Страница 2 из 3
Это сон, это только сон. А шея болит оттого, что я лежал в неудобной позе.
Я открываю глаза. Белый, бесформенный мир, наполненный молочным светом и не имеющий границ. Первая мысль: это вечерний туман поднялся от реки, и я потерялся в нем. Вторая... Второй мысли не было. Мне снова становится страшно, и я зажмуриваю глаза.
Спокойно!
Меня зовут Уильям Бирс. Мне двадцать пять лет. Сегодня двадцать второе сентября. Или уже двадцать третье? Неважно. Я помню, кто я, и это сейчас -самое главное. Господи, ну почему так болит шея?!
Нужно успокоиться.
Не открывая глаз, я осторожно провожу рукой вдоль собственного тела и обнаруживаю, что лежу совершенно голый. Этого ещё не хватало! Забыв о страхе, я рывком сажусь на своем ложе, чувствуя, как что-то скользит по коже, словно с меня спадает невесомая шелуха. Веки распахиваются сами собой. Чушь! Это всего лишь тонкая простыня. И никакого тумана -- я в комнате, в самой обычной комнате: голубоватые стены, белый потолок, круглые кляксы светильников. Типичная больница. Черт, неужели я попал в аварию? Но почему я вполне свободно двигаюсь? Только шея... От прикосновения боль усиливается, но все же терпеть можно.
И куда подевались эти чертовы врачи?
Я встаю на слегка дрожащие ноги, делаю несколько неуверенных шагов и натыкаюсь взглядом на несколько кроватей. Кроватей? Больше всего это похоже... Черт! Черт! Черт! Больше всего это похоже на морг! Я что, умер, и меня свезли в мертвецкую? Но тогда почему тут тепло? Я же совсем не замерз...
Словно во сне, в проклятом кошмарном сне, я медленно протягиваю руку и сдергиваю простыню с ближайшего тела.
Под легким нейлоном лежит девушка. Мертвая девушка, голая девушка с мраморно бледным лицом и разметавшимися, словно во сне, светлыми прядями. Одна из них прилипла к правому веку, перепутавшись с ресницами, и мне хочется убрать её. Я бы сделал это, если бы девушка не была такой беззащитно-обнаженной, с маленькими сморщенными сосками и темными, курчавящимися на лобке волосами. И я, не решаясь прикоснуться, истуканом застываю над нею, переполненный жалостью и сочувствием.
Потом, спохватившись, снова с головой укрываю её, словно пряча от чужих глаз. Я даже как следует не рассмотрел её лицо. "Скотина, зато ты усел рассмотреть все остальное!" -- ворчит моя совесть. Я соглашаюсь, я привык соглашаться со своей совестью.
Мне нужно выбираться отсюда, оставаться дольше в этом царстве мертвых мне совершенно не хочется. Стараясь больше не смотреть по сторонам, я устремляюсь к белой пластиковой двери, и, словно по заказу, она распахивается мне навстречу. Парень, стоящий на пороге, улыбается. Улыбка эта мне не нравится совершенно. Ужасно неприятно стоять голым перед этим ухмыляющимся типом.
И тут я вспоминаю, что видел его раньше.
***
Инспектор закурил вторую сигарету и откинулся на мягкие подушки сидений. Кажется, водителю не нравилось, что он курит, но молчал. Вышколенный.
За стеклом проносились размытые пятна фонарей и похожие на клетки кроссвордов освещенные окна домов. Больше ничего не разглядеть в темноте. Ночь и дождь. И завтра будет дождь, Торранс это знал точно -- по тянущему нытью в левом колене, которое он расквасил ещё в юности, прыгая с высокой стены в погоне за убегающим Лесли-Гюрзой. Где он сейчас, Гюрза? Сгинул где-то или остепенился и обзавелся ворчливой женушкой и выводком маленьких гюрзят? Хорошо бы, если последнее.
Вот и поворот на узенькую улочку, где в небольшом домике с мансардой обитал старый холостяк Тэд Торранс. Инспектор привычно похлопал ладонью по сидению, нашаривая старую верную шляпу. Шляпы не было. Впервые за много лет он забыл её на работе! И даже не на работе, а в этом чертовом офисе, чужом и противно пахнущем! Отчего-то именно эта мысль привела инспектора в состояние почти паническое. Он чувствовал себя так, словно совершил невиданное святотатство, предал старого, верно служившего ему много лет друга.
