Верные друзья

Галич Александр

Верные друзья

...Тридцать лет назад на реке Яузе, за московской заставой Лефортово, жили три закадычных друга...

По Яузе, какой она была тридцать лет назад, - мутной, с захламленными берегами, с приросшими к ним маленькими косыми домишками, - плывет лодка, такая дырявая и заплатанная, что просто непонятно, как она держится на воде.

Ведут лодку по Яузе три дружка: Сашка Лапин, голубоглазый, взлохмаченный паренек, степенный и серьезный, прозванный за любовь к животным "Кошачий барин", Боря Чижов - "Чижик", с такими же, как у Лапина, голубыми глазами, но озорным и лукавым лицом, и худенький, длинноногий и длиннорукий Васька Нестратов, за важность и хвастовство именуемый "Индюком".

Вместе с лодкой выплывает песня, которую друзья орут истошными голосами:

Мы на горе всем буржуям

Мировой пожар раздуем,

Мировой пожар горит,

Буржуазия дрожит!..

Во! И боле ничего...

На руле, исполненный чувства собственного достоинства, сидит Васька. Он держит в левой руке замусоленную ученическую тетрадь, на обложке которой корявыми буквами написано: "песильник", поглядывает на яркое июльское солнце и командует:

- Прямо на борт! Пошевеливайся!.. Саша Лапин бросает весло.

- Чего он командует все время?! - И, повернувшись к Ваське, сердито говорит: - Не ты один здесь капитан!

- А кто ж будет командовать? - снисходительно спрашивает Васька. - Ты, что ли?

- Задаешься, Васька! - угрожающе произносит Саша и поворачивается к Борису: - Опять он задается! Макнем? В глазах у Бориса прыгают весело искорки:

- Макнем!

- Не надо! Не надо, дьяво... Но уже поздно.

Саша и Борис, едва не перевернув утлый корабль, хватают отчаянно барахтающегося Ваську за руки и за ноги и окунают в Яузу.

- Будешь задаваться?! Будешь задаваться?!

- Не... не... буду...

Ваську водружают обратно в лодку. Потоками течет с него мутная вода.

- Вот индюк! - с искренним возмущением говорит Чижик. - Сколько его ни макай, он все за свое!

- Ладно! - бормочет Васька. - Этого я вам не забуду!

Но тут же, разумеется, забывает.

С берега, из-за невысоких покосившихся заборов городской окраины, из-за полуразвалившихся стен и темно-бурых нагромождений шлака и мусора летит песня:

Недаром утром будит вас

Походный марш, товарищ!

Еще Царицын и Донбасс

Лежат в дыму пожарищ!

И мы идем в последний бой,

Вперед - сквозь непогоду,

За отчий дом, за край родной,

За счастье и свободу.

Друзья, насторожившись, прислушиваются. Протяжно гудит заводской гудок.

- Комсомольцы на субботник идут! - кивает Борис.

- А хорошо, ребята... - задумчиво улыбается Сашка. - Хорошо, что опять гудок гудит, верно?

Медленное течение тащит лодку. Песня на берегу затихает. Ребята переглядываются и подхватывают:

Ну что ж, друзья,

Споем, друзья.

Споем про дальние края,

Про битвы и тревогу,

Про то, как он, и ты, и я.

Про то, как вышли мы, друзья,

Как вышли мы в дорогу.

- А здорово у нас получается, честное слово! - вдруг восхищается Васька. - На всю Яузу слыхать!

Стоят покосившиеся домишки на берегу, течет мутная вода.

- Да, хороша у нас Яуза, - вздыхает Чижик, - только вот берега видать... простора нет...

- А есть реки, говорят... - Саша мечтательно глядит вдаль, - ни конца ни краю...

Васька самоуверенно встряхивает нечесаной головой.

- Погоди, поплывем еще туда! Поплыве-ем...

И друзья, переглянувшись, снова затягивают:

Мы на горе всем буржуям

Мировой пожар раздуем...

С ТОЙ ПОРЫ ПРОШЛО ТРИДЦАТЬ ЛЕТ

Весна. Дальние горы на горизонте. Степь в цветах и травах. По некошеным травам бешеным карьером мчится конь. У всадника - Лапина - кудрявая, разбойничья борода и веселые, голубые, слегка навыкате глаза.

