Полет ворона

Никитенко распорядился пригласить Волкова, которого помощники Никитенко уже основательно подготовили к этой беседе. Но когда Илья услышал, что придется расстаться с квартирой и всем ее содержимым, с ним случилась форменная истерика. Он рыдал, катался по полу и орал, что все это на самом деле принадлежит сестре, что он здесь только хранитель, что у Норы свои виды на квартиру и обстановку. Никитенко был готов и к этому. Он предложил Илье несложный выбор — или гнев мачехи (а ни на что более весомое она будет не способна, поскольку формально владельцем квартиры является он) и жизнь на свободе, в условиях, в которых живут миллионы честных советских тружеников, — или колония усиленного режима (а учитывая особенности личности и состояние здоровья уважаемого Ильи Соломоновича, можно не сомневаться, что он там и месяца не протянет, причем месяц этот будет для него неприятен во всех отношениях). Но и при втором варианте квартира со всем содержимым мачехе не достанется, а будет конфискована в пользу государства.

Илья скис и сделался ко всему безучастен. Никитенко взял с него липовую подписку о невыезде и под присмотром двух сотрудников оставил в уже не принадлежащей ему квартире, где продолжал работать «эксперт», в миру — директор элитарного комиссионного магазина на Невском, добрый знакомый Николая Николаевича. Все обнаруженные при обыске деньги и ценности лежали в большом опечатанном чемодане, помещенном покамест в запертую и тоже опечатанную кладовку. Никитенко и двое других сотрудников выехали вместе с Сильванским на его квартиру, где предстояло забрать остальное.

Через три недели ликвидация предприятия Силъванского и Волкова была завершена, и пришло время делить доходы. Реально эти доходы оказались несколько выше суммы, названной Никитенко Сильванскому, но на заключительном заседании штаба было решено передать этот излишек «экспертам», осуществлявшим распродажу имущества, — ведь именно благодаря их профессионализму этот излишек и возник. Распределение же основного дохода прошло в полном соответствии с давно уже согласованным планом.

Таня получила квартиру (тянувшую по «рыночному курсу» на пятьдесят тысяч), пятнадцать тысяч деньгами и кое-какие дорогие безделушки, в том числе и пасхальное яичко работы Фаберже. От остальной обстановки она решительно отказалась (многие вещи и вещички ей нравились, но все их перетрогали поганые руки Ильи), и все отошло в распоряжение Переяславлева, который кое-что продал, наварив тысяч тридцать, а кое-что перевез домой — то есть к Аде и в свою двухкомнатную холостяцкую «берлогу», в которой почти не жил, но вел приемы и размещал иногородних гостей и богатых клиентов. Вместо двадцати пяти тысяч Якубу вернули тридцать пять, и теперь он буквально боготворил Таню. Остальное взял Никитенко: ему нужно было расплатиться со своей бригадой и кое с кем наверху и частично компенсировать затраты «пострадавшим», которым отныне предстояло отстегивать уже не самозванцам, а реальным властям, под реальные гарантии и не с потолка, а по взаимно согласованному тарифу. В целом это очень устраивало обе стороны.

Дэшку-Качуру, стукача Сильванского, прирезали в темном парадняке возле Апрашки. Убийц не нашли.

Через день после получения ордера на новое жилье Илья Волков напился до бесчувствия и поплелся в таком виде в мастерскую к знакомому художнику, но на пятом этаже свалился в лестничный проем и разбился насмерть.

Сильванский исчез из города.

Цены на порцию любого зелья — от анаши до самых экзотических синтетиков — резко подскочили, как и число уголовных дел, связанных с наркотиками. Но на девяносто процентов на скамью подсудимых попадали рядовые наркоманы, на девять мелкие толкачи, и лишь на один — относительно серьезные персонажи, красиво сданные конкурентами. Время от времени различные органы — угрозыск, КГБ, транспортная милиция, таможня — перехватывали крупные партии, которые всякий раз оказывались как бы бесхозными. Рассыпалось несколько мелких группировок. Все это давало основания гордо рапортовать в центр, что «в этой сфере у нас наведен порядок».

И действительно, в каком-то смысле порядок был наведен: наркомафия получила в городе надежную крышу. Серый обыватель разницы не почувствовал. Людям, Тане безразличным, жить стало лучше и веселей. Сама она умела несколько упорядочить грядущее, заработав дом и приданое достойные ее. Не то чтобы, она придавала деньгам особое значение, но без них было довольно сыро. Покоя не давала только Ада. Не то не верила самой Татьяне, не то в ее счастье...

