Страница 29 из 39
— Квилл, прошу тебя, пообещай…
Ее губы были совсем близко. Секунду они оба не дышали. Время остановилось.
И тут раздалось:
— Гррроуррр… йооуууу!
Потом шипение:
— Ххххххх!
— Гррроуррр! Оуф!
— Коко!!! — закричал мужчина.
— Ак-ак-ак-ак-ак-ак!
— Юм-Юм!!!
— ГРРРРР!!!
— Коко, перестань сейчас же!
Глава 16
Ночью Квиллерену снился Ниагарский водопад, и когда шум падающей воды наконец разбудил его, он дико огляделся в темной комнате. Ревел поток, стремительный, бурный каскад. Потом со вздохами и стонами вода остановилась.
Квиллерен сел в кровати-лебеде и прислушался. Через некоторое время звук послышался снова, но уже не такой оглушительный, как во сне — быстрый шумящий водоворот, всхрап, дрожащий стон, несколько последних всхлипываний — и тишина.
Постепенно в одурманенный дремотой мозг проникла догадка: канализация! Старая канализация в старом доме! Но почему она работает посреди ночи? Квиллерен заковылял в ванную.
Он включил свет. На краю ванны в стиле барокко, балансируя стоял Коко и держал лапу на фарфоровом рычаге старомодного сливного бачка, не сводя пристального близорукого взгляда с хлещущей воды. Юм-Юм сидела в мраморной раковине и щурилась от внезапно вспыхнувшего света. Коко еще раз нажал на рычаг и зачарованно смотрел, как вода бурлит, хрипит клокочет и, наконец, иссякает.
— Ах ты, мартышка! — сказал Квиллерен. — Научился пользоваться ватерклозетом?
Он и сердился за прерванный сон, и гордился гигиеническими способностями кота. Журналист вытащил пронзительно вопившего и извивавшегося Коко из ванной и бросил его на подушки кресла.
— Что ты пытался сделать? Оживить мышь Юм-Юм?
Коко вылизывал взлохмаченную шерсть, словно ее осквернили чем-то неописуемо мерзким.
По зимнему небу крался угрожающий желто-серый рассвет; природа изобретала новые способы ведения войны. Открывая для котов банку фарша из моллюсков, Квиллерен планировал день. Во-первых, он хотел узнать, как Бен Николас складывает купюры. Во-вторых, было очень любопытно, как красное перышко перекочевало с твидовой шляпы на шелковый цилиндр. Квиллерен спросил об этом Коко, но тот только сощурил один глаз. Что касается снежной лавины, то он уже обсудил это с Мэри, и у той нашлось правдоподобное объяснение: в мансарде над магазином Бена — меблирашки, там, естественно, включено отопление; вот снег и сошел раньше, чем везде.
Он чуть было не пообещал Мэри прекратить свое неофициальное расследование. Просто не успел — отвлек кошачий концерт. Потом Квиллерен успокоился и сказал: «Доверься мне. Я не сделаю ничего, что причинит тебе боль». И она опять оживилась, и, в общем, это был прекрасный вечер. Мэри даже приняла приглашение на вечеринку, но сказала, что пойдет в пресс-клуб как мисс Даксбери — не Мэри Дакворт, антиквар, — потому что журналисты узнают ее.
Однако перед Квиллереном по-прежнему стояла дилемма. Оставить расследование — значит уклониться от выполнения того, что он считал своим долгом, продолжать — значит причинить вред Хламтауну, а этот нелюбимый пасынок городского совета нуждался в защитнике, а не противнике.
К тому времени, как открылись магазины и Квиллерен начал работу, природа изобрела-таки еще одну военную хитрость: промозглый холод, пробиравший до костей. Он плюхнулся на Хламтаун, словно заплесневевшая тряпка для мытья посуды.
Сначала журналист решил посетить «Немного старины», но магазин Бена был закрыт.
Тогда Квиллерен попытал счастья в «Антик-технике», и не зря, — за все время пребывания журналиста в Хламтауне тот оказался открыт. Когда посетитель вошел, из склада, расположенного в задней части дома, широким шагом появился Холлис Прантц, одетый во что-то мрачное, с малярной кистью в руках.
— Покрываю лаком выставочные шкафы, — объяснил он. — Готовлюсь к завтрашнему дню.
— Я не хочу отрывать вас от работы, — сказал Квиллерен, с удивлением рассматривая магазин.
Он увидел кинескопы от телевизоров пятнадцатилетней давности, старые платы ручной пайки, доисторические радиодетали и старомодные генераторы автомобилей тридцатых годов.
— Скажи мне только одно, — произнес Квиллерен. — Вы собираетесь заработать этим на жизнь?
— Никто не зарабатывает на жизнь в нашем деле. Всем необходим еще какой-нибудь источник доходов.
— Или можно питаться акридами, — пошутил журналист.
— По счастью, у меня есть некоторая недвижимость; я сдаю ее внаем, и работаю в полсилы. В прошлом году у меня был сердечный приступ, я стараюсь не перенапрягаться.
— Вы молоды для сердечных приступов.
Квиллерен решил, что продавцу не больше сорока пяти.
— Лучше получить предупреждение заранее. Я думаю, у Кобба прихватило сердечко, когда он обчищал тот дом. И — конец. Для человека его возраста это тяжелая работа.
— А чем вы занимались до «Антик-техники»?
— Малярным делом, оклейкой стен. — Прантц сказал это почти извиняющимся тоном. — Не очень-то интересное дело. Зато мой магазин мне здорово по душе.
— Кто подбросил вам идею насчет допотопной механики?
— Подождите, я положу кисть. — Через мгновение Прантц вернулся со старым конторским стулом с прямой спинкой. — Вот. Садитесь.
Квиллерен рассматривал развороченные внутренности примитивной пишущей машинки.
— Вам придется потрудиться, чтобы убедить меня, будто этот хлам кому-то нужен.
Холлис улыбнулся.
— Что ж, потружусь. Нынче люди собирают что угодно — хороших вещей мало. Из источенных червями столбов делают подставки для ламп. Окантовывают рекламные плакаты двадцатилетней давности. Почему бы не сохранить остатки продукции ранней автомобильной и радиотехнической промышленности? — Прантц заговорил конфиденциальным тоном. — Я работаю над одной теорией, основанной на феномене нашего времени: — доктриной ускорения устаревания. Тут суть вот в чем. Чем скорее предмет выходит из употребления, тем быстрее он возвращается как предмет коллекционирования. Раньше на этот процесс требовалось лет сто. Теперь — тридцать. Я намереваюсь ускорить его процесс до двадцати или даже пятнадцати… Только не записывайте, — поспешно добавил Холлис. — Это все еще на стадии обдумывания. Не продавайте идею раньше времени.
Квиллерен вышел от Прантца и съежился от холода. Он разменял у антиквара пять долларов — банкнотами, сложенными поперек, — но что-то в Холлисе все-таки было фальшивым.
— Мистер Квиллерен! Мистер Квиллерен!
Кто-то догонял его. Журналист обернулся и тут же в его объятиях оказались коричневый вельвет, мех опоссума, тетрадки и развевающиеся светлые волосы.
Ив младшая из трех сестричек, совсем запыхалась.
— Только что с автобуса, — выдохнула она. — А вы к нам?
— Нет, к миссис Макгаффи.
— Не ходите туда! «Миссис Макгаффи чертовски напыщенная!» — так говорит Клатра.
— Дела есть дела, Ив. А ты уже подготовилась к Рождеству?
— Еще как! Мне на праздник подарят мольберт! Настоящий мольберт!
— Хорошо, что я тебя встретил, — сказал Квиллерен. — Я бы хотел украсить комнату, но у меня нет твоего художественного вкуса. Да еще это колено…
— Я с радостью помогу. Вам елку, по старинке, или что-нибудь более современное?
— Елка проживет у меня не больше трех минут… У меня коты, и они почти все время проводят в полете. Но я подумал, что мог бы купить у Ломбардо зеленые гирлянды…
— Отлично! Я только забегу к сестрам, а потом сразу к вам.
Когда Ив пришла к Квиллерену, посреди комнаты уже лежали кедровые гирлянды за десять долларов; Коко и Юм-Юм обходили их с опаской.
При виде светловолосой гостьи кошка исчезла в неизвестном направлении, а кот остался, чтобы пристально и недоверчиво наблюдать за Ив.
Для начала Квиллерен предложил девушке лимонада, и она села в плетеное кресло-качалку, а прямые светлые волосы, как капюшон окутали ее лицо. Разговаривая, Ив то надувала детские губки, то поджимала их, то очаровательно улыбалась.