Страница 3 из 4
Он не смог произнести угрозу, хотя и намеревался. Она бы наверняка умерла от клаустрофобии в больничной палате.
Хельма подавленно, но спокойно перенесла все обследования; доктор заверил, что у нее будут близнецы. А с приходом зимы в доме воцарилась та уютная тихая безмятежность, которую умеют создавать только счастливые женщины, ожидающие ребенка. Роджер не мог нарадоваться, глядя, как жена деловито хлопочет по дому, такая здоровая и цветущая. Никакого сравнения с женами друзей - капризничающими и поминутно жалующимися на приступы каких-то таинственных хворей.
Зима пришла быстро, принеся обильные снегопады, но дороги успевали расчищать, и Роджер по-прежнему каждый день ездил на работу. Бродила ли Хельма по лесу днем, он не знал; во всяком случае, ночью она из дому не выходила. Стояли необычно сильные морозы, и, стоя у окна, можно было видеть, как осмелевшие от голода олени подходят к садовым воротам; ночью стылую тишь разрывал волчий вой и яростное рычание рысей. Роджер хмурился и однажды ночью заговорил о винтовке, но Хельма неожиданно настойчиво и озабоченно принялась его разубеждать:
- Волки трусы, поверь мне. Они никогда не посягнут на что-нибудь больше кролика. А рысь не тронет тех, кто не трогает ее.
В феврале Боб Коннор меньше чем в миле от дома Ласситеров подстрелил самца рыси и принес его на плечах прямо к их крыльцу. Стучал до тех пор, пока они не вышли посмотреть.
- Я подстрелил этого большого парня в скалах вниз по вашему ручью, Роджер. Своей малышне я строго-настрого наказал сидеть дома, и на твоем месте не стал бы разгуливать по лесу по ночам, а уж на месте твоей жены тем более. Вокруг этих котов кишмя кишит.
Он сбросил труп на ступеньки и, кряхтя, расправил плечи.
- С этими ребятами шутки плохи... боже мой, Хельма, что с тобой? Роджер - скорее...
Роджер обернулся и как раз успел подхватить ее, оседающую наземь.
Принесенная в спальню, она очнулась и начала неуклюже извиняться за свою слабость, а Боб, поскорее ретировавшись, в сердцах выругался.
- Прости, Роджер. Нелл тоже терпеть не может всякой мертвечины, а ведь твоя Хельма еще похлеще. Стоило мне, старