Зодчие

Глава X

ХОЛОП КНЯЗЯ ОБОЛЕНСКОГО

Голован остался бы на лесной полянке навек, да спас захожий бортник35. Разыскивая в лесу ульи диких пчел, он набрел на раздетого человека. Бывалый лесовик умел лечить раны. Соорудив волокушу36, он притащил Андрея на пасеку и выходил его.

- А ты не вовсе бедовик, паря, - сказал он, когда Голован уже мог разговаривать. - Видать, твои красные дни впереди!

- Это как кому на роду написано! - отвечал Андрей. - Вот наставника моего Булата угнали басурманы - я б за него семь раз смерть принял!

- Об нем горюй не горюй: из татарских лап не вырвешь, разве только выкупишь.

- У меня ни алтына...37

- Тогда распростись довеку.

Слова бортника, однако, вселили надежду в душу Андрея. Он твердо решил пойти в Москву, заработать денег и выкупить учителя из плена.

Отблагодарив мужика за добро и заботы, получив от него лапти, рваный армяк да котомку сухарей, Голован отправился в дальнюю дорогу.

Питаясь подаянием, работая у зажиточных мужиков, Андрей подвигался к Москве.

Беда настигла его невдалеке от Мурома.

Голован шел по пустынной дороге, когда показались всадники в теплых кафтанах, в кожаных шапках. Все они были хорошо вооружены: в руках бердыши и рогатины, за плечами луки. Голован сошел в сторону. Но конники окружили его.

- Стой, малый, не беги! - грубо приказал старшой, хотя юноша и не думал бежать. - Куда путь держишь?

- В Москву.

- Хо-хо! Да-а-леко! А у тя отпускная грамотка есть?

Голован испугался. Когда он бродил по Руси с Булатом, у них не раз спрашивали отпускную грамотку. Тогда старый зодчий вытаскивал из сумы указ с печатью, и путников отпускали. Но указ пропал во время татарского набега.

Запинаясь, Голован объяснил, что грамотки у него нет, но он человек свободный, ученик строительного дела.

- Свободный? - усмехнулся предводитель отряда. - Ты нашего боярина Артемия Васильевича беглый холоп, и мы тебя поймали!

- Сколько ни бегай, а быть бычку на веревочке! - молвил один из верховых. - Тебя, Волока, должен тиун наградить: ужо третьего на неделе приводишь.

- У меня глаз зоркой, дальновидный глаз! - похвалился Волока. - Иди с нами, малый, да не супротивничай, а не то в железа скуем... Амоска, посади его к себе!

Голован видел, что сопротивляться бесполезно, и сел позади Амоски.

Андрею не раз приходилось слышать, как бояре и дворяне, нуждаясь в слугах, по произволу пишут людей к себе в холопы. "Судебник"38 грозил за незаконное лишение свободы суровыми карами; но кары не устрашали насильников.

Достаточно было боярскому тиуну явиться к наместнику с посулом39 и заявить: "На сего нашего сбеглого холопа есть у нас послухи"40, - и попавшему в беду не было спасенья.

Наместник давал на приведенного "правую грамоту" и тем узаконивал холопью его участь. "Написал дьяк - и быть тому так!"

Иным удавалось сбежать, но господа задерживали холопа, где бы потом он ни попался.

Мрачные думы одолевали Голована. Амоска оглядывался на него с состраданием: душа парня еще не очерствела. Когда они отстали на повороте дороги, Амос шепнул:

- А ты, малый, выдумай себе имя!

- Зачем? - удивился Голован.

- Беспонятливый! Да коли "правую грамоту" напишут на твое природное, тебе довеку из кабалы не выбраться.

- Наставление твое исполню! - обрадовался Андрей.

Часа через два группа поимщиков въезжала в усадьбу князя Артемия Васильевича Оболенского-Хромого.

Усадьба походила на маленькую крепость. Привольно раскинувшись на нескольких десятинах земли, она была обнесена высоким бревенчатым тыном, а в воротах стояли сторожа с дубинками.

Один из сторожей ухмыльнулся:

- С добычей?

- Заполевали!

Боярские хоромы красиво возвышались посреди двора. Крыши двускатные, четырехскатные, бочкообразные, шатры разной высоты лепились друг к другу в живописном беспорядке.

Голован невольно остановился, рассматривая здание. Но старшой грубо дернул его за руку и заорал в ухо:

- Эй ты, блажной! Остолбенел?

Андрей вздрогнул, очнулся.

На высоком крыльце стоял княжой тиун Мурдыш, которому донесли о приводе нового холопа. Был Мурдыш приземист и плотен, чуть раскосые глаза смотрели властно. Мурдыш поражал богатством наряда: малиновый суконный кафтан с золотыми нашивками, поверх кафтана накинута враспашку червчатая ферязь41 с золочеными пуговицами; на голове бобровая шапка. По одежде и осанке тиун мог сойти за боярина.

Тиун был правой рукой князя Оболенского и в его муромской вотчине вершил дела как хотел. Своей рабской долей Мурдыш гордился: "Я моего господина природный холоп!"

Мурдыш знал грамоту и ведал письменной частью в имениях Оболенского. В отписках и челобитьях тиун наловчился не хуже любого приказного дьяка.

Тиун милостиво кивнул головой поимщикам, которые подвели Голована к крыльцу.

- Попался, вор! - злобно промолвил Мурдыш. - Долго ж ты, холоп, от нас бегал!

- Я не вор и не вашего боярина беглый холоп, - твердо возразил Голован. - Звать меня Семен, Никаноров сын, а родом я из города Пскова.

- Облыжные42 речи говоришь, Семейко, Никаноров сын! Родом ты не псковской, а наш, муромской. Сбег ты от нас в позапрошлом году, и на то у нас грамотка есть. Ужо завтра я ее покажу!

Голован улыбнулся, и его насмешливая улыбка взбесила тиуна. Оба молчали, и каждый думал своё. Андрей понимал, что тиун составит кабальную грамоту на имя Семейки Никанорова и тем признает его вымышленное прозвание. А Мурдыш догадался, что пленник выдумал имя; но приходилось утвердить его ложь и составить кабальную запись, которая немного будет стоить.

Мурдыш сказал вполголоса:

- Ну, Семейко, или как там тебя... Знаю, ты парень с головой. Будешь верно служить - я тебя возвышу: у меня что выговорено, то и вымолочено!

- Коли ты меня так хорошо знаешь, поведай: куда я пригоден и к какому делу приставить меня мыслишь?

Рука Мурдыша полезла к затылку, и он смотрел на Голована в недоумении. Но к тиуну подскочил Волока и шепнул ему на ухо. К Мурдышу вернулась уверенность:

- Ведомо мне, что ты строитель. К сему делу тебя и приспособим.

Голован понял: слова, необдуманно сказанные на проезжей дороге, выдали его.