Полет ворона

— Прошу!

— Огневская? — спросила Таня, показывая на машину.

— Юрина, — подтвердил Никита. — Езжу по доверенности. Из него шофер тот еще, по городу боится ездить.

— Как он?

— Снялся летом в двух плевых эпизодиках, один из них наш. Теперь торчит в своей Москве, в полной мерехлюндии.

— Противный он какой-то...

— Кому как. Народ любит.

Они тронулись с места. Никита вел машину плавно, не спеша, и Таня немного вздремнула в дороге.

— Приехали! — сказал Никита. Они стояли возле Таниной двенадцатиэтажки. Никита выгрузил чемодан и, заперев «Ниву», первым направился к подъезду. Таня еле поспевала за ним.

— Я тут опять, по старой памяти, похозяйничал у тебя, так что ты не удивляйся, — предупредил он, когда они стояли в лифте, как ни странно, работающем. — Ты же помнишь, Иван в тот раз оставил мне ключи, а ты вроде бы не отобрала.

— Забыла, — с улыбкой сказала она.

Они вошли в квартиру, и первым делом Таню поразил запах. В воздухе смешивались запахи жареной утки, свежей сдобы, печеных яблок. Она удивленно посмотрела на Никиту.

— В честь прибытия хозяйки решил блеснуть кулинарным искусством. Салат «Самурай», утка в яблоках, ореховый торт с шоколадом. Ты не возражаешь?

— Нисколько. И все сам?

— Собственноручно. С утра у плиты колдовал.

— Зачем ты так?

— Поверь, было совсем не в тягость. Для тебя же. Таня промолчала и зашла в гостиную. Стол был безупречно сервирован на двоих. У каждого места одна на другой стояли три тарелочки, на верхней лежала полотняная салфетка, слева от прибора — три вилочки, справа — три ножа, а еще — бокал и рюмка. В самом центре красовалась высокая ваза с яблоками, грушами и виноградом.

— Как в лучших домах, — сказала Таня.

— Почему «как». Для меня твой дом и есть лучший.... Ну-с, ручки мыть и за стол. Первая перемена — холодные закуски.

Пока Таня умывалась, на столе в дополнение к обещанному «самураю» появилась свекла с орехами и майонезом, зелень, половинки помидоров, фаршированные яйцом и еще чем-то вкусным, графинчик с чем-то желтым и запотевшая бутылка шампанского. Таня ахнула.

— Ну ты даешь!

— За тебя! — торжественно произнес Никита, поднимая бокал.

— Тогда я-за тебя.

— Молчи и пей. За меня потом выпьешь, если захочешь.

— Обязательно.

Они чокнулись, получилось как-то особенно звонко..

— Оставь местечко для утки и торта, — посоветовал Никита, когда Таня положила себе четвертую порцию «самурая».

— Ничего, управлюсь.

— Тогда предлагаю паузу перед горячим, — сказал Никита. — Я хочу тебе кое-что показать. Таня вытерла руки салфеткой.

— Показывай.

— Иди сюда. Это надо держать бережно, подальше от еды, чтобы не запачкать ненароком.

— Да что же это?

Никита снял с серванта кожаную папку с золотым тиснением «Мосфильм» и, сдув с нее воображаемые пылинки, протянул Тане, пересевшей на кровать. Таня раскрыла папку.

— Впрочем, нет, — сказал Никита, отобрав у нее папку. — Такое надо читать вслух и стоя.

— Можно я посижу? — попросила Таня. Никита подумал и кивнул.

— Тебе все можно... Итак, мы начинаем. — И он заголосил заунывно-торжественно, чуть нараспев, очень противно: — Ленинской коммунистической партии посвящается...

Таня вздрогнула. Никита, и бровью не поведя, продолжил:

— Геннадий Шундров. Начало большого пути. Две серии. В ролях: В. И. Ленин — Михаил Ульянов, Н. К. Крупская — Ия Саввина, Я. М. Свердлов — Игорь Кваша, А. В.Луначарский — Евгений Евстигнеев...

Он продолжал зачитывать список известнейших исторических личностей и не менее знаменитых, во всяком случае несравненно более любимых, актеров. Таня слушала, не вполне понимая, как все это следует понимать;

— И наконец, А. М. Коллонтай — Татьяна Ларина... Дальше уже эпизоды... Ну как? Таня со страхом смотрела на него.

— Слушай, я ничего не понимаю. Откуда ты это взял?

