Страница 8 из 33
Окончил письмо, запечатал его в конверт и хотел спуститься вниз, как вдруг в комнату вбежал запыхавшийся Владимир, а за ним следом Николай.
- Дело есть, Сергей.
- Тут брат кругом какая-то чертовщина твориться начинает.
- В чем же дело?
- Сегодня я стоял на дневальстве. Когда сменился, захватил книгу и улегся под кустом в роще. Кругом - никого, вдруг слышу шаги, гляжу - начальник. Я вспомнил про твои, Сергей, подозрения. Куда, думаю, его чорт несет? И тихонько за ним. А он возле крайней дороги у овражка встретился с тем самым человеком.
- С Агорским? - живо спросил Сергей.
- Да! Передал ему довольно большой синий сверток и сказал несколько слов. А затем пошел как ни в чем не бывало на курсы к артиллеристам.
- Странно что-то!
Друзья задумались.
- Знаете что? - сказал Сергей. - Тут дело не чисто. Возможно, что он передал ему какие-нибудь сведения. А затем прошел дальше действительно по делам к артиллеристам, чтобы скрыть следы своей отлучки. Надо потолковать с комиссаром.
Вместо заболевшего и несколько тяжелого на подъем прежнего комиссара теперь на курсы был назначен другой, молодой еще, умный и энергичный летчик Ботт.
Пошли к нему и рассказали все с самого начала.
- Вот что, товарищи, - сказал он. - Если арестовать Сорокина, то пожалуй никаких улик не найдется, а предупрежденные сообщники скроются, и дело будет закрыто. А кроме того, на чем в сущности основаны все эти подозрения? Ведь неловко, право, будет, если между ними просто какие-нибудь личные дела.
- Сверток бы достать! - сказал Владимир.
- Я попробую! - промолвил все время молчавший Николай.
- Ты! Каким образом?
- Это уже мое дело, - коротко ответил он. И быстро вышел.
XIII.
То время, когда Николай поправлялся от полученного ранения, было временем еще более тесного и дружеского сближения с Эммой. Пользуясь привилегией больного, он встречался с ней каждый день. По вечерам с товарищами собирались вместе в красивом оживленном клубе. Один раз даже побывали в театре. Николай видел в Эмме теперь близкого и надежного друга. Вот почему Николай, во время разговора с Боттом быстро взвесив положение вещей, бросился к Эмме. Он вызвал ее в рощу.
- Что случилось? - тревожно спросила она.
- Случилось что-то скверное, Эмма. И я рассчитываю только на твою помощь.
- Чем я могу помочь? И в чем?
- Слушай, Эмма! Мы много говорили обо всем с тобой и кажется хорошо друг друга поняли. Теперь ты должна постараться помочь нам разрешить одну задачу.
- Что же такое?
- Твой отчим - белый офицер.
Эмма вздрогнула, чуть-чуть даже отшатнулась от него и побледнела.
- Как! Ты знаешь?
- Знаю! Я давно об этом догадался... А его брат, кажется, шпион, резал Николай.
- Юрий Борисович? - и она посмотрела на него большими, удивленно испуганными глазами.
- Слушай меня внимательно, - продолжал он. - Сегодня к нему попали какие-то бумаги, и ты должна постараться во что бы то ни стало достать их, если еще не поздно, - твердо проговорил он.
Она несколько раз взволнованно порывалась перебить его. Николай продолжал неумолимо:
- Эмма! От этого, может быть, зависят сотни и тысячи жизней честных и преданных своему делу людей. Эмма! Мы много с тобой говорили, теперь тебе надо решить, с нами ты или нет. Этот шаг будет бесповоротным. Эмма! добавил он вдруг другим голосом, - сделай, пожалуйста, если сможешь. Это для нашего дела и... для меня.
После долгого молчания Эмма тихо ответила:
- Но если я и достану, то как же я тебе передам сегодня, не отлучаясь от дома?
- Я буду ждать до поздней ночи возле снопов соломы, в вашем огороде, и ты перебросишь их тихонько через плетень.
...............
Чай пили дома, потому что на дворе хотя и тепло было, но собирались тучи.
Пришел и Юрий Борисович, быстро сбросил на вешалку возле веранды пальто и спросил, проходя в глубь комнаты:
- Чай есть? Ну хорошо, дайте мне чего-нибудь закусить поскорее, потому что мне скоро бежать по делам.
Все уселись за стол. Старухи болтали. Агорский с жадностью ел жаркое. Эмма разливала чай и напряженно думала: "Сверток верно большой, в карман френча не войдет, должно быть в пальто". - И в голове уже мелькал план.
Тучи сгустились, послышался далекий еще отзвук грома.
- Мама! - громко сказала, вставая, Эмма. - Сейчас пойдет дождь, пожалуй белье замочит в палисаднике.
- Ах ты, боже мой! правда, беги скорей, Эммочка, и тащи сюда.
Эмма торопливо вышла. Вот и вешалка, вот и одежа; она торопливо ощупывает карманы, один из них оттопыривается от плотно засунутого свертка. - Здесь!
Она быстро срывает свое пальто, Агорского, прихватывает чей-то чепчик и бежит к плетню.
- Николай! Коля!
- Здесь.
- Держи! Уноси все скорее, - бумаги в кармане.
И перебросивши изумленному Николаю всю груду одежи, она быстро подбегает, распахивает калитку и, схвативши кое-как с веревок белье, бросается в комнаты. В ту же минуту капли крупного дождя забарабанили по крыше.
Юрий Борисович морщится, - придется переждать дождь.
Через полчаса гроза прошла, но стало уже совсем темно:
- Ну, я пойду, - сказал Агорский, вставая.
Едва сдерживая волнение, следит Эмма за тем, как направляется он к вешалке. И слышит оттуда через минуту встревоженный голос:
- Марья Сергеевна, вы не брали моего пальто?
- Нет, - удивленно отвечает та.
Агорский быстро выбегает на пустую улицу... Но кругом темно, тихо, ничего не видно и не слышно.
Воры скрылись.
XIV.
Запыхавшись, порядком измокший, бежал Николай со своей увесистой и главное - неудобной поклажей. Инсценировка кражи, повидимому, удалась как нельзя лучше.
Вот и курсы, но отчего там сегодня так темно? Должно быть электричество наверху попортилось.
Он постучал в крепкую дубовую дверь. Сначала отворилось небольшое окошечко, и выглянувшая голова спросила: "Кто идет?" - потом зазвенела цепь, дверь приоткрылась, и он вошел.
"Странно! - подумал Николай, - почему это на посту не курсант, а красноармеец хозкоманды".
Он пошел наверх, по лестнице, но в обширном помещении было тихо и темно. Ничего не понимая, он спустился вниз и спросил у часового:
- Где же курсанты?