Страница 49 из 90
– Быстро он шел? – Собственный вопрос мне самому же показался очень глупым, но не деду.
– Ни... Он же вот так...
Дед плотно сложил обе ноги, стал переваливаться ими, медленно продвигаясь. И добавил:
– Я бегом да на трахт. Куда ему пойматы! Обратно во-он через аеродром ходыв...
И дед хорошо смеется, я же невольно нервно озираюсь, ясно представив себе, как огромный камень передвигается, раскачиваясь, торчит над кустами обработанной подвижной головой на фоне неба. Деду прибавляется веселья.
– Ни... То он вичиром, закат был, заря вичирня. Я те и говорю, як чоловику, – не замай. А твои вон, поспешай...
Дед, кстати, оказался вовсе не деревенским дурачком и чудиком, а исключительно полезным человеком, пасечником и знатоком всех окрестностей. Археологи его прекрасно знали, любили и только вышучивали порой суеверия деда. Я же как-то не мог себя заставить присоединиться к веселью, все вспоминал шестиметровый серо-коричневый фаллос весом тонн в десять и с человеческим лицом там, где должна быть головка.
Замечу, что истории о способности некоторых античных статуй самим передвигаться в безлунные ночи и даже нападать на людей, ходили в Италии и на юге Франции, судя по всему, со Средневековья. «Судя по всему», потому что зафиксированы они с XVI века, и еще в начале XX века такого рода истории ходили среди крестьян некоторых итальянских областей.
Городские этнографы, конечно же, рассматривали эти истории исключительно как проявление необразованности неразвитого народа. Но в том-то и дело, что народное предание настаивало: таковы вовсе не все статуи, а некоторые; иногда можно определить, какие из них опасны. А во многих деревнях называли имена и фамилии тех, кто оказался раздавлен то ли падающей тяжестью, то ли сжатием каменных рук.
Само по себе это ничего не доказывает, но аналогия очевидна. Конечно, для современных итальянцев римские изваяния несравненно менее чужие, чем для русских – хакасские. Но ведь и те, и другие изготовлены язычниками, поклонявшимися бесам.
Современные хакасы, кстати, еще совсем недавно и не думали почитать курганы и каменные изваяния; отношение у них было примерно такое же, как и у русских: воспринимать всерьез бабушкины сказки может только полнейший псих или самая тупая деревенщина.
Отношение к этому у них изменилось в самые последние годы, на фоне стремительного роста хакасского национализма. Года с 1990 начался своего рода «шаманский ренессанс», когда чуть ли не все потомки шаманов вспоминают о семейном прошлом и сами порываются камлать. В 1993 году на камнях Большого Салбыкского кургана появились разноцветные ленточки в знак уважения, в Салбыкскую долину стали ездить, чтобы почтить память предков, а шаманские действия в таких местах рассматриваются как важнейшая часть национальной жизни.
Русские обычно лояльны к такого рода проявлениям, что само по себе только хорошо, но порой очень уж интересуются духами, предками, способами общения с ними и так далее. На их месте как раз в этой области я был бы гораздо осторожнее.
Но даже живя бок о бок с курганами, каменными бабами и стелами, люди совершенно не обязательно должны ими хоть как-то заниматься. А вот археологи вторгаются в самое сердце курганов, вскрывают курганную оградку и погребальную камеру, тревожат покойного в могиле, всячески изучают найденное: и погребальный инвентарь, и кости.
Никакие люди не сталкиваются с иным миром, с миром смерти древнего человека, так тесно, как археологи, проводящие раскопки погребений.
Мне довелось участвовать во многих экспедициях, проводивших раскопки курганов в Хакасии, и сразу скажу – занятие это не только интересное, даже увлекательное, но и очень красивое.
Курганы располагаются также и на дне долин, и тогда вокруг расстилаются уходящие за горизонт холмы. В зависимости от расстояния, холмы расцвечены разными оттенками синего, лилового, голубого, сиреневого, и по ним гуляют огромные тени облаков.
Курганы некоторых культур располагаются на возвышенностях. Чаще всего на так называемых диванах. Легко заметить, что вокруг большей части сопок проходит более или менее широкое и ровное возвышение; эти возвышения, поднятые над дном долин на 10—20 метров, были слишком велики для того, чтобы быть террасами маленьких речек Хакасии. Диваны – совершенно классическая форма рельефа, хорошо известный для специалистов продукт разрушения сопок.
