Страница 91 из 110
Усмехнувшись бородатой шуточке, она достала из сумочки сигареты и блаженно затянулась.
Через пару минут незаметно подошел Никита. Она даже вздрогнула, услышав совсем рядом его нарочито грубый голос:
— Балдеешь, падла?
— Господи, ну и шуточки у тебя! Так и в обморок грохнуться недолго.
— Погоди грохаться. Этот номер у нас во втором отделении.
Он отпер ворота, широко распахнул их и, сделав шажок в сторону, поклонился:
— Прошу вас, мадам!
Она ответила реверансом и гордо ступила в распахнутые ворота.
Прямая расчищенная дорожка вела к сверкающему разноцветными окнами чудо-домику, двухэтажному, обшитому золотистыми ровными досочками. Над высоким крыльцом призывно горел висячий фигурный фонарь.
— Что за черт?! — услышала она за спиной и удивленно обернулась. Никита широкими шагами догонял ее. Лицо его было встревоженным.
— Что случилось? — спросила она. Сердце екнуло от дурного предчувствия.
— Я же вроде тут электричество погасил везде. Только фонарь оставил... Или все-таки забыл...
Он, уже не обращая на нее внимания, стремительно Зашагал к дому. Она еле поспевала за ним.
— Ну, если Танька-сука решила мне подлянку устроить... — бормотал он на ходу.
— Никита, постой, я не...
Она не успела договорить. Никита одним прыжком взмыл на крыльцо, рванул на себя незапертую дверь и исчез в доме. Таня побежала следом за ним.
На паркете красивой, обшитой темным деревом прихожей, посреди толстых осколков, видимо, зеркала валялась сорванная с петель резная вешалка. Хозяйственный шкаф был распахнут настежь, все находящиеся в нем банки и пакеты были опрокинуты, разбиты, распороты.
С потолка на стены непристойно сползала большая фиолетовая клякса.
Вонь была нестерпимая — несло керосином, фекалиями, краской, скипидаром, дихлофосом и еще непонятно чем. Пробивавшийся сквозь миазмы слабый аромат цветов и яств придавал запаху особенную омерзительность. Зажав нос, Таня вслед за Никитой шагнула из прихожей в гостиную.
Здесь царил полный разгром — не просто варварский, а глумливый, извращенный. Кресла и диваны располосованы ножом, со шкафов сорваны двери, ковер усыпан осколками стекла. Все, что не было сломано, оказалось залито, затоптано, загажено. И лишь безупречно сервированный на двоих овальный стол и высокая люстра остались нетронутыми. Впрочем, приблизившись к Никите, застывшему возле стола, Таня, с трудом удерживая рвоту, увидела, что каждое блюдо на столе аккуратно посыпано хозяйственными и садовыми химикатами, окроплено керосином, скипидаром, санитарной жидкостью или попросту мочой. Посреди стола на пустом блюде возвышалась кучка экскрементов, в которую было воткнуто золотое кольцо камнем наружу и две алые розы. На белоснежной поверхности торта было коряво выведено: «Х.. вам!», вдоль бороздок надписи тянулись коричневые полоски — видимо, перед тем как оставить свой автограф, автор обмазал палец тем, в чем торчало кольцо.
— Что... что это? — давясь, прошептала Таня. Никита обернулся к ней. Губы его кривились в дикой ухмылке, в глазах плясали безумные искры.
— Это? — протяну л он, бесшумно приближаясь к ней. — Это, надо полагать, подарочек моей обожаемой сестры. Подарочек к нашему празднику.
Он все надвигался на Таню. Она невольно отступила, каблуком хрустнув по осколку.
— К... к какому празднику? — пролепетала она.
— К нашей помолвке. Она высказала свое неодобрение...
— Но, Никита... ты же мне ни слова не сказал. О помолвке.
— Да? Возможно. Вот.
Он наклонился над омерзительным столом, запустил пальцы в кучу дерьма, извлек колечко с камнем и, не обтерев, ткнул им Тане в грудь.
— Получай, невеста неневестная, — сказал он. — Это твое. Рада?
Таня отбросила от себя его руку с кольцом. Хотела что-то сказать, но не могла.
— Ах, не рада? — с глумливым сочувствием проговорил Никита. — Или перепачкаться боимся?
