Страница 6 из 7
Тейт говорил почти с религиозной горячностью, и Квиллер, потиравший прохладную зелёную пуговицу, вдруг ощутил легкое покалывание в крови.
Банзен снимал и снимал, покуда коллекционер не начал нервничать. Тогда фотограф принялся складывать аппаратуру.
– Погодите! – сказал Лайк. – Есть ещё одна комната, которую вам надо бы увидеть, – если будет позволено, конечно. Будуар миссис Тейт великолепен. – Он повернулся к своему клиенту: – Как вы считаете?
Квиллер заметил, что эти двое многозначительно переглянулись.
– Миссис Тейт нездоровится, – объяснил муж репортёру. – Впрочем, позвольте, я узнаю…
Он вышел из комнаты и на несколько минут исчез. Когда же вернулся, и лицо, и гладкий череп его были чрезмерно красны.
– Миссис Тейт согласна, – сказал он, – но, пожалуйста, постарайтесь управиться побыстрее.
Группа – с фотографом, волокущим камеру на треноге, и Паоло, несущим светильники, – проследовала по коридору, затянутому коврами, в уединённое крыло дома.
Щедро украшенный будуар совмещал в себе и гостиную, и спальню. Всё в нём выглядело мягким и воздушным. Кровать стояла под похожим на тент балдахином голубого шёлка. Шезлонг голубого бархата вспухал подушками. Здесь была лишь одна неприятная нота – кресло на колёсах, стоявшее в оконном эркере.
Владелицей кресла была тощая женщина с резкими чертами болезненно—бледного лица, которое сводило то ли болью, то ли раздражением. Она быстрым кивком показала посетителям, что они могут войти, и продолжила успокаивать изящную сиамскую кошку, сидевшую на подушке на хозяйкиных коленях. У кошки были большие голубые, как цветы лаванды, слегка раскосые глаза.
Банзен, пытаясь быть обаятельным, сказал:
– Ой, да что ж это мы тут видим? Киску! Косоглазенькую киску! Кис-кис-кис!..
– Прекратите! – резко приказала миссис Тейт. – Вы её пугаете!
Муж её сказал приглушенным больничным голосом:
– Кошку зовут Йю. Это древнее китайское название нефрита.
– Её зовут вовсе не Йю, – возразила больная, метнув на мужа сердитый взгляд. – Её зовут Фрейя.
Она погладила животное, и пушистое тельце опустилось на подушку.
Банзен повернулся спиной к креслу на колёсах и принялся негромко насвистывать, протирая меж тем объектив своей камеры.
– Много же вам нужно времени, чтобы сделать несколько снимков, – заметила женщина. Голос у неё был своеобразный, хрипловатый.
Защищаясь, Банзен ответил:
– Нью-йоркский журнал потратил бы два дня, чтобы заснять то, что я заснял в одно утро.
– Если вы намерены снять мою комнату, – заявила она, – я хочу, чтобы на снимке была моя кошка.
Все обернулись, чтобы взглянуть на фотографа, и в воздухе повисло напряжённое молчание.
– Прошу прощения, – сказал он, – но ваша кошка не высидит спокойно время, необходимое для того, чтобы выстроить кадр.
– Другим фотографам, кажется, не составляет труда снимать животных, – холодно бросила женщина.
Банзен поморгал. И терпеливо принялся объяснять:
– Экспозиция – дело долгое, миссис Тейт. Я навёл объектив на самое дальнее расстояние, чтобы вся комната попала в кадр.
– Мне неинтересны ваши технические проблемы. Я хочу, чтобы в кадре была Фрейя!
Фотограф глубоко вздохнул:
– Я пользуюсь специальным объективом. Кошка будет выглядеть крохотной точкой, если вы не поставите её прямо перед камерой. И потом, она будет двигаться и сбивать настройки.
Голос больной стал пронзителен:
– Если вы не можете снять так, как я хочу, не снимайте вообще!
Муж подошёл к ней поближе.
– Успокойся, Сайни, – сказал он и мановением руки удалил остальных из комнаты.
Когда газетчики уезжали с Тёплой Топи, Банзен сказал:
– Не забудь вписать эти снимки мне в платежку. Работёнка сущее дрянцо! Да понимаешь ли ты, что я три часа работал без перекура? И эта щипаная курица в кресле на колёсах была последней каплей! К тому же не люблю я снимать кошек.
– Это животное было необычайно нервозным, – отозвался Квиллер.