— Все утверждено и подписано на самом высоком уровне. Выход запланирован на февраль, к началу какого-то важного партийного мероприятия. Так что сегодня отдыхаешь, три дня вчитываешься в роль — откровенно говоря, этого много, потому что задействована ты там всего в трех сценах, причем в одной позволяешь себе спорить с самим Владимиром свет Ильичом, после чего тебя от греха подальше направляют послом в солнечную Швецию, и ты навсегда исчезаешь из фильма. В четверг садишься на «Красную стрелу» и в пятницу утречком предстаешь пред светлы очи Самого. Не волнуйся, тебя встретят, причем на высшем уровне.

— Погоди, кого это Самого?

— Ах да, я не сказал... Самого товарища Клюквина Анатолия Феодоровича.

Таня недоуменно пожала плечами.

— Как, ты не знаешь товарища Клюквина, имя которого должно быть на устах у каждого, имеющего отношение к советскому кино? Это же первый секретарь Союза кинематографистов, крупнейший специалист по партийным «Илиадам», даже, кажется, член ЦК... Впрочем, нет, это Шундров член ЦК.

— А Шундров — это кто? — беспомощно спросила Таня.

— Слушай, твое невежество превышает политически допустимый уровень... Профилактически объясняю: товарищ Шундров есть лицо государственное, официально признанное первым драматургом Советского Союза. А говоря сугубо приватно, прохиндей, женатый на дочке кого-то из Политбюро и раз в десять лет кропающий пьески наподобие этой, которые подлежат немедленному внедрению во все областные и республиканские театры и столь же немедленной экранизации.

— Я не знаю, — сказала Таня. — Противно это все как-то. Как тогда, в самолете.

— Я тебе читал список актеров, занятых в фильме? Ты считаешь себя умнее и порядочнее их? Думаешь, им не противно? Но никто и не думает отказываться, потому что надо. Закон такой. В нашем случае закон профессионального выживания. Более того, высочайшие мастера стараются, выкладываются, и даже из Шундрова с Клюкви-ным делают конфетку. Не нравится материал — подумай о школе, которую ты приобретешь, работая с ними.

— Понимаю, — задумчиво сказала Таня.

— И подумай вот еще о чем. Такой фильм — это гарантированная Ленинская премия, призы и звания всем новным участникам. После премьеры ты проснешься зажженной артисткой, гарантирую.

—Я? — Таня отмахнулась. — Да ты сам прекрасно знаешь, какая из меня актриса — и года в кино не проработала, образования актерского нет, ничего не умею, кроме того, чему Борис Львович научил... и ты конечно...

— Тогда считай это авансом, который ты потом отработаешь сполна, но на несравненно лучших условиях. Да ты сама сможешь ставить эти условия, выбирать.

Таня вздохнула.

— Давай сюда. Почитаю на сон грядущий... Ты, кажется, говорил про горячее?

Никита сложил ладони и поклонился.

— Слушаюсь и повинуюсь, мэм-сахиб. После торта Таня в изнеможении откинулась на кровать.

— Ну накормил. На сто лет вперед, — с трудом произнесла она. — С посудой завтра разберусь, а то и не подняться. Спасибо. Иди сюда.

Никита наклонился над нею, и она от души поцеловала его. Он впился в нее губами и не отпускал, пока она не оттолкнула его.

— Довольно. Который час?

— Половина первого. В смысле, мне пора?

— Пора... Постой, ты же пил... Шампанское, потом желтое это...

— Бенедиктин.

— Да, его. За руль тебе нельзя, а на метро не успеешь. Устраивайся у Ивана в кабинете. Только сам постели, ладно, а то я ни рукой, ни ногой.

— Значит, пока нет? — грустно спросил он.

— Пока нет.

— Ну, будь здорова, — он направился к двери. — Я завтра позвоню.

— Да куда ты? Оставайся, я же сказала.

— У Ивана в кабинете? Лучше рискну за руль. Движение ночью небольшое, гаишники спят, я практически трезвый. Доберусь, не беспокойся.

— Как доедешь, позвони. Я волноваться буду.

— Спать ты будешь, — с горечью произнес Никита.

— Только после твоего звонка. Понял?

— Ладно, позвоню.

Он ушел. Таня, превозмогая себя, встала, кое-как ополоснулась, постлала постель и легла. Ей казалось, она действительно уснет, не дождавшись звонка Никиты но сонное состояние с каждой минутой уходило от нее. Полежав немного в темноте, она зажгла лампу и взяла с серванта высокоидейный сценарий. Само по себе чтение увлекло ее не сильно, но мысль о том, что вскоре и ей суждено жить в этих картинах, будоражила воображение. Уже давно позвонил Никита и доложил, что добрался благополучно, уже проехала по предрассветной улице поливальная машина, а она все читала, читала...