По периметру треугольного скверика на Манежной площади и у въезда на Зимний стадион бампер к бамперу стояли солидные, ухоженные машины, и Тане с трудом удалось втиснуться между двумя черными «Волгами».

Хотя о сегодняшнем показе «Крестного отца» ни в газетах, ни по радио, ни по телевидению не сообщали ни слова, жаждущих лишнего билетика набралось изрядно. Впрочем, многие уже уходили, потеряв надежду. Сегодня впускали по особо отпечатанным приглашениям, и случайной публики среди приглашенных не было. Неслучайные же своей неслучайностью не поступались.

Миновав усиленный контроль, Таня и Павел оказались в фойе, где на всеобщее обозрение была выставлена красиво нарисованная программа сегодняшнего мероприятия:

НОВИНКИ МИРОВОГО КИНЕМАТОГРАФА. ФРЕНСИС ФОРД КОППОЛА (США). «КРЕСТНЫЙ ОТЕЦ». ПО РОМАНУ МАРИО ПУЗО (тут Таня не удержалась и хихикнула, подтолкнув Павла локтем).

1. ЛЕКЦИЯ «ГОЛЛИВУД СЕГОДНЯ» (ЛЕКТОР — ТОВ. ПОГАНЬКОВ В. Н.).

2. ПРОСМОТР КИНОФИЛЬМА «КРЕСТНЫЙ ОТЕЦ».

— Отдел культуры обкома, — сказал Павел, указывая на фамилию «Поганьков». — Специалист по разоблачению «их нравов». Минут на сорок. Послушаем?

— Уж лучше в буфет, — сокрушенно вздохнув, сказала Таня.

Столики были забиты, а к стойке тянулась средних размеров очередь из хорошо одетых людей. Таня и Павел али в хвост. Тут же из-за дальнего столика поднялся представительный мужчина и, улыбаясь, стал оживленно махать рукой, явно Тане. Это заметил Павел. Таня же смотрела в другую сторону. Павел тронул ее за руку.

— Посмотри. По-моему, тебя.

Таня обернулась. Мужчина, лавируя между посетителями и не снимая с лица улыбки, приближался к ним. Таня ответила ему не менее лучезарной улыбкой.

— О, милая Танечка! — с чуть заметным акцентом произнес, подойдя к ним, мужчина и склонился, целуя ее руку.

— Антон Ольгердович Дубкевич, из министерства культуры Латвии, — быстро сказала Таня Павлу. На лице мужчины возникло секундное замешательство, которое, кажется, заметила только Таня. — А это Павел Дмитриевич Чернов, мой муж.

— Очень приятно, — выпрямившись, сказал Дубкевич и крепко пожал Павлу руку.

Внешне Дубкевич был чрезвычайно привлекателен: короткие светлые волосы на косой пробор, аккуратная щеточка усиков, прямой короткий нос, крепкие скулы, неизменная приветливая улыбка. Он необычайно напоминал актера на амплуа заграничных дипломатов, высокопоставленных цэрэушников, культурных, подтянутых акул империализма и прочих миллионеров.

— Тоже предпочли не слушать товарища Поганькова? Давайте не слушать вместе, — предложил Дубкевич.

— Ой, Павлик, — раскрыв сумочку, спохватилась вдруг Таня. — Я, кажется, сигареты в бардачке забыла. Будь другом, сгоняй, а? Вот тебе ключи, а вот пригласительный, чтобы назад пустили. А мы пока возьмем тут чего-нибудь.

— Не вижу проблемы, — сказал Дубкевич, отработанным жестом извлекая из кармана замшевой куртки пачку с изображением дромадера.

— «Кэмел» для меня крепковат. Предпочитаю «Мальборо».

Когда Павел вернулся с сигаретами, на столике, за которым его ждали Таня и Дубкевич, стояли бутылка шампанского, стакан сока для Тани и две вазочки — одна с виноградом и грушами, другая с пирожными.

— За приятное знакомство, — провозгласил Дубкевич, разлив по бокалам вино. — Таня успела кое-что рассказать про вас. Счастлив, что судьба свела меня с таким выдающимся человеком.