– А вот Паоло мне очень помог. Я ему сунул парочку баксов.
– Кажется, он милый малыш,
– Он по дому тоскует. Копит, чтобы вернуться в Мехико. Ручаюсь, Тейт платит ему одним арахисом.
– Лайк мне говорил, что его коллекция тянет на семьсот пятьдесят тысяч долларов.
– Это меня бесит, – сказал Банзен. – Человек вроде Тейта может ухайдакивать миллионы на чайники, а я с трудом оплачиваю счета за молоко.
– Вы, женатики, воображаете, что самая печальная судьба досталась именно вам, – упрекнул его Квиллер. – По крайней мере, ты едешь домой! А погляди на меня: живу в меблированной квартире, питаюсь в забегаловках и вот уже месяц не имел приличной свиданки с дамой.
– У тебя же всегда есть Фрэн Ангер!
– Издеваешься?
– Мужчине твоего возраста нельзя быть чересчур разборчивым.
– Хха! – Квиллер на дюйм втянул живот и расправил усы. – Я всё ещё подумываю о подходящей кандидатуре, но дефицит женщин, кажется, всё растёт.
– Ты уже подыскал себе новое жильё?
– Некогда мне было искать.
– А почему бы тебе не озадачить этой проблемой твоего смышлёного кота? Дай ему газету с объявлениями и позволь сделать несколько телефонных звонков!
Квиллер хранил молчание.
ЧЕТЫРЕ
Первый выпуск «Любезной обители» печатался чересчур гладко. Арчи Райкер даже сказал, что это дурной знак. Обошлось без купюр, оригинал-макет был само совершенство, разбивка оказалась идеально выровнена, а гранки – просто сверхъестественно чистыми.
Журнал отправился к читателям в субботу вечером вместе с воскресной газетой. С обложки сверкала яркой петрушечной зеленью и грибной белизной неповторимая резиденция на Тёплой Топи. Редакционные страницы были щедро прослоены объявлениями о матрацах и стиральных машинах. А на странице два поместили фото редактора «Любезной обители» с обвисшими усами и лишенным выражения взглядом – передержанный снимок с его старой полицейской пресс-карточки.
В воскресенье утром Дэвид Лайк позвонил Квиллеру домой.
– Вы проделали прекрасную работу, – грудным голосом сказал дизайнер, – и спасибо за неумеренные похвалы. Но где вы взяли это ваше фото? Вы на нём смахиваете на бассета.
Для репортёра это был радостный день: беспрестанно звонили друзья, чтобы поздравить. Позже пошёл дождь, но Квиллер вышел из дому и купил себе в морском ресторанчике хороший обед, а вечером побил в словесной игре кота – 20:4. Коко вылавливал когтями лёгкие словечки вроде кровля и кровь, политика и полиция .
Кот словно что-то предчувствовал: в понедельник утром «Любезная обитель» попала в поле зрения служителей порядка.
Ранним утром Квиллера встряхнуло телефонным звонком. Он нащупал на ночном столике часы. Стрелки, когда он порядком проморгался, чтобы их различить, показывали шесть тридцать. Ещё не проснувшееся тело Квиллера неуклюже прошаркало к столу.
– Алло? – сухо спросил он.
– Квилл! Это Харолд!
В голосе главного редактора было что-то такое, что на мгновение парализовало голосовые связки Квиллера.
– Это Квиллер? – выкрикнул главный.
– У телефона, – пискнул в ответ репортёр.
– Вы слышали новости? Они вам звонили? – Слова главного звучали, как сигнал бедствия.
– Нет! Что стряслось? – Квиллер окончательно проснулся.
– Мне только что звонили из полиции. Наше фото на обложке – дом Тейта… ограблен!
– Что?! Что украли?
– Нефрит! По грубой прикидке – на полмиллиона долларов. И это не худшее. Миссис Тейт мертва… Квилл! Вы здесь? Вы меня поняли?
– Понял, – упавшим голосом сказал Квиллер. медленно опускаясь на стул. – Не могу поверить.
– Это трагедия per se, а то, что мы в неё впутаны, – ещё хуже.
– Убийство?
– Нет, слава Богу! Всё не настолько ужасно. Кажется, у неё был сердечный приступ.
– Она была тяжело больна. Наверное, услышала взломщиков и…
– Полиция хочет как можно скорее побеседовать с вами и Оддом Банзеном, – сказал главный. – Они хотят взять у вас отпечатки пальцев.