Этот мальчик

Вот жил бы среди необыкновенных зверей, и сам, может, был бы необыкновенным. И что мне крокодилы? Мне и крокодилы были бы нипочём.

Одни крокодилы лезут в голову, а больше ничего не лезет. От холода, наверно. Вот привязались, вот втемяшились.

Подходит как будто ко мне крокодил и говорит человеческим голосом:

— Смотри-ка, совсем замёрз, весь посинел, дрожишь. Простудишься.

— Ну уж нет, — говорю. — Пускай другие простужаются. У меня есть задача поважней. Мне совсем не холодно, а жарко, если на то пошло.

Ходил, ходил по улицам, незаметно как-то домой пришёл.

Всю ночь мечтал о необыкновенном, которое сбылось.

Утром возле своей кровати я увидел отца, мать, бабушку и доктора в белом халате.

— Ну вот, наконец он открыл глаза, — сказала мама. — Как ты себя чувствуешь?

— Всё в порядке, — говорю.

— Ничего себе в порядке: всю ночь бредил от жара. Мы не могли тебя разбудить. Думали, ты вовсе не проснёшься. Доктор, что же делать?

— Придётся лежать. Очень сильно ребёнок простудился.

— Я не простудился! — закричал я.

— Тише, тише, — сказал отец. — Что с тобой?

— Потому что я не простудился! — опять крикнул я.

— Опять бредит, — сказала мама.

— Ничего, поправится. Он парень сильный, — сказала доктор.

«Хорошо, что не надо вставать, как всем нормальным людям», — подумал я и уснул. Мне снились полёты, я не хотел открывать глаза, так мне это нравилось.

Когда мне надоело всё время спать, пришёл папа и стал со мной беседовать.

— Как же это тебя угораздило так здорово простудиться. Первый раз в жизни ты заболел.

— Я не от простуды заболел, — твердил я.

— Отчего же?

— Оттого что я нормальный, обыкновенный человек и мне ужасно скучно.

— Что ты ерунду городишь, опять бред какой-то. Хотя... погоди, ты всё время кричал во сне, что ты хочешь быть необыкновенным мальчиком. Каким же ты хочешь быть?

— Да, я хочу быть необыкновенным. — И я громко заплакал.

— Опять с ребёнком истерика, — сказал папа.

— Это не истерика! — заплакал я ещё громче. — Я правда хочу.

— Да ты совсем ослабел. Успокойся, малыш, успокойся. Это не легко. Чего тебе да и нам всем стоит. Зачем тебе это, малыш?

— Надо! — сказал я сквозь слёзы.

— Ладно, — сказал папа. — Что-нибудь мы с тобой обязательно придумаем. Даю тебе честное слово. — Он вытер мне слёзы своим платком.

Что же папа необыкновенное придумает — интересно?

А пока он ещё не придумал, я сижу на стуле и тоже думаю: что мне делать?

Ничего не придумывается.

Я ещё сильнее думаю, раскачиваюсь на стуле так, что стул трещит и шатается. Но делать мне всё равно нечего.

Когда папа с работы пришёл, я его сразу спросил:

— Ну, что ты придумал?

— Ты о чём? — спросил папа.

— Ты же вчера обещал что-нибудь необыкновенное придумать.

— Ах, вот оно что! Обязательно сегодня, что ли, надо? Я между прочим, с работы...

— А ты что, целый год, что ли, будешь думать?

— Есть ещё время. Куда торопиться?

Ох и расстроился я после этого.

Он думает долго, а мне ждать неохота!

От досады я стал так раскачиваться на стуле, что стул развалился и я на пол грохнулся.

Вскочил. Собрал части стула и в сторонку отодвинул, никто не увидит. Когда все уйдут, возьму и сам починю.

Вот будет у меня дело.

Они ушли, а я один остался.

Смотрю в окно: вон они идут, бабушка с кошёлкой и моя собака Пташка. Пташка рядом с бабушкой бежит, на дом оглядывается, наверно, хочет мне лапой помахать.

Небо синее. Облака. Солнце светит, и деревья качаются. Кругом летают воробьи и к нам на подоконник садятся.

Хорошо на улице.

Но мне надо стул починить, который я сломал вчера. Пока никто об этом не знает. Здорово я думал, так что стул не выдержал, развалился.

Сначала в кухню пошёл. Открыл холодильник, там еда разная. Надо подкрепиться.

Я взял хлеб. Отрезал кусочек и солью посыпал. Попробовал. Вкусно. Но ещё чего-то хочется.

