратившегося вдруг на чудесной лужайке романтического монастыря в сказителя былин о седой старине. В далеком прошлом Тася увидела...
Это было четыре века назад, на закате солнца... Множество цветных парусов еще трепетали на расписных барках флотилии, бросившей якоря у стен Сиверского монастыря. Самая большая барка, с царским шатром на палубе, пристала к берегу, и по мировой сходне ее, покрытой ковром, сошел молодой Грозный. Был он ростом почти высок, но не долговяз и одет просто. Большие карие глаза смотрели строго, даже сурово... Под благословение к толстому, багроволицему игумену Иван подошел быстро и деловито. Затем поднял голову. С трудом разжав губы, вымолвил:
"Горе у меня, отче..."
Игумен прислушался к рыданиям Анастасии Романовны в царском шатре на барке и ответил, тяжко вздохнув:
"Гонцы донесли печальную весть, государь... Молиться надо... Господь тебя, как святого Нова, испытывает..."
"Воля божья... - угрюмо сказал Иван. Он повысил голос: - Княгиня Ефросинья и враги мои небось рады будут!.. Нет у меня наследника!.. Братца моего двоюродного, дурачка Володимера, на великокняжий престол протчат. А землю русскую по уделам разворуют..."
Он скрипнул зубами. Затем, оборотясь каменным лицом в ту сторону, откуда прибыли его барки, хрипло крикнул:
"Ан нет! Не бывать тому!.. А старую суку Ефросинью я сюда, в Горицкую обитель, пошлю да в келью под замок посажу!.." [Иван Грозный действительно сослал впоследствии в Горицкий женский монастырь княгиню Ефросинию Старицкую, представительницу боярской оппозиции Грозному; будучи уличена в новом заговоре, княгиня Старицкая по приказанию Грозного была утоплена в Сиверском озере]
Игумен молчал.
"Перенеси, отче, новопреставленного младенца Дмитрия во храм Иоанна Предтечи и сегодня же отпевание учини", - приказал Иван и пошел к монастырской стене, за которой уже были возведены для него и для свиты деревянные хоромы...
Профессор Стрелецкий привстал и показал на трехъярусную стену, за которой плескались воды озера: