Страница 26 из 94
– Мы ишшо борозды не прошли, а они ужо ишшо яшшык ташшуть!
Со Стефанюком контакта тоже не получалось – он все время неотлучно следовал за Игорем Донатовичем. Идут с поля по деревенской улице под ручку и общаются примерно так:
– А вот видите, Юрочка, подсолнух. А знаете, как по-фински будет «подсолнух»?
– Хекки-мекки, Игорь Донатович.
– А вот и нет, Юрочка, мекки-хекки! Про него в Лапландии даже песенку сложили: «Мекки-хекки юкки пюкки, яурийокки пекки нюкки!»
– А по-норвежски как будет «подсолнух», Игорь Донатович?
– Бюк-бригге-бю, Юрочка. А по-японски?
– Асаёси серимасён, Игорь Донатович?
– Правильно, Юрочка!
Деревенские только смотрят вслед, плюются.
– Во, бля, жидов понаехало! По нашему-то совсем не волокут...
Даже не знаешь, что лучше – спецнабранное жлобье или эта томная парочка. Как говорят детишки: «оба хуже». Нет, редкой все-таки сукой оказался товарищ Васютинский – заманил черт те в какую глушь, в хрен знает какую компанию, а сам...
С Ниной Каракоконенко общение исключительно деловое – подай то, сделай это. А так – либо вся хлопотах, так что не приставай, либо спит. Устроила себе каморку в пристроечке, прямо над кухней и чуть что – шасть туда, и в койку. Очень поспать любила.
Книжек с собой Нил не взял. У других, надо полагать, ничего достойного по этой части не найти – вот и оставалось выть с тоски. А когда он узнал, что он здесь вообще единственный ленинградец, а остальные благоразумно записались в Репино и Шушары и спокойно могут ездить домой хоть каждый день, он взвыл так, что какая-то из девок пальцем по виску постучала и посоветовала ему лечиться. Так прошло десять дней. А на одиннадцатый...
II
(Житково, 1973)
Контраст между собой и всем окружающим она заложила самим своим появлением. Ненастный день, бригада только что вернулась с поля, все мокрые, грязные, усталые. Нина с Нилом в запарке, дрова сырые, еле-еле печку раскочегарили, ужин не поспевает, публика ворчит. И вот только-только выкатили на стол чан с макаронами по-флотски, присели, дух перевели, глядя, как народ наворачивает. И тут возле покосившегося столба, обозначающего собой границу между деревней и базой временного сельхозотряда, тормозит белоснежная «Волга». Делового вида мужчина в импортном плаще ступает под навес столовой, окидывает всех цепким колючим взглядом, выхватывает Игоря Донатовича, жестом подзывает к себе, они садятся в машину и уезжают. А на том месте, где только что была «Волга», остается девушка – среднего роста, стройная (размер не больше сорок четвертого), длинноногая, с короткой светлой стрижкой. Одета в импортный спортивный костюм ярко-красного цвета, у ног – объемистый «абалаковский» рюкзак и гитара в черном чехле. Все уставились на нее, а она легким шагом взошла под навес и сразу направилась к Нине, как к самой старшей на вид.
– Привет, – произнесла непринужденно. – В деканате меня направили к вам. Куда можно вещи сложить?
– Привет, – медленно ответила Нина, разглядывая новенькую. – Вещи можно положить к девчонкам в комнату. Нил, проводи.
Нил проворно вскочил, в несколько широких, чуть ли не беговых шагов достиг столба, у которого она оставила вещи, взвалил на плечо рюкзак, поднял гитару. Она вышла из-под навеса и ждала его. Он поднялся на крыльцо дома и позвал:
– Прошу сюда!
Они оказались в тесных сенях, где едва хватало места для печки и деревянной лестницы, упирающейся в деревянный же чердачный люк.
– Девчонки направо! – сказал он и толкнул дверь плечом.
Она остановилась на пороге, вдохнула трепетными ноздрями, сморщила прямой, самую малость крючковатый носик.