За холмом сразу открывается одиноко стоящее среди степи красивое белое здание. Это Экспериментальный институт животноводства. Всадник проскакивает арку и оказывается на круглом дворе. Земля здесь плотно убита копытами. Денники окружают двор.

Навстречу Лапину выбегают две девушки в белых халатах и седой поджарый человек в ловко пригнанных сапогах и кожаной короткой куртке.

- Он! - вскрикивает одна из девушек отчаянно. - Александр Федорович! Ну что же это?.. Ведь самолет через пятьдесят минут!..

- Тише, тише, Олечка, - смущенно бормочет Лапин, - я на минуточку. Взгляну только - и обратно. Чего ты шумишь? Вон, гляди, Вера ведь не кричит!

- Я не кричу, я доктору все расскажу! - мрачно говорит вторая девушка.

- Не успеешь! - Лапин подмигивает и оборачивается к старику. - Федор Иванович, выведи-ка побыстрее. А то видишь!..

Старик понимающе кивает и бежит к денникам.

- Вот какие дела, девушки, - говорит Лапин, - и нечего в кулаки хихикать!..

И, замолчав на полуслове, он замирает.

Весенние лучи солнца вспыхивают на ярко-гнедом, горящем, как вычищенная бронза, коне. Конь сторожко ставит тонкие уши, косится на Лапина, перебирает точеными ногами.

- Повыше, повыше его ставь! - Лапин едва дышит от восторга. - Голову отпусти, пусть свободно держит... Ну что ты скажешь! Ну что за совершенство! Сила, мощь, грация, красота - все в нем есть! Разве не стоило ночи недосыпать, искать, мучиться, ставить тысячи опытов, чтобы такая красота появилась на земле?!

- Александр Федорович, самолет!

- Все в нем есть - и сухость краба, и нервность, и спокойствие формы... Вы поглядите на линию спины, на мягкость перехода, на бабки. Совершенство... Пусть не скульптура, пусть не вечное, зато живое совершенство.

- Двадцать минут осталось, Александр Федорович! - в голосе девушки слезы.

- Сейчас, сейчас! Никуда твой самолет не денется. - Конь пляшет, тянется к Лапину, высовывает розовый язык.

- Сахару просит, - восхищается Лапин, - ну не умница, сластена? Ты, Олечка, небось не догадаешься высунуть язык, когда сахару захочешь.

- Куда уж мне! Господи боже мой, семнадцать минут осталось! Опоздаете... А вас ждут в Москве... Вы же сами рассказывали...

Лапин прощается с конем, нежно его гладит, что-то шепчет. Потом резко поворачивается и, бормоча под нос: "Нужен мне этот отпуск" и "Пристали как банные листья", - прыгает на своего коня и стремительно уносится со двора.

- Расстроился, - говорит старик, прислушиваясь к стуку копыт.

- Двенадцать минут осталось! - охает девушка. - Столько лет он не отдыхал. А его друзья детства ждут, он ведь рассказывал... Сколько раз уславливались вместе отпуск провести. А теперь он на самолет опоздает.

Москва.

Аудитория университета.

Просторный зал, залитый солнечным светом. Полукруглым амфитеатром подымаются скамьи к потолку. Юноши и девушки внимательно слушают профессора Чижова.

- И под конец мне хочется сказать вам вот что... - Чижов хмурится, его подвижное лицо становится сосредоточенным. - Тем из вас, кто собирается стать нейрохирургом, то есть человеком, проникающим в мозг, самый сложный орган живого существа, в центр нервной деятельности, должно помнить: осторожность и еще раз осторожность! Вам доведется проникать за твердую оболочку мозга, и путеводителем будут ваши пальцы, пальцы хирурга. Прикосновение их должно быть легче лепестка, падающего в безветренный день, чуткость большая, чем чуткость пальцев скрипача-виртуоза... - Взглянув на часы, профессор улыбнулся. - Однако мы заболтались, я и вас и себя задержал. Мы расстаемся на несколько месяцев. До свиданья, товарищи, желаю вам доброго отдыха!..

Чижов неторопливо спускается с кафедры и идет к дверям.

Любимого профессора окружают студенты, и вся группа выходит в коридор. В коридоре - торжественная тишина, паркетный блеск, лестница, двумя маршами устремляющаяся вниз. Чижов в сопровождении студентов приближается к лестнице, серьезно о чем-то с ними беседуя.