Сибирская жуть – 7

Школа, развалины церкви и вообще все важные общественные учреждения в Балахтоне находятся в самом центре, совсем рядом, и клад «переехал» совсем недалеко. Теперь он лежит на витринах, под стеклом всего в нескольких десятках метров от места, где пролежал в смеси битого кирпича и земли несколько десятилетий.

Но оказалось, что находка клада стала спусковым механизмом для зловещих и мрачных событий. Для начала сгорел дом со всеми обитателями, погибла целая семья – примерно в километре от центра Балахтона. Через две недели взбесился бык, сорвался с цепи, убил хозяина и хозяйку. Еще через три недели загорелось подворье, в огне погиб старик и двое маленьких детей. Потом еще и еще горели дома и гибли их хозяева, врезались в заборы автомобили и угорали вроде бы и не очень пьяные люди. Все эти события происходили на одном и том же расстоянии от центра, и нетрудно было увидеть, что пояс несчастий описывает своего рода круг вокруг развалин церкви и действующей школы, где под стеклом в потоках света от направленных на него ламп лежал клад.

Естественно, в деревне этот пояс несчастий мгновенно связали и с проклятием священника, и с раскопками Валентины Сергеевны. Вокруг энергичной девушки сразу же образовался круг очень недовольных ее действиями людей, прямо обвинявших Валентину Сергеевну в несчастьях и даже в смертях. Мол, не копалась бы она, где не надо, и ничего бы не случилось из обрушившегося на деревню.

К чести Валентины Сергеевны, она осталась верна своим атеистическим принципам и не уставала повторять, что все тут только случайность, и увидеть в происходящем действие проклятия может только самый дикий и самый некультурный человек. Звучало все это убедительно, попытки «разбираться» с Валентиной Сергеевной очень быстро сошли на нет, и я сам, возможно, встал бы на сторону энергичной и ученой девушки. Да только вот…

Да только вот раскопки в развалинах церкви завершились 26 июля одного года. Круг несчастий продолжался как раз год. А 25 июня следующего года почему-то потерял управление мотоцикл в самом центре поселка. Двое парней было на мотоцикле, и удивительное дело – как раз сидевший за рулем отделался ушибами, когда машину занесло и боком швырнуло на развалины церкви. А вот сидевший позади него пролетел несколько метров, и, несмотря на шлем, голова бедного парня раскололась, и кровь его оросила как раз те самые камни, которые прикрывали когда-то клад…

Естественно, эта трагедия вызвала новый виток недовольства Валентиной Сергеевной, новое кипение страстей и новые обвинения (хотя, конечно же, Валентина Сергеевна никак этого несчастья не организовывала). Но в том-то и дело, что с этого дня и часа всякие несчастья в Балахтоне совершенно прекратились! Совершенно! Полное впечатление, что последняя смерть, теперь в центре невидимого круга, стала последней искупительной жертвой, и что невидимая сила, повлекшая за собой столько смертей, больше не действует в Балахтоне.

Жители деревни считают, что этой силой была святость церкви, нарушенная (в их представлении) не только и не столько большевиками, сколько бедной Валентиной Сергеевной, – мол, нечего было вести раскопки. На мой взгляд, тут типичная смесь и путаница понятий, характерная для жителя современной России, а жителя Сибири в особенно сильной степени. Дело в том, что житель Европейской России с трудом представляет себе культурный ландшафт, в котором отсутствует храм. Таких мест там попросту нет. А в Сибири, даже в историческом прошлом, такие места очень даже есть… вернее, были. Я имею в виду даже не деревни и села, созданные разного рода сектантами, у которых вообще нет храмов, которые собирались в «моленных домах» и в «избах, где боженька живет».

Но при громадности Сибири и при редкости ее населения было много деревень, от которых ближайший храм располагался в нескольких днях езды. Для множества мальчишек и девчонок из самых что ни на есть православных семей купол с крестом, белокаменная массивная громада храма были не повседневным впечатлением, а редким, и даже не воскресным, а праздничным. Большая часть их жизни протекала независимо от храма и вне храма.

К тому же русские в Сибири волей-неволей жили тайгой, а охота, рыбная ловля и собирательство сближали их с местными жителями, заставляли перенимать черты местного мировоззрения. Мало того, что русские лешие и водяные становились неуловимо (а то и неотличимо) похожи на местных божков, так в сознании русских людей все сильнее смешивались представления о разных силах и их проявлениях.

Вот и в этой балахтонской истории священник выступает не как служитель христианского бога, а скорее как шаман, своим заклятием препятствующий забрать клад. И воля бога непостижимым образом оказывается причиной гибели людей (что совсем уж невероятно), да еще гибели ритуальной, в форме какого-то зловещего жертвоприношения.

На сведущего в этих делах человека самое плохое впечатление производит как раз близость происходящего к языческим, даже к сатанинским проявлениям. И то, что жители Балахтона выступают здесь как коллективный ответчик за нарушение заклятия. Валентина Сергеевна ведь никак не пострадала – ни она сама, ни ее близкие. А жители Балахтона пострадали, и по совершенно явной схеме: в течение года некая сила провела круг вокруг развалин церкви, взяла у балахтонцев их имущество и жизни, а потом оросила человеческой кровью и человеческим мозгом место, где совершилось нарушение заклятия. И сами эти события, и принцип коллективной ответственности – это не христианство! И не что-то вообще, имеющее прямое отношение к христианству. Это в Ветхом завете есть много примеров, как страшный иудейский Яхве карает многих за преступление одного и совершает человеческие жертвоприношения в духе балахтонского.

Если даже высшая сила разгневалась на неправильное использование клада (действительно, кто сказал что его надо выставить в музее, а не вернуть церкви?), высшая сила не могла вести себя таким образом.

Но это так, уже анализ происшедшего. А сами факты я изложил и с удовольствием могу сказать читателю: Валентина Сергеевна процветает, обижать ее перестали, и пока в Балахтоне не происходит ничего, выходящего за рамки обыденного.

Глава 5

ПЛЯШУЩИЙ ДИВАН

Эту историю я слышал, занимаясь делом более чем прозаическим: участвуя в выборах главы района Красноярского края в одном маленьком (по сибирским масштабам) районе. Уезжал я туда ночью и возвращался тоже ночью, в пургу – прямо некоторый мрачный стиль.

Свернули от Галанино на запад, и тут же пришлось пережидать: метель крутит, несет снег прямо в лобовое стекло. В ровной белой пелене исчезает не только низкое небо, горизонт, но и ближайшие предметы: стволы огромных сосен, пышные ветки, сугробы. Нет ничего, кроме пелены, везде одинаковой, белой…

Шофер притормаживает – все равно толком не видишь, куда ехать, пережидает порыв. Ветра не чувствуешь в машине; видишь не ветер, а летящий снег, впечатление такое, что снег вдруг неизвестно почему ложится, его пелена становится все ниже. Из летящего снега опять выступают сосны, почти цепляющие сосны тучи, а ниже все равно белая мгла.

Вот снег опадает совсем, и опять можно двигаться осторожно ехать между белыми сугробами, под покрытыми снегом сосновыми лапами, и метель опять несет снег – уже над нами, над сугробами, между сосновых стволов.

«Зеленая тьма» – так назвал свою повесть Николай Тихонов. В ней главным героем был тропический лес. Тут царит белая тьма; можно любить, можно не любить эти северные леса, можно к ним быть равнодушным, но они именно таковы, и ничего тут нельзя поделать.

Машина выезжает в чистое поле, дрожат огоньки в стороне, а метель кружит по полю, гонит снег столбами, набегающими волнами, крутящимися вихрями.