Страница 11 из 64
Иногда защиту от диких зверей брал на себя пастух, посвященный в такие заговоры и колдовскую практику. Так, в Поморье, на русском Севере, такой пастух обходил по весне свое стадо с заклинаниями, заключая его в магический круг. После этого до самого конца сезона нельзя было забирать из стада ни одной скотины. Если же кто-то делал это, магический круг оказывался разомкнут и стадо открыто нападению диких зверей.
Такое ограничение, запрет, может иметь не общий, а более конкретный, индивидуальный адрес, быть обращен к отдельному зверю, обитающему в данной местности. В этом случае между заклинателем и зверем устанавливается некий контакт, понимание, система определенных отношений.
Но разве тысячи владельцев собак и кошек не находятся в таком каждодневном словесном общении со своими животными? И те отлично понимают слова, обращенные к ним, команды и даже просьбы. Есть ли основания считать животных, вынужденных жить в трудных условиях выживания, глупее выросших в четырех стенах?
Исследователь, естествоиспытатель В. К. Арсеньев вместе с местным охотником-гольдом Дерсу Узала пробирается по Уссурийской тайге. В какой-то момент его спутник догадывается, что сзади за ними крадется тигр. Оказывается, Дерсу знает этого тигра и определяет по следу, что это Амба. Так, во всяком случае, называет его он.
"Не успели мы сделать и двухсот шагов, - продолжает Арсеньев, - как снова наткнулись на следы тигра. Страшный зверь опять шел за нами и опять, как и в первый раз, уклонился от встречи. Дерсу остановился и, оборотившись лицом в ту сторону, куда скрылся тигр, закричал громким голосом, в котором я заметил нотки негодования:
- Что ходишь сзади? Что нужно тебе, Амба? Что ты хочешь? Наша дорога ходи, тебе мешай нету. Как твоя ходи сзади? Неужели в тайге места мало?
В таком возбужденном состоянии я его никогда не видывал. В глазах Дерсу была глубокая вера в то, что тигр Амба слышит и понимает его слова. Он был уверен, что тигр или примет вызов, или оставит нас в покое и уйдет в другое место.
Подождав минут пять, старик облегченно вздохнул, затем закурил трубку и, взбросив винтовку на плечо, уверенно пошел дальше по тропинке. Лицо его снова стало равнодушно-сосредоточенным. Он устыдил тигра и заставил его удалиться".
Тигр действительно ушел и несколько дней не приближался к ним.
В другом случае Арсеньев и Дерсу вечером расположились было на привал, когда рядом внезапно раздался рев тигра. "Дерсу встревожился:
- Худо! Наша напрасно сюда ходи. Амба сердится. Это его место.
Вдруг Дерсу быстро поднялся с места. Я думал, он хочет стрелять. Но велико было мое изумление, когда я увидел, что в руках у него не было винтовки, и тогда я услышал речь, с которой он обратился к тигру:
- Хорошо, хорошо, Амба! Не надо сердиться, не надо! Это твое место. Наша это не знал. Наша сейчас другое место ходи. В тайге места много. Сердиться не надо!
Гольд стоял, протянув руки к зверю. Вдруг он опустился на колени, дважды поклонился в землю и вполголоса стал говорить что-то на своем наречии...
Наконец Дерсу медленно поднялся, подошел к пню и взял свою берданку.
- Пойдем, капитан, - сказал он решительно и, не дожидаясь моего ответа, быстро через заросли пошел на тропинку. Я безотчетно последовал за ним. Спокойный вид Дерсу, уверенность, с какой он шел без опаски и не озираясь, успокоили меня: я почувствовал, что тигр не пойдет за нами и не решится сделать нападение"
В другом случае, рассказывает Арсеньев, однажды Дерсу стал кричать что-то в тайгу на своем языке. Когда другие спутники, охотники-русские, спросили его, кому кричит он, Дерсу ответил, что он предупреждает Амбу, что здесь много людей с ружьями и что если они будут стрелять в него, в Амбу, то он, Дерсу, в этом не виноват.
Здесь мы видим очень персонифицированные отношения между человеком и зверем, живущим в лесу. Это отношения как бы взаимного уважения, симпатии и приязни.
Именно такие отношения лежат, очевидно, и в основе тех случаев, когда на поверхности мы видим только то, что воспринимаем, как ограничения или запрет.
Очевидно, это не просто приказ или запрет, налагаемый на зверя, а скорее договор, уговор между ним и человеком.
Многочисленные свидетельства понимания и контакта между человеком и зверем содержат и христианские хроники. В годы гонений на христиан в Риме, желая угодить нравам черни, императоры приказывали бросать их на съедение зверям на арене цирка. Но ничто не могло в большей мере свидетельствовать в пользу христианства, чем случай, когда на глазах у десятков тысяч зрителей дикий голодный зверь вместо того, чтобы растерзать очередную жертву, повинуясь одному слову и взгляду праведника, покорно усаживался у его ног. Записи тех лет содержат целый ряд подобных рассказов.
О таких же отношениях понимания, симпатии и приязни между человеком и зверем рассказывают и многие жития святых - в частности Сергия Радонежского и его современника Павла Обнорского. Как и к Сергию Радонежскому и его скиту, к хижине Павла в лесу на реке Нурме приходил медведь, а также лисы и зайцы, не страшась ни медведя, ни друг друга.
Сохранилась грамота Ивана Грозного: "Пожаловали мы Печенгского монастыря, что у холодного моря, у мурманской границы..." Преподобный Тихон, живший в том монастыре, однажды, вернувшись в свою келью, застал там медведя. Преподобный повелел зверю: "Уйди из кельи и стань кротко". Когда медведь повиновался, Тихон попросил, чтобы впредь он и другие медведи не беспокоили обитель. С тех пор, повествует житие, медведи не приближались к обители и не трогали манастырских оленей.
А вот свидетельство этого же рода, относящееся к католическому миру. Эпизод из жизни святого Франциска Ассизского (XII - XIII в.), изложенный так, как он был записан в его время:
"Близь Губбио появился громадный волк, нападавший на людей, так что никто не осмеливался выходить из города без охраны. И вот Св. Франциск, сжалившись над горожанами, осенил себя знаменем Креста и вышел навстречу волку, возлагая все свое упование на Бога.
Когда волк с разинутой пастью побежал к Св. Франциску, тот осенил его знаменем Креста и сказал: