Зодчие

- Богу работаете, не людям! - строго отвечал Паисий. - Монастырю подайте, что по грамоте положено, а для господа сверх сего постарайтесь!

- Отче преподобный, да когда же сверх-то? - взмолился Егор - И так на работе кишки повымотали Ляпун-то кончается...

- Помрет - похороним за свой счет и поминать за службами безвозмездно сорок дён будем, - хладнокровно возразил игумен.

Упрямый Егор добрался с жалобой до государева наместника во Пскове, но старосту, как смутьяна, выпороли на наместничьем дворе: келарь Авраам раньше побывал у наместника с богатыми дарами.

Делать было нечего: мужики отдувались за всё.

На монастырскую стройку вместе с отцом пошел и тринадцатилетний Андрюша: он еще не видел, как возводятся каменные здания.

- Присматривайся, сынок! - ласково говорил Илья. - Рад буду, коли полюбится тебе каменное дело. По плотницкому мастерству ты, сказать, все прошел, а лишнее ремесло за плечами не виснет. Да и размах шире у каменных дел мастера: каменное строение вековечное, а деревянное - до первого пожара...

Герасим Щуп полюбил грамотного и усердного паренька и взял в ученье. Зодчий задавал Андрюше вычерчивать своды, колонны, заставлял придумывать узоры. И если Головану удавалось набросать новый изящный узор, учитель говорил:

- Вот мы и пустим его в дело. Пускай в этом храме и твоя малая доля живет. Ничего, что люди не узнают имени строителя: человек порадуется твоему творению - вот и награда!..

Зодчий учил Андрюшу составлять замесы для каменной кладки; по весу и звону кирпича, когда им ударяют о другой кирпич, узнавать, годится ли он в дело; учил проверять правильность кладки отвесом и уровнем...

Один из жарких июньских дней 1539 года на всю жизнь запомнился Андрюше.

Каменщики, в белых рубашках с расстегнутым воротом, в холщовых портках, обливались потом. Их босые, избитые до крови ноги цепко ступали по зыбким мосткам. Герасим бесстрашно ходил по краю стены, возведенной сажен13 на семь. Голован сидел в тени на груде бревен. Тополя щедро сыпали на мальчика нежный пух, с вершин деревьев доносился немолчный вороний грай.

Андрюша рассеянно смотрел вокруг. Спасо-Мирожский монастырь был не из богатых, облупленные церквушки с куполами-луковками под ржавым железом, позолота с крестов облезла, монашеские домики-кельи пошатнулись в разные стороны... Каменная стена с раскрошенными зубцами окружала монастырь. На всем следы ветхости и запустения.

В монастырь шло немало приношений от доброхотных даятелей, но они залеживались во вместительных сундуках игумена и келаря.

"Жарко... - думал разморенный Андрюша. - Отпрошусь у наставника искупаться..."

Мальчик не успел подойти к Герасиму: на стройке началось усиленное движение. Каменщики быстрее забегали с ношами кирпича, творившие замес проворнее замахали лопатами в большом чану. На стройку пожаловал настоятель монастыря игумен Паисий.

Коротконогий и толстобрюхий, с рыжеватой бородой веером, игумен шагал важно, с развальцем, из-под лохматых бровей зорко смотрели заплывшие глаза. Служка тащил за игуменом кресло.

Ряса у игумена была из дорогой ткани, нагрудный крест искрился на солнце алмазами.

Утомленный Паисий приостановился; служка ловко подставил кресло. Монах сел, из-под руки посмотрел на высокую стену. К нему подбежал с докладом костлявый, остробородый Щуп.

- Худо строите! - разразился игумен. - С пятницы стену на аршин14 не подняли!

- Отче игумен, больше подняли!

- Лжешь, грешник!

- Отче преподобный, промерь! - с лукавой усмешкой предложил зодчий.

Игумен взглянул на семисаженную стену, на зыбучие кладки...

- Вдругорядь займусь, - прогудел он и двинулся дальше.

Щуп шел позади Паисия.

- Богу, не людям работаете, - брюзжал игумен. - Вы лишь о суетном думаете, об утробе заботитесь...

Осмотр постройки прервался возвращением монастырского сборщика отца Ферапонта. Игумену перенесли кресло в тень тополей, где укрывался от жары Голован. Ферапонт, высокий мужчина с угрюмым лицом и резкими ухватками, подошел к игумену под благословение, сдал запечатанную кружку, в которую опускались подаяния:

- Благослови, отче, в мыльню с дороги сходить!

- Успеешь! - буркнул Паисий, взвешивая кружку на руке.

Игумен распечатал кружку и высыпал содержимое на рясу, раздвинув колени. Потное, красное лицо его еще больше побагровело от досады, перед ним трудилась медь, и лишь кое-где сиротливо поблескивали серебряные деньги.

- Ты что, окаянный, - возвысил бас игумен, - смеешься? Серебро выудил?

- Освидетельствуй печати, отче! - хладнокровно возразил Ферапонт.

- "Печати"!.. Вы чорта15 из-под семи печатей выкрадете! Пропил? Признавайся!

- Вот те бог, отче!..

- А кто тебя в позапрошлую среду видел в Сосновке в корчме?

- Отец Калина! - ахнул сборщик. В живых злобных глазах его мелькнул испуг.

- То-то, отец Калина! - торжествовал игумен. - За такую провинность в железах заморю... Эй, позвать келаря! На чепь нечестивца, в подвал!

Это было жестокое наказание. При всей своей смелости Ферапонт побледнел; он упал перед игуменом в мягкую пыль двора:

- Прости, отче святой! Бес попутал... Последний раз согрешил... Поставь на каменное дело! Заслужу!..

- Не помилую, не жди! - Игумен ткнул ногой валявшегося монаха.

Убедившись, что просьбы не помогут, Ферапонт встал, выгнул колесом грудь.

- Ну, попомнишь, игумен! - яростно проревел он. - Хрест на пузо навесил - так мыслишь, первый после бога стал? Святых иноков голодом заморил, стяжатель! В монастырь изо всех деревень и жареным и пареным волокут, а вы с келарем всё в город на продажу гоните...

- Когда гоним? Когда? Ты видел? - рассвирепел Паисий.

- А и видел, хоть вы по ночам обозы отправляете...

Мужики бросили работу и прислушивались с удовольствием: перебранка монахов открывала многое, что прежде было тайной. Паисий и Ферапонт, разгорячась, поносили друг друга ругательными словами.

На дворе показались два инока с цепью. Увидев, что его свободе приходит бесславный конец, Ферапонт остервенился, сшиб с ног служку и бросился бежать. Подобрав полы рясы, патлатый, буйный, он несся огромными скачками.