Я взял из холодильника яйцо и сварил его.

Я ел хлеб с маслом, с яйцом и солью. Очень вкусно. Но ещё чего-то хочется.

Варенья с хлебом поел. Ещё чего-то хочется.

Пить хочется. Вот молоко — молока попил. Киселя попробовал. Воды захотелось.

Налил из крана в стакан воды. Выпил воду — наконец наелся!

Правильно бабушка говорит: хлеб самая вкусная еда, а вовсе не пирожные. С хлебом всё можно есть. Без хлеба было бы хуже.

Ушёл из кухни. Взял молоток и гвозди.

Я вколачиваю в стул побольше гвоздей, чтобы он крепче держался и больше никогда не разваливался.

Готово. Можно спокойно кому хочешь садиться и сидеть. Ни за что не сломается.

Ещё один гвоздь в стену вбиваю. Свой портрет на него повешу. Фотографию. Чтобы все видели, какой я толковый человек.

Убрал молоток.

Сел на свой стул.

Так. Всё в порядке. Никто не может сказать, что в доме некому гвоздя забить.

Смотрю на свой портрет.

Хороший, между прочим, портрет получился.

Улыбающийся!

Так, значит. Всё в порядке. А дальше мне что делать? Сижу на стуле и быстро соображаю. Одного дома оставили, ушли...

Вдруг слышу: в доме кто-то есть. Кто-то ходит. Пошёл на цыпочках и заглянул в кухню.

На столе сидел воробей и клевал остатки яйца. Он заметил меня и мигом вылетел в открытую форточку.

Вот интересно. Я подбежал к окну, но воробья и след простыл.

Опять я пошёл и сел на стул, сижу тихо: может быть, этот воробей опять прилетит, тогда я его поймаю и с ним поиграю.

Слышу: тихонько чирикает. Я на цыпочках притаился.

На столе в кухне клевали крошки два воробья, а третий сидел на форточке и сторожил. Он оглянулся и тихонько чирикнул. Сам слетел на стол, а ещё один сел на форточку. Потом и он слетел на стол, а другой прилетел на форточку.

Целая стая воробьёв клевала крошки хлеба на нашем кухонном столе.

Вот здорово: люди меня одного оставляют, а птицы навещают. Всегда буду теперь защищать птиц. Только не скажу никому об этом: пусть думают, что одному мне скучно было. Может быть, пожалеют.

Но вот бабушка дверь открывает. Я тогда дал знать воробьям, вбежал в кухню, и они все вылетели в форточку.

Собака, как вошла, сразу на кухню побежала. Она стала на задние лапы, и я дал ей кусочек хлеба. Она обрадовалась и проглотила хлеб. Зверей теперь тоже буду защищать, потому что собака у меня очень хорошая.

Мы с ней ушли из кухни, чтобы бабушке не мешать.

А теперь что мне делать? Когда я спрашиваю, мне всё время говорят: «Почитай, порисуй, телевизор посмотри». Надоело.

А вот не буду делать, что говорят!

А сами-то они что делают? Никогда не замечал.

Я проснулся оттого, что щелкнула, запираясь, наша входная дверь. И шаги отца глухо застучали по лестнице. Он пошёл на работу. Мне вставать не обязательно, раз я болен. И в школу пока не хожу. Буду спать, пока надоест.

Но звуки только начинались. Двери хлопали во всём доме, а одна дверь беспрерывно противно скрипела и визжала. Вздрагивал и завывал лифт, дворники громыхали мусорными баками. Хотя на улице почти темно, но многие люди уже не спят. И мне спать больше не хочется. Я встаю и заглядываю в кухню.

Весь стол заставлен книгами и грязными чашками, кофейником, чайником. Мама моет и перетирает чашки.

— У нас были гости? — спрашиваю.

— Нет, — говорит мама. — Отец ночью доклад писал.

Подумать только: доклады пишет. Вот это работа! С ума сойти! А я до сих пор не могу себе дела найти.

Мама тоже уходит. За ней закрывается дверь.

Я вовсе не собираюсь спать. Я собираю все свои книги и несу их в кухню. Я сам завариваю чай и кофе, наливаю во все чашки, из которых пил отец, и тоже начинаю пить и книги читать.

Читал, читал, потом решил кое-что написать. Ну, не доклад, конечно. А стих какой-нибудь сочиню. Ничего нет трудного, между прочим. Всё очень просто.

Только начал, бабушка пришла со стола убирать.

Я ничего не позволяю ей на столе трогать. Мне нельзя мешать. Я, между прочим, работаю.