Он мазнул кольцом по щеке Тани и отшвырнул его в угол. Она покраснела и схватилась за щеку. Потом, зажмурив глаза, размахнулась и отвесила Никите душевную оплеуху. Он откинул голову и, продолжая то же движение, повернулся к ней спиной и медленно пошел вдоль стола. Таня ждала неизвестно чего, не в силах пошевелиться.
— Впрочем, нет, — бормотал Никита, словно забыв о ее присутствии. — Вряд ли Танька, вряд ли... Слишком простодушно, не по-нашему. Она бы напакостила изящнее, тоньше, подлее... Тут... тут другое что-то...
Бубня себе под нос и осторожно ступая между осколками и пятнами грязи, он направился в угол, к деревянной лестнице.
— А что там? Там-то что? — слышала Таня его хриплый полушепот.
Он миновал короткий пролет и скрылся за поворотом лестницы. Как только он исчез из виду, оцепенение моментально схлынуло с нее. Невольно копируя кошачьи движения Никиты, она направилась к дверям. Переступила через поваленную кадку с. пальмой, вышла в прихожую, пошла по зеркальным осколкам, взялась за ручку...
Тишину прорезал жуткий, звериный крик. Таня вздрогнула и замерла, держась за ручку. Крик сверху повторился.
— Что ж ты? — пробормотала Таня себе самой. — Беги, дура! Беги отсюда!
Но ноги не слушались ее. Она промчалась через гостиную и взлетела по лестнице. На площадочке второго этажа перед распахнутой дверью чернела густая лужа. Кровь... . Таня привалилась к косяку и тихо сползла на пол, в эту самую черную лужу.
Кровь была везде: залила весь пол, запятнала стены, размашистой дугой пересекла потолок, стекала на коврик со свисающей с кровати руки. Она видела спину Никиты, опустившегося на колени и навалившегося всем телом на кровать, закрывая собой лежащего.
На кровати, оскалив зубы и устремив вверх огромные глаза, лежал Огнев.
Эхо криков еще звучало в ушах Тани, но теперь она услышала тихий, монотонный, перемежаемый влажными вздохами шепот Никиты:
— ...только тебя, только тебя одного... Только ты мог понять меня, простить мне Ольгу — ты понимал, что так надо, что без престижной жены мне ничего не светит. И гаденыша Сайянта ты простил... когда из-за этого шоколадного провокатора меня вытурили из Вены. Тогда все отвернулись от меня, я потерял работу, семью, доброе имя. И только ты принял меня, поддержал... И потом в трудную минуту ты всегда был рядом, а я... Я отталкивал тебя, унижал, оскорблял, помнишь? Прости меня, прости... Я недостоин прощения, я понимаю. Помнишь, как я лгал тебе, уверяя, что Татьяна нужна мне как ширма... Ты говорил, что эта ведьма околдовала меня, крадет меня у тебя. Ты плакал, молил. И тогда я ударил тебя. В первый раз. А потом бил еще и еще... Прости, прости меня, Юрочка, милый, единственный мой...
Таня сидела в луже крови, не шелохнувшись, окаменев изнутри — душа отказывалась принимать этот ужас.
Никита вновь уронил голову на бездыханное тело Огнева и забормотал что-то, сначала невнятно, потом все отчетливей и громче, чуть ли не срываясь в крик:
— ...Я отдам свою кровь вместо твоей — хочешь? Возьми мою кровь и встань, воскресни!
Он стремительно вскочил с колен и занес над собой какой-то длинный, сверкающий предмет.
Таня дико закричала. Никита резко обернулся, выронив бритву.
— Ты! — крикнул он. — Ведьма! Сгинь!
Он подбежал к ней и с размаху ударил ногой в живот. Таня охнула, сложилась пополам и откатилась на площадку. Никита рванулся в глубь спальни...
Таня мячиком скатилась по ступеням и помчалась из дому вон...
Выбежав на ведущую к воротам дорожку, она оступилась, подвернув лодыжку, упала, мгновенно поднялась, отшвырнула во тьму туфли и, чуть припадая на ногу, выбежала на улицу.
Вокруг никого не было. Лишь у дальнего фонаря, раскачиваясь, обнимал столб мужик в ватнике.
— Станция! — крикнула она. — Где станция? Мужик посмотрел на нее, икнул и перекрестился.
— Где станция, я спрашиваю?! Ну!
Мужик ошалело махнул рукой туда, откуда она прибежала.
— Там?! Точно там?!
Мужик судорожно закивал головой, не переставая креститься...