В дни поражений и побед

Еще немного, - миновали слободку и с шоссе свернули на Броварский лес.

Было уже совсем темно. Сотни груженых подвод тащились куда-то выбивающимися из сил лошадьми по ночной, корявой и загроможденной дороге.

Изредка из города, раскатываясь гулким эхом, ахал снаряд, потом другой, через некоторое время третий, и так все время.

Испуганные лошади шарахались в стороны, выламывая оглобли и выворачивая воза.

В темноте то и дело попадались какие-то валяющиеся поперек пути корзинки, тюки, ящики.

Повсюду, спотыкаясь, бродили невидимыми массами беженцы, курсанты, отбившиеся от частей красноармейцы. Все это, в глубоком мраке, перепутанное, стихийное, создавало представление о каком-то мифическом хаосе. Головы большинства сверлила только одна мысль. "Потом!.. все потом! а сейчас отдохнуть... спать!" Многие дремали на-ходу, придерживаясь за оглобли или перекладину телеги и еле переставляя ноги. Некоторые присаживались у края дороги перевести дух и совершенно помимо своей воли засыпали. Через них перешагивали, об них спотыкались, но они не слыхали и не чувствовали.

Сергей с товарищами возле отдыхающих остатков своей роты стоял на высоком лесистом бугру, всматриваясь в сторону Киева.

Пора было уходить.

- Ну! Прощай, Украина! - сказал один.

- Прощай! - мысленно, эхом, повторили другие.

- Опять здесь скоро будем!

- Будем!..

Далеко внизу черным блеском отсвечивал изгибающийся Днепр. По темному небу бродил бесшумно прожектор. И где-то на окраинах занималось зарево пожара.

И точно последний прощальный салют уходящим, ослепительно-ярким блеском вдруг вспыхнуло небо. Потом могучий гул, точно залп сотен орудий, прокатился далеко по окрестностям. Утих!.. Потом еще и еще. И заметалась вспугнутая темная ночь. И казалось, что судорожно вздрагивала земля.

Это рвались пороховые погреба оставленного города.

Конец первой повести.

Арк. Голиков.

В ДНИ ПОРАЖЕНИЙ И ПОБЕД.

Часть вторая.

"Революция в опасности!" - красными молниями бил радиотелеграф.

"Революция в опасности!" - огненными буквами повторяли плакаты.

И снова заколыхались усталые и полуголодные люди и гулким эхом, перекатываясь от края до края РСФСР, ширился и креп брошенный в ответ из ее недр новый боевой клич:

- Не сдадимся!..

- Выдержим!..

- Победим!

Тянулись хищные лапы генералов к центру Красной России. И рвались вперед белые своры, заранее предвкушая торжество кровавой расправы.

Пригреваемые приближающимся солнцем генеральских эполет, проснулись полуиздохшие змеи-предатели и злобно зашипели, приноравливаясь тайком пустить капли смертельного яда поближе к сердцу пролетарской Республики.

Работал шпион Локкарта.

Готовились его белые шайки прийти изнутри на помощь наступающей темной реакции.

Хоронил московский пролетариат погибших на посту товарищей, вырванных из его среды взрывом белогвардейских бомб.

И думалось многим, что доживает последние недели и даже дни Советская Россия.

Но зорко смотрел пролетариат-часовой.

- Нашу Москву? - гневно сказал рабочий, надевая патронташ.

- Наш Петроград? Нашу Революцию?

- Подождешь!

И загудели срывающиеся с вокзалов и уносящиеся на фронты новые и новые эшелоны.

Раздавались винтовки прямо с заводов в Туле.

Опутывались колючей проволокой улицы Петрограда.

Садился на крестьянскую сивку буденовец под Воронежем. И, сдерживая удары, отходили части Красной армии, с тем, чтобы выждать и вырвать победу из рук зарвавшегося врага.

Затаив дыхание, следили рабочие массы за исходом последней и решительной схватки.

Стояли часами на осеннем холоду возле больших карт, агитпунктов и Росты, с тревогой наблюдая за извивающимся черным шнурком.

И, точно удар по собственному телу, принимали каждый укол булавки к северу и шумно радовались даже малейшему сдвигу к югу.

Нависли предбурные тучи в воздухе. Замерла на картах, неподвижно зацепившись от Орла к Воронежу, тесемка. И умолкла антенна...

Потом разорвали залпы минутную тишину тысячеверстного фронта. - И ударила красная сторона. И радостно, молниями, бил радиотелеграф.

Всем!.. Всем!.. Всем!..

- Мы наступаем!

А черный шнурок на витринах Росты впервые упал вниз, к югу. В третий раз красным становится Харьков!

I.

Красные заняли Харьков 11 декабря.

Перестрелка на улицах еще не утихала, когда Сергей наткнулся на вооруженных рабочих. Они окружили лежащее на мостовой тело неизвестного человека.

- Кто это? - спросил Сергей, указывая на убитого.

- Офицер какой-то. Сумка у него полевая с картами.

- Дай сюда! - сказал Сергей. - Может, нужные есть!

Он повесил сумку себе на пояс и пошел дальше.

Носились конники по улицам. Стучали двуколки. Утихали взрывы по полям. Высовывались, хотя и с опаской, из дверей и калиток любопытные, и по мягкому сыроватому воздуху доносились откуда-то звуки красноармейской дружной песни.

Сергей повернул обратно, туда, где остановились курсанты.

В этот вечер, впервые за два месяца, курсанты спокойно отдыхали, не заботясь о разведке, караулах и постах. Частей в городе было много и охранение несли не они.

Команда пеших разведчиков вместе со всем полком разместилась по квартирам в рабочем поселке.

Сергей и Владимир сидели за уютно кипящим самоваром в квадратной чистенькой комнате в квартире, одного из рабочих. Неторопливо пили чай и отдыхали.

Потом Сергей принялся разбирать бумаги и документы, находившиеся в сумке убитого офицера. Он вынул карты, полевую книжку и небольшой надушенный конверт. На конверте стоял адрес: "Новороссийск, Серебряковская ул., дом Пушечникова, Г-же Ольге Павловне Красовской".

- Интересно, - сказал Сергей. - Почитаем. - И раскрыл конверт.

- Читай вслух!

- Мелко больно написано. Сразу видно, что баба.

Крепкими духами пахнуло от этих исписанных листочков. Сергей начал читать.

"...наконец-то пользуюсь случаем, чтобы послать письмо, которое дойдет уже наверное..."

- Как раз угадала!

- Ладно! Ты не перебивай.

"... Я посылала по почте несколько раз, но думаю, что до тебя не доходили, потому что ответа нет и до сих пор. Еще совсем недавно, две-три недели назад, я была совершенно уверена в том, что увижу всех вас скоро. Об этом мы уже условились с Жоржем. И Павел Григорьевич обещал ему один из классных вагонов из их интендантских, предоставленных для каких-то комиссий или ревизий; впрочем, это не важно. Оставалось только подождать, когда вагон вернется с его женой из Киева.