Поцелуев мост

Вскоре Матвей появился на нашем этаже, в галерее. Я наблюдала, как он, встав на стремянку, тянет вдоль карниза провод. Мимоходом я кое-что ему присоветовала, ведь прежде работала инженером по электросвязи. И знала, как лучше сделать разветвление, где установить датчики. Но Матвей делал вид, будто не слышит. Он работал молча, почти не выпуская папиросы изо рта. Курил дешевый, но крепкий и вонючий «Беломор», однако кисловатый дым уходил в настежь открытые окна и мне не мешал.

Я наблюдала за его работой не только потому, что озаботилась ее качеством. Было нечто особенное в этом сдержанном, немногословном мужчине, что привлекало мое внимание. Разумеется, не внешний вид. Непременный черный галстук с серебристым самоварчиком, болтавшийся над вырезом футболки, придавал облику Матвея комичность, но он не замечал этого. Какая-то внутренняя отстраненность в отношении к внешнему миру угадывалась в его взглядах и движениях.

Мои попытки разговорить Матвея все же увенчались успехом! Постепенно я вовлекла его в беседу. На мой вопрос, где он обучался ремеслу монтера, Матвей ответил, что служил телефонистом в армии. В свою очередь поинтересовался, где училась я. Видимо, ему показалась странной техническая эрудиция хозяйки галереи.

– В электротехническом институте.

– То-то, смотрю, вы кое-что кумекаете в этом деле.

У меня зарделись щеки.

Однако он тут же заметил, что считает для женщин все эти электрические профессии мало подходящими. Разговор о предназначении женщины естественным образом перекинулся на политику. В Петербурге как раз готовились к выборам нового губернатора. В качестве кандидата власти выдвинули высокопоставленную женщину из министерских кругов. Мне ее имя ни о чем не говорило, ведь я отсутствовала в стране в годы, на которые пришелся пик ее карьеры. А Матвей не одобрял все. И то, что это выборы без выбора, и то, что она – особа женского пола. Ему импонировал другой кандидат, бросивший лозунг «Губернатор – мужская работа». Тут я не выдержала, возмутилась. Я сама услышала, как резко зазвенел мой голос. Такое пренебрежение к женщине показалось мне неприличным. И кто бы говорил – простой дворник-монтажник! Матвей оставался спокойным. Видно, имел твердые взгляды на этот счет. Он добавил, что испокон веку существует разделение обязанностей между полами. Женщина – хранительница семейного очага, мужчина – добытчик и защитник ее. К этому моменту Матвей закончил разводку схемы и включил рубильник. Где-то был обрыв, и схема не прозванивалась.

Матвей присел на ступеньку стремянки и снова закурил. Неудача как бы не трогала его: он сделал так, как указано в схеме, остальное его не касается. Он предложил мне отыскать в схеме ошибку. Я развернула чертеж и уткнулась в него.

Оказывается, знания не выветрились, а лишь заснули в моей памяти. Я не обращалась к электрическим схемам сто лет, но сейчас во мне ожил не только инженерный опыт, но и чувства. Ведь основы электричества преподал мне когда-то Игорь Князев, в то время преподаватель-стажер школы, где я училась. Кто-то встрепенется от аромата цветка, другой оживет от знакомой мелодии, я воскресла от электрической схемы! Будто невидимая рука щелкнула тумблером и включила девичье томление в моей груди – его я испытывала на уроках электротехники. И разом обстановка вокруг меня стала иной.

Монтер превратился в мужчину. Заметил ли он перемену во мне? Матвей пригасил папиросу о кончик отвертки и спросил, нашла ли я ошибку. Я поднесла ему схему и указала на место, которое следовало проверить. Наши лица сблизились. Я хорошо видела чуть желтоватые белки его прищуренных глаз, рубцы от былых угрей, довольно-таки мясистые губы и слегка раздувающиеся ноздри, из которых струилось облако табачного духа. И тут я поняла, что у Матвея, под маской внешней бесстрастности, тоже скрыто напряжение – рука его, держащая сигарету, слегка подрагивает. Кем он себя чувствовал: жертвой или охотником, было непонятно. Мы взглянули друг другу в глаза. Молчаливое признание в одиночестве вырвалось из нас одновременно. Я испугалась, потому что за последние годы отвыкла быть просто женщиной.