Точно такие же диваны образовались вокруг всех курганов салбыкской группы, – ведь по размерам эти диваны не уступают небольшим сопкам.
Мало того, что с диванов открывается просто потрясающий вид, долгое пребывание на них дарит удивительное чувство величавой отрешенности. Не некой победительности, как бывает на вершине сопки или высокой горы. А именно величавого покоя, отрешенности от бытовщины – не агрессивной, а спокойной, задумчивой.
Это ощущение прекрасно известно всем, кто родился на этой земле. Хакасы объясняли мне, что расположение погребений на диванах далеко не случайно, и что именно на диваны должны были уходить души шаманов. Все эти сведения я собрал, кстати, не прилагая абсолютно никаких специальных усилий, просто в ходе самого заурядного, бытового общения. Но археологи ничего этого не знали.
Раскапывая курган, археолог проводит на нем или возле него значительную часть дня. Это – рабочее место на протяжении нескольких недель. Машина привозит людей к 9—10 часам утра, чтобы начать работу до жары. На обед обычно не уезжают – берегут и время, и бензин. Устраивают перекус и отдых 2—3 часа в самые жаркие часы. И получается, что с 9 часов утра до 17—18 часов вечера все проводят время на курганах или около.
В курганной оградке лежат, сидят и дремлют в обеденные часы; здесь работают, переговариваясь между собой, отдыхают, смотрят вокруг на удивительную хакасскую природу. Здесь располагаются выпить свой чай, потому что от большущих угловых камней – очень густая, качественная тень. Сюда приводят гостей, показывая им, что делают. Разумеется, здесь не так уж редко остаются в одиночестве, в самое разное время дня.
То есть люди фактически живут там, где очень давно люди другой культуры расположили ходы в мир иной.
Иногда у людей, работающих на курганах, возникают необычные состояния. Появляется странное, неприятное ощущение отрыва от реальности; перестаешь видеть остальных, теряешь ориентацию в пространстве. Становится как-то непонятно, где именно ты находишься, где остальной отряд, в каком направлении лежат давно известные ориентиры и даже который час.
Легче всего объяснить это тем, что действует жара, сказывается болезненное воображение людей или что историк сам себе внушает то, о чем он знает из книг, из своей профессиональной работы.
Но о подобных ощущениях мне рассказывали люди, предельно далекие от археологии, от истории и в том числе вообще не очень понимавшие, что же такое курганы. «Ой, что это?!» – воскликнула повариха, попросившаяся поработать на кургане, «хоть узнать, чем вы там занимаетесь». Несколько минут она не узнавала никого и не понимала, где находится.
«Ребята... Ребята, куда вы делись?» – тревожно окликал инженер Володя, потративший отпуск на участие в раскопках. Его пришлось вывести под руки из раскопа – он смотрел сквозь людей, не видя их, не понимая, что они находятся здесь же.
И еще. В том-то и дело, что никому, в том числе и профессиональным археологам, не мерещится ничего определенного; нет никаких исторических галлюцинаций. Вовсе не видится вооруженный вождь на коне или, скажем, множество причудливо одетых людей, везущих на быках и лошадях огромный камень. Ничего этого нет, есть только потеря ориентации во времени и в пространстве, и воспринимается это, как неприятное психическое состояние в первую очередь.
Лично я испытал это неприятное ощущение в очень слабенькой форме и в таком своеобразном месте, как Большой Салбыкский курган. Было это в 1979 году; в одно из воскресений весь состав экспедиции З.А. Абрамовой поехал на Салбык на экскурсию. Тогда раскопанный курган еще не был местом поклонения. Не было никаких ленточек на камнях, и курган производил впечатление скорее совершенно заброшенного места. Машина остановилась у входа в курган, и мы, все десять человек, разбрелись по огромному, 60?80 метров, огороженному пространству, стали ходить по камням курганной оградки. Свистел ветер в щелях огромных, больше роста человека, камней; пребывание на этом колоссальном кургане навевало, как всегда, какую-то элегическую, тихую грусть.