Мир Нуль-А

Гигант рассмеялся.

– Пойдемте, – сказал он. – Вас ждет сюрприз. Кстати, меня зовут Торсон, Джим Торсон. Я не боюсь представиться, ведь у вас нет ни одного шанса рассказать кому-нибудь о нашей встрече.

– Торсон! – как эхо повторил Госсейн.

Повинуясь жесту, он молча выбрался из машины и прошел в резную дверь здания, где жили президент Харди и его дочь Патриция.

Самым серьезным образом он начал обдумывать возможность побега. Только не сейчас. Еще рано. Даже странно, что узнать правду о себе казалось ему важнее всего на свете.

Длинный мраморный коридор привел их к большой дубовой двери. Торсон толкнул ее, пропуская Госсейна вперед и чему-то улыбаясь. Стражники, следовавшие за Госсейном, остались снаружи.

В комнате было трое человек, среди них Патриция Харди. Один из мужчин, лет сорока пяти и довольно приятной наружности, сидел за столом. Внешность второго невольно привлекала к себе внимание.

С ним произошел несчастный случай, и видом своим он напоминал чудовищного монстра. Странно было смотреть на руку и ногу из пластика, на спину в полупрозрачной оболочке. Череп казался сделанным из дымчатого стекла, даже без признаков ушных раковин. Два человеческих глаза сверкали из-под гладкого высокого купола. Если можно было так сказать, в чем-то ему повезло. От глаз и ниже он сохранил человеческие черты лица: нос, рот, подбородок, шею. Об остальном можно было лишь гадать, а в данный момент Госсейн думал о другом. Он наконец пришел к выводу, как ему следует себя вести: чем смелее, тем лучше, и, глядя прямо на инвалида, произнес:

– Какого черта?

Монстр хохотнул басом. Потом заговорил глубоким, низким голосом:

– Давайте считать меня неизвестной величиной, «X».

Госсейн перевел взгляд на девушку. Патриция не опустила пред ним глаз, но щеки ее покрыл легкий румянец. Она успела переодеться в вечернее платье и теперь ничем уже не напоминала Терезу Кларк.

Как ни странно, ему куда неприятнее было смотреть на Майкла Харди. Мысль о том, что президент Земли является самым обычным заговорщиком, никак не укладывалась в сознании.

Намечалось преступление, иначе невозможно было объяснить поведение Патриции и Торсона, эксперимент с его мозгом. Даже Машина намекала на планы какого-то заговора, в котором замешаны Харди.

Колючий взгляд президента и его тонкие губы скрашивала улыбка человека, привыкшего нравиться публике, но умеющего отдавать приказы и четко следить за их исполнением, способного прервать или довести до конца любой самый неприятный разговор. Подняв голову, он произнес:

– Госсейн, каждый из нас был бы обречен на крайне незначительное положение в обществе, согласись он с мнением Машины и подчинись ее решению. Люди мы необычайно одаренные, способные на многое, но в самой природе нашей заложены жестокость и безжалостность, которые в обычных условиях никогда не позволили бы нам добиться значительных успехов. Девяносто девять процентов истории человечества сотворили такие, как мы, и можете не сомневаться, данный случаи – не исключение.

Госсейн смотрел на него и чувствовал, как тяжесть сдавливает ему сердце. С ним говорили слишком откровенно. Либо заговорщики готовы были действовать, либо ему действительно угрожала смерть. Харди продолжал:

– Я сказал вам все это лишь для того, чтобы в дальнейшем вы неукоснительно выполняли мои распоряжения. Госсейн, несколько человек держат вас под прицелом, так что давайте без фокусов. Садитесь в кресло, – он махнул правой рукой, – и не сопротивляйтесь, когда на вас наденут наручники. – Он повернул голову. – Торсон, принесите необходимую аппаратуру.

Госсейн прекрасно понимал, что у него нет ни малейшего шанса на побег, пока он находится в этой комнате. Усевшись поудобнее, он протянул руки Торсону и с напряженным любопытством стал смотреть, как тот подкатил столик на колесах с небольшими, хрупкими на вид приборами. Не говоря ни слова, гигант начал прикреплять к телу Госсейна полукруглые, напоминающие маленькие чашечки, присоски; шесть – к голове и лицу, шесть – к горлу, плечам и лопаткам.

Подняв голову, Госсейн увидел, как Харди и «X» горящими глазами наблюдают за происходящим. Девушка сидела в кресле, поджав под себя ноги, с сигаретой в руке. Она курила, не затягиваясь, нервно выпуская изо рта клубы дыма.

Единственным спокойным человеком в комнате был Джим Торсон. Закончив последние подсоединения, он вопросительно посмотрел на Майкла Харди. И в эту минуту Госсейн нарушил молчание.

– Мне кажется, вы все-таки должны меня выслушать, – сказал он.

Его захлестнула горячая волна отчаяния, перехватило дыхание, сдавило горло. «Что же это происходит? – подумал он. – Как можно подвергать такому унижению человека, не нарушившего никаких законов, на Земле, давно покончившей с войнами, в году 2560-м?»

– Я чувствую себя как ребенок, попавший в сумасшедший дом, – сказал он хриплым голосом. – Во имя самой логики, скажите, чего вы добиваетесь, и я постараюсь сделать все, что в моих силах.

– Естественно, – продолжал он, – я ценю свою жизнь больше, чем ту информацию, которую вы намерены получить. Я заявляю это совершенно открыто, потому что в нуль-А мире отдельная личность не определяет судеб человечества, не является незаменимой, какими бы способностями она ни обладала. Самые гениальные изобретения никогда не нарушат равновесия сил и не помогут, например, выиграть войну, если цивилизацию защищают отважные люди. Это доказано историей. – Он вопросительно посмотрел на Майкла Харди. – Может быть, так оно и есть? Прежде чем потерять память, я сделал какое-нибудь важное открытие?

– Нет, – басом проговорил «X». Заинтересованно посмотрев на Госсейна, он добавил: – Любопытный случай. Ведь он действительно не знает ни своей цели, ни даже своего имени, и тем не менее его появление в данный момент исключает простое совпадение. То, что детектор лжи в отеле не смог определить, кто он такой, случай беспрецедентный.

– Но он не лжет. – Патриция Харди спустила ноги на пол, отведя в сторону руку с сигаретой. Голос ее был искренен, звучал убедительно. – Детектор лжи заявил, что мозг этого человека не содержит нужной информации.