Страница 30 из 95
С ПАРАШЮТОМ НА ПОЛЮС
В спальном мешке было тепло и уютно. Тихо постанывал ветер в трубке вентилятора. Поземка по-мышиному осторожно скреблась в стенку палатки. Где-то тревожно потрескивал лед. Время от времени с тяжелым "у-ух" скатывалась ледяная глыба с гряды торосов.
Я лежал полузакрыв глаза, прислушиваясь к этим звукам, которые стали такими привычными за два месяца палаточной жизни на дрейфующем льду в центре Арктики.
Лучи незаходящего полярного солнца с трудом проникали сквозь толстую пленку наледи, покрывшей круглый глаз иллюминатора, отчего в палатке царил хмурый сумрак. Меблировка палатки была более чем скромной. Две походные койки-раскладушки с кирзовыми кулями спальных мешков с пуховыми вкладышами. Складной столик, заставленный баночками и коробочками с порошками, таблетками и мазями, отсвечивающий потускневшим хромом стерилизатор со шприцами и хирургическими инструментами. Между койками стоял большой фанерный ящик из-под радиозондов с надписью на боку, выведенной черными корявыми буквами: "Порт отправления - Москва, порт назначения - Диксон".
Ящик служил обеденным столом, о чем красноречиво свидетельствовали многочисленные пятна всевозможных размеров и расцветок, стопка немытых алюминиевых мисок и пол-литровые эмалированные кружки с коричневыми льдышками чая.
Вместо стульев четыре десятикилограммовые жестяные банки с пельменями, аккуратно обтянутые толстой мешковиной. Пол в два слоя был застелен оленьими шкурами. Правда, они давно утратили свой первоначальный нарядный вид. Их когда-то пушистый, отливающий коричневым блеском мех свалялся, смерзся, превратившись в скользкий, твердый, бугристый панцирь.
Слева от входа притулилась коротконогая газовая плитка на две конфорки. От нее тянулся толстый черный шланг к внушительному стальному баллону с жидким пропаном. На ночь плитку обычно гасили, и не столько по соображениям пожарной безопасности, сколько из экономии. По утверждению наших хозяйственников, в спальном мешке из волчьего меха не замерзнешь даже на полюсе холода, а каждая капля газа, совершив путешествие из Москвы к Северному полюсу, превращается в чистое золото. Однако стоило только выключить газ, как мороз лихо принимался за дело. Вода в ведре промерзала до дна, превращаясь в голубоватый слиток, а красный газовый баллон покрывался нарядным, причудливым узором инея.
Я поднес к лицу руку с часами. Стрелки показывали восемь утра. С завистью посмотрел на соседнюю койку, где сладко посапывал, забившись с головой в спальный мешок, радист Борис Рожков. Крохотное отверстие, оставленное им для дыхания, обросло пушистым венчиком инея. Оттуда то и дело, словно игрушечный гейзер, выскакивала струйка холодного пара.
Пора вставать. Я взглянул на термометр над кроватью: красный столбик спирта застыл на отметке "18". Восемнадцать градусов мороза! От одной мысли, что сейчас придется вылезать из мешка, по спине побежали мурашки. Кажется, ко всему можно привыкнуть в полярной экспедиции - к постоянному чувству опасности, неудобствам палаточной жизни, к холоду. Но к вставанию поутру в промерзшей палатке - никогда!
Чтобы облегчить эту процедуру, необходимо зажечь газ и дождаться, пока в палатке потеплеет. Действую отработанным акробатическим приемом: не вылезая из спального мешка, приседаю на койке, затем, согнувшись пополам, дотягиваюсь до плитки и зажигаю газ.
Запалив горелки, я с облегчением откинулся на койку и вытянулся в спальном мешке. На фале, протянутом под куполом палатки, висели оставленные на ночь для просушки куртки, унты, меховые носки. Подхваченные потоком нагретого воздуха, они вдруг зашевелились, закачались, словно обрадовавшись долгожданному теплу. Не прошло и пяти минут, как явно потеплело. Дружно сопели горелки. Я закрыл глаза. И вот, в какой уж раз, перед моим мысленным взором возникли скалистые берега Северной Земли. Здесь произошло мое крещение Арктикой, и какие-то невидимые узы связали меня с ней навсегда.
Северная Земля - одна из самых "молодых" земель на географической карте мира. Всего тридцать шесть лет назад никто из людей не подозревал о ее существовании. Правда, в конце XIX века ученый Вейсмюллер, анализировавший материалы австро-венгерской полярной экспедиции на судне "Тегетгоф", высказал предположение, что где-то на востоке от Земли Франца-Иосифа должны находиться неизвестные острова...
Весной 1913 года из Владивостока отплыла гидрографическая экспедиция. Но тяжелая болезнь ее руководителя И. С. Сергеева неожиданно изменила первоначальные планы.
1 августа вновь назначенный начальником экспедиции Борис Андреевич Вилькицкий получил приказание морского министра следовать для продолжения гидрографических изысканий в Северный Ледовитый океан. Успешно достигнув Новосибирских островов, корабли "Таймыр" и "Вайгач" направились к полуострову Таймыр. Его малоизученные берега и предстояло описать и нанести на карту участникам экспедиции.
Когда обширная программа научно-исследовательских работ была исчерпана, Вилькицкий принял решение плыть дальше на запад в надежде обогнуть мыс Челюскин. История сохранила имена лишь трех мореплавателей - Норденшельда, Нансена и Толля, которым удалось пройти этот мыс. Их корабли "Вега", "Фрам" и "Заря", преодолев трудности полярного плавания, обогнули с запада эту самую северную точку Евразийского материка. Но Вилькицкого постигла неудача. Надежды участников экспедиции разбились о непроходимые поля многолетнего пака. Однако еще через день произошли события, заставившие забыть о перенесенной неудаче. В ночь со второго на третье сентября кораблям, медленно продвигавшимся по широкой полынье, стали попадаться айсберги. Айсберги у Таймырского полуострова? Но откуда? Ведь поблизости нет и признака рождающих их ледников. И вдруг 4 сентября в предрассветной дымке появились очертания неизвестной земли. Вот как описал открытие этой земли участник экспедиции врач Л. М. Старокадомский:
"Светало, но горизонт еще закрывала мгла. И вдруг впереди, немного вправо от курса, я стал различать смутные очертания высокого берега. Не ошибся ли я? В Ледовитом океане часты такие обманы зрения. Кажется, ясно видишь вдали берег, а начнешь продвигаться к нему, и оказывается, что за берег принял облако или стену тумана. Не стал ли я жертвой такого оптического обмана? Не говоря пока ни слова Гюне (мичман ничего не замечал), я, напрягая зрение, внимательно всматривался в темноту. Нет, ошибки быть не могло, я отчетливо видел землю - очертания крутых возвышенностей не менялись, были очень характерны; на горах виднелись снежные пятна. Передо мной, несомненно, был высокий гористый берег.