Торранс завозился, засопел, стараясь внушить самому себе, что забытая шляпа -- пустяк, о котором не стоит и думать. И вообще, давно пора купить себе новую, с мягким шелковистым ворсом и муаровой лентой. А старую...
-- Стой! -- буркнул он водителю. -- Поехали обратно. Я забыл в офисе важные документы.
Водитель был действительно вышколен. Он только незаметно вздохнул и включил указатель поворота. Возить этого кряхтящего полицейского, заполняющего салон вонючим дымом крепких сигарет, было не слишком приятно. Но такова служба.
Шляпа обнаружилась там, куда он её повесил -- на крючке в шкафу. Торранс погладил высохшую тулью, словно прося прощения, устыдился собственной сентиментальности, нахлобучил шляпу на голову и вышел из кабинета. Стоило предупредить Ланца, что он возвращался. Наверняка агенту на этот факт глубоко наплевать, но все же сказать стоило, иначе водителю могло влететь за задержку.
В коридоре, заполненном холодным голубоватым светом, звуки шагов глохли в мягком, пружинящем под ногами покрытии. Вот и дверь кабинета Ланца. Инспектор распахнул её, сунул руки в карманы и насупился -- комната была пуста. Машинально он взглянул на монитор и замер. Потом быстро подошел к столу и, пошарив взглядом, обнаружил кнопку включения звука. Не такой уж он и тупица...
***
-- И всё равно я не понимаю... -- голос парня, труп которого он сегодня рассматривал на размокшей от дождя садовой дорожке, звучал растерянно и настороженно. И опять инспектор не видел его лица, но затылок с двумя макушками, повернутый к объективу камеры, он ни с каким другим спутать не мог. Так что этот голый человек, сидящий на одном из тех самых пластиковых столов, мог быть только Уильямом Как-Его-Там... Бирсом! Да, Бирсом. Торранс быстренько пересчитал трупы на других столах. Десять.
И ещё один сидел и явно паниковал.
Значит, Ланц дождался своего. Иначе, для чего бы они складировали тела и не спускали с них глаз? Но, черт побери, каким образом? И, главное, зачем?
-- Понимать ты станешь позже, брат, -- почти ласково ответил агент Ланц. Он стоял рядом с сидящим Уильямом и рассматривал того, словно мышь, угодившую в мышеловку. -- А сейчас ты должен просто поверить мне. Если хочешь убедиться, в том, что я не вру, у тебя есть для этого масса возможностей. Но я не хотел бы рисковать, ведь ты один из немногих. Остальные пока не смогли перешагнуть к нам.
-- Перешагнуть откуда? -- видно было, что Уильям Бирс, пытается говорить спокойно, но голос его дрогнул. -- И куда? Или что перешагнуть?
-- Парень, возьми себя в руки, -- терпеливо посоветовал Ланц. -- Ты уже с нами, а они... Надеюсь, что с ними тоже все в порядке, просто скорость реакции у всех разная. А от тебя я такой прыти не ожидал, честное слово. Едва не проворонил, болтая с инпектором.
"Болтая!" -- возмутился про себя Торранс. -- "Пара слов с предложением убраться поскорее с глаз -- это для него, оказывается, болтовня!"
-- Значит, я -- не человек? -- голые плечи Уильяма Бирса ссутулились, словно ему вдруг стало холодно.
-- Не человек, -- кивнул Ланц. -- В том смысле, который ты в это слово вкладываешь. Но вообще-то, ты вполне живое и разумное существо. Такое же, как я! -- внезапно гаркнул агент так, что оба, и Бирс, и инспектор, подскочили. -- Мы -- отличаемся от аборигенов только одним малюсеньким геном. И теперь этот проклятый ген может погубить наше племя. Поэтому приходится спешно инициировать кого только можно, чтобы вовремя слинять с этой, ставшей опасной, планеты.
Ланц внезапно замолчал и потер виски.
Уильям поднял голову. Инспектор не мог видеть его лица, но даже затылок выражал искреннее недоумение.
-- Ну, ничего, -- пробормотал агент, -- пара тысяч лет спокойной, ну, почти спокойной жизни, это уже немало. Расслабились, ассимилировали, отъелись. А теперь пора в путь, дружок! Больше рисковать мы не можем. После того, как ввели генную паспортизацию, у нас не осталось шансов прохлаждаться тут и дальше. Рано или поздно кто-нибудь сообразит, как можно нас вычислить, и тогда может быть поздно.