– Слушай, а другого помещения нет? Нил озадаченно посмотрел на нее, потом перевел взгляд внутрь комнаты. Дощатые нары в два яруса, плотно забитые пыльными тюфяками. Под ними рядком стоят сапоги с неосыпавшейся грязью, а неровный пол покрывает грязь осыпавшаяся, вперемешку с шелухой от семечек и конфетными фантиками. Через всю комнату протянута веревка, с нее свисают разноцветные маечки, трусики, бюстгальтеры. Пахнет затхлой кислятиной и немытыми подмышками.
– У мужиков, конечно, почище и попросторней, – задумчиво протянул Нил. – Но у мужиков. Она улыбнулась, показав ровные белые зубы.
– Неправильно поймут, да? Он тоже улыбнулся.
– У Нинки своя каморка, над кухней. Но там тесно, вдвоем не развернешься. Мы ее комнатенку между собой так и зовем – Нинкина щель.
Девушка звонко рассмеялась. Вслед за ней и Нил.
– Еще есть чердак, конечно. Только там холодно...
– У меня спальник.
– И света нет.
– У меня фонарик. И свечки...
– Тогда полезли?
– Полезли.
Он держал фонарик и одновременно надувал резиновый матрас, пока она натаскивала душистого сухого сена в выбранный уголок, приспосабливала доску у будущего изголовья, устанавливала на ней извлеченную из рюкзака свечку. Потом она расстелила на матрасе синий спальный мешок с толстой нейлоновой молнией и тут же плюхнулась на него, закинув руки за голову.
– Кайф! А ты говоришь – девчонки направо... Пиво будешь?
– А есть?
– У меня нет, я на твое виды имею. – Увидев его замешательство, она рассмеялась: – Да есть, конечно, сейчас достану. Куришь?
– Ага.
Она извлекла из рюкзака две бутылки пива, одну бросила ему, потом достала блок сигарет.
– Ух ты, «БТ»! – с восхищением заметил он.
– А то! Спички есть?
– Есть. А вот открывашки для пива нет.
– Давай сюда.
Она поднесла бутылку к бутылке, так что крышки соприкоснулись нижними, зубчатыми краями, примерилась, рванула. Обе крышки слетели одновременно.
– Учись, студент! – Девушка протянула ему бутылку. – Будь здоров! Имя у тебя интересное, я напомни.
– Нил, – сказал он, прихлебнул теплого свежего пива. – Нил Баренцев.
– Красиво. А я Линда. Линда Маккартни.
– Иди ты!
– А что, не похожа? Говорят, похожа... В неровном свете свечи он вгляделся в ее удлиненное, несколько аскетическое лицо с большими светлыми глазами и чувственным алым ртом. А видь и в самом деле...
– Похожа, только симпатичнее. В той Линде есть что-то лошадиное.
– Ну, мерси... Вообще-то по паспорту я Ильинская Ольга Владимировна, только мне это не нравится.
– Отчего же? Отличное имя.
– Совсем как та шибко правильная девушка, которая Обломова спасала. А я девушка неправильная и никаких Обломовых спасать не желаю.
– А что желаешь?
– Закурить желаю... Да ты что стоишь, кидайся рядом...
Они курили, болтали, жевали ее бутерброды с копченой колбасой. Нил глядел на нее и думал, что и здесь, в Житково, оказывается, может быть совсем неплохо. Даже хорошо.
– А мою маму тоже Ольгой Владимировной зовут, – неожиданно сказал он. – Ольга Баренцева, оперная певица.
– Не знаю. Мне вся эта опера по фигу. Я «Бит-лов» слушаю, рок всякий.
– Играешь? – Он подбородком показал на зачехленную гитару.
– Так, бренчу. А ты?
– Можно?
Он подтащил к себе гитару, расстегнул чехол. Гитара была плохонькая, кустарно переделанная из семиструнки. Он проверил звук, подкрутил колки.
– La-la-la-la-la-la lovely Linda
with a lovely flower in her hair... -
это про тебя, между прочим.
– Про нее. Но закроешь глаза – никакой разницы... Как будто сам Поль поет.
– А откроешь – всего-навсего Нил.
– Не прибедняйся... Лучше еще сыграй, ты здорово умеешь.
– Учился, – скромно сказал Нил и ударил по струнам:
Let's all get up and dance to the song
That was the hit before your mother was born,
And though she was born a long-long time ago...
Your mother should know, a-ha.
– Your mother should know