Поспешно отведя взгляд, я отодвинулась от Матвея. Мне стало стыдно за свой искренний порыв. Придав голосу твердость, я повторила свое соображение относительно сбоя в схеме. В глазах Матвея мелькнуло недоумение, он решил, что ошибся на мой счет.

Он снова залез по стремянке к потолку, где соединялись в узел провода, и перекинул контакты. Цепь заработала. Моя догадка оказалась правильной.

– А вы говорите, что губернатор – не женская работа!– Между нами вновь установилась безопасная дистанция, и я смогла выразить торжество в своей технической правоте. – Женщины могут все!

– Не всякая женщина, – продолжал он отстаивать свое мнение. – Вообще-то я и сам бы справился, но решил вас испытать. Я не слишком доверяю женским дипломам.

Я сделала вид, что поверила.

– Конечно, Матвей, вы бы разобрались в этой схеме. Если бы захотели. Пойдемте попьем чаю у меня в кабинете.

– С удовольствием.

Но едва мы приблизились к кабинету, как собственной персоной в зале возник Толик Коровец:

– Матвей, долго вы будете здесь возиться?! Сейчас же спускайтесь на первый этаж, у меня для вас срочная работа!

Матвей виновато развел руками и, забрав инструменты, покинул галерею.

Я вышла на веранду и плюхнулась на тюфячок, привезенный Ренатой из своей загородной мастерской. Что произошло со мной несколько минут назад? Почему запульсировала кровь в висках? Отчего перебоями зашлось сердце? И что отпугнуло меня? Я уткнулась лицом в ладони, пытаясь отгородиться от этих вопросов.

Затем подошла к мольберту (его притащил в мастерскую друг Ренаты, вдохновленный видом из окон), прикрепила чистый лист бумаги и задумалась. Хотя я давно смирилась с тем, что настоящий художник из меня не получится, творчество давало выход моему беспокойству. Разводы водянистой акварели ложились на лист полупрозрачными слоями и целебным бальзамом изливались на душу. Полукруглая арка «Новой Голландии» над каналом позировала мне.

Глава 4

Торжественное открытие галереи наметили на первое сентября. Уже все было вымыто и вычищено после ремонта. Оставалось украсить интерьер. Серьезную экспозицию мы собирались сделать позднее, а пока отдельными штрихами попытались скрыть пустоту зала. Бывший любовник Ренаты, а сейчас просто друг Филипп Шиманский вывесил несколько эскизов, выполненных в карандаше. Дома и каналы на этих набросках выглядели странно вывернутыми и перекрученными, но Петербург был узнаваем.

По углам мы расставили простые ящики, обив их фольгой, – подставки для работ Ренаты из корней дерева и другого подручного материала. На первый взгляд участие художника в них незаметно, кажется, что постаралась сама природа. На самом деле только чуткий слух творца позволяет услышать голос Буратино в полене. Особенно забавен сидящий на задних лапах волчонок, извлеченный Ренатой из обычной суповой кости. Кость была тщательно проварена в соде и отливала приятной желтизной, будто слоновая. Помимо очаровательных фигурок были здесь и спорные работы: стилизованные руки, уши, носы, позвоночники. Ценители авангарда отзывались о них с восторгом, но я не могла постигнуть смысла.

Завершая оформление и придавая залу нарядный вид, с потолка свисали гроздья надувных шаров. Служебные комнаты мы отделать не успели, только навели там приемлемую чистоту.

Первый блин всегда комом. Общество собралось разношерстное, так что сборище протекало сумбурно. Сбились в кучку бородачи-художники, приглашенные Ренатой. По-хозяйски непринужденно держались крепкого вида молодые бизнесмены – партнеры Дениса по бизнесу. Пренебрежительно фланировали по залу приглашенные на открытие галереи соседи-нормалисты. Толик Коровец, Матвей и старик вахтер из их шараги были одеты в одинаковые, нескладно сидящие на них костюмы, как всегда, при галстуках с нарисованными самоварчиками. Изредка руководитель нормалистов высказывал скептические замечания о выставке, вахтер угодливо кивал, а Матвей невозмутимо пускал кольца табачного дыма. Я чувствовала себя чужой на собственном празднике.