Серебряная тоска

- Это их единственный недостаток?

- А этого недостатка достаточно. Пардон за каламбур. Кому эта херня нужна? Ну, и я писал. А потом понял - никому это на хер не нужно. Вагоны разгружать куда полезней. Видал? - Митяй согнул руку в локте. - Мышца. Плюс деньги. Плюс люди уголька-то ждут. Греться надо. А от твоей поэзии чего? Ни тепла, ни денег, ни мышцы. Сидишь ты за письменным столом сопля соплёй и кому ты, на хрен, сгорбился?

- А ты кому?

- Да хоть бы ему! - Митяй ткнул пальцем в Петро. - А, в общем, прав ты. И Петро я не сгорбился.

- Та ты чё, Митяй... - расширив глаза перебил его Петро.

- Никто никому на хер не нужен. Мне, считай, пятьдесят пять, я знаю, что говорю.

- Пятьдесят пять, а дурак, - глядя ему в глаза, вымолвил я.

- Митяй, я ему по роже дам! - вскинулся Петро.

- Я те дам! Я те сам счас дам! Вертишься щенячьим хвостиком вокруг моей жопы...

Пора бы уж ума набираться. Думаешь, ты мне шибко нужен? Думаешь, я тебе нужен?

Ни ты мне, ни я тебе. Человек человеку волк. Ну, чё губами шлёпаешь? Уйди, загрызу. Сигареты оставь.

Петро, дрожа губами, смотрел некоторое время на Митяя, затем бросил сигареты на рельсы, заплакал и побежал прочь.

- Скотина ты, - с чувством сказал я Митяю.

- А ты нет? Почитай мне ещё что-нибудь.

- Давай работать.

- Ничё, работа не убежит.

- У меня никакой охоты нет, здесь до утра куковать.

- Чё, баба в тёплой постели ждёт?

- Не твоё дело, кто меня ждёт.

- А вот меня никто не ждёт. - Митяй поднял с рельс брошенную Петро пачку и вытащил две сигареты. - Угощайтесь, Игорь Васильевич... Да оно и к лучшему, а?

Баб я уже переимел достаточно, на мужиков переходить неохота, а суп я себе всегда и сам сварю. Петро своей щенячьей преданностью вааще достал... Пора переквалифицироваться... в кого?

- В управдомы?

- В покойники. Никто никому не нужен.

- Позволь не согласиться.

- И кому ж нужен ты?

- Позволь оставить это в тайне. Ты зачем Петро обидел?

- Да он мне надоел.

- Ты сам себе надоел.

- А хоть бы и так.

- Это не причина других обижать. Он же тебе как сын. Короче, разгружаем уголь.

- Э-э, стоп. Тут уж я Петро найду. Что ж нам, вдвоём костылиться? Старый батько должен вкалывать, а младой сын по рельсам сопли размазывать? Так стихи, значит, не почитаешь?

- Почитаю. Если перед Петро извинишься.

- Значит, не почитаешь. А хош, спорю, что это он ещё передо мной извинится?

- Не надо. Не будем спорить.

- А жаль. Я б выиграл.

- Выиграл бы. Поэтому и жаль тебя.

- Примкнись, ты.

Митяй вскочил и кинулся искать Петро. Я взял лопату и по-новой принялся за уголь.

"Какой же я счастливый человек, - подумалось вдруг мне. - Русланчик, милый мой Русланчик..."

Через десять минут вернулся Митяй. С Петро. Петро утирал последние слёзы, но выглядел вполне счастливым. Похоже, Митяй его как-то утешил. Петро снова любил Митяя, любил меня, любил уголь, который тут же стал выгребать из вагона с энтузиазмом нашкодившего и прощённого ребёнка. Я тут же присоединидся к нему.

Митяй ещё несколько секунд медлил, разминая между пальцами сигарету, затем сунул её за ухо и, схватив лопату, тоже принялся выгребать уголь.

Короче, через час мы покончили с обоими вагонами. Друг с другом в это время больше не разговаривали.

- Ну что, пошли к Ивахненко? - предложил Митяй, сбросив последнюю лопату угля на рампу.

Получив по два червонца каждый ("Так швыдко?" - удивился Ивахненко), мы вышли со станции. Было уже совсем темно, жёлтый фонарный свет заплёвывался посыпавшим по-новой снегом.

- Ну, бывай здоров, стихотворец. - Митяй протянул мне лапу.

- Ну, бывай. - Я протянул в ответ ладонь.

Петро отчего-то не удержался и хлопнул меня по плечу. Я хлопнул его в ответ.

- Так думаю, свидимся ещё, - сказал Митяй.

Не знаю, с чего он это взял, но у меня тоже было подобное предчувствие.

- Причём не на угле, - добавил Митяй, лукавясь своей красной мордой. Ну, может, прочтёшь напоследок какой стишок?

Я посмотрел на него.

- Стишок тебе? Ну, вот, слушай:

Уедем отсюда к чёрту Во Тьму-Таракань куда-то Протянем к аэропорту Краснеющий луч заката Отправимся в поднебесье Торчащее в горле костью И будем срывать созвездья Висящие белой гроздью Мы выдавим гроздь в бокалы И звёздного хмелю выпьем Завоем степным шакалом Заплачем болотной выпью Шатаясь межзвёздной пьянью В космической тьме пантеры Мы руки в неё протянем Корявые как антенны Которые синий ветер Колышет камышной пляской Наложим на солнце вето Утешимся лунной сказкой В ночи нас никто не тронет Она нам дана от Бога В ней скачут вдоль речки кони Отведав луны и грога На их пропотевших спинах Нам мчится легко и ясно Так пишут стихом картины Так пишут поэмы маслом Никто ничего не скажет Никто ни о чём не спросит Лишь Бог елеем помажет Когда нас на Землю сбросят Обвяжет нам раны бинтом Укроет тулупом ватным И мы пойдём лабиринтом Меж жизнью и непонятным.

- Ладно, катись на хер, - сказал Митяй после паузы.

- Покачусь. С удовольствием покачусь. Бывайте. Только не заблудитесь в лабиринте.

- В каком лабиринте? - не понял Петро.

- В жизненном.

- Не по адресу, Тезей. Сам не заблудись.

- Ты ещё и про Тезея знаешь?

- Пошёл на хер, Минотавер.

На том мы и расстались.

Ключ в замочной скважине я постарался повернуть как можно тише, чтобы не разбудить Руслана. Но Руслан не спал. Он, собака, просто лежал в постели и читал, включив ночник, "Приключения Робинзона Крузо".

- Привет, - сказал он надтреснутым голосом. - Ну чё? Купил сигарет?

- Ой, Русланчик, совсем забыл. Счас сбегаю.

- Не изволь беспокоиться. Я уже сбегал и купил две пачки.

- Ты солнышко. - Я нагнулся, чтоб поцеловать Руслана, но он отстранил меня твёрдой рукой.

- Что? - не понял я.

- Где ты был?

- Где я был, там меня уже нет.

- Разгружал-таки вагоны?

- А хоть бы и так. - Я достал из кармана два червонца и, пошелестев ими перед носом Руслана, бросил ему на одеяло.

- Думаешь, меня это радует? - Руслан сбросил мои червонцы на пол.

Я нагнулся и поднял деньги.

- Даже если и не радует - не очень-то швыряйся, - сказал я. - Я три часа разгружал уголь за них. Сечёшь?

- А кто тебя просил?!

- А что, ты один должен бабки в дом приносить? Ты не допускаешь во мне если не чувства гордости, то хотя бы ущербности?!

- Я думал, мы любим друг друга, - тихо сказал Руслан. - А, значит, никаких долгов - финансовых - у нас друг перед другом быть не может.

- Ты скучал без меня? - спросил я.

- Да, - просто ответил Руслан.

- А я каждый будний день по восемь часов без тебя скучаю! - заорал я. Так что ж мне - приказать тебе: Русланчик, не ходи на работу? Или ты хочешь, чтоб только ты для меня что-то делал, а я был вечным получателем?

Руслан некоторое время глядел в потолок, затем перевернулся и уткнулся носом в подушку.

- Прости, - сказал он. - Я, наверное, действительно слишком любящий эгоист.

- Если любящий - значит, не такой уж и эгоист, - ответил я, присаживаясь на постель и обнимая его.

- Спасибо.

- А зачем ты читал Дефо?

- Чувствовал себя одиноким, как Робинзон.

- У него появился Пятница.

- Да... Простишь меня?

- При одном условии.

- При каком?

- Если ты меня простишь.

Русланчик наклонил меня к себе и поцеловал в губы.

- Ты говорил, вроде, сигарет купил?

- Ну, купил.

- Давай сперва покурим.

- Давай. - Руслан встал с постели.

- Чего это за трусы на тебе? - удивился я. - Даже как-то глупо смотрятся.

- Я ж не знал, придёшь ты или нет. А ты вообще одетый.

- Эту несуразность легко устранить.

Пару минут спустя мы сидели голые и курили "Космос".

- До чего же хорошо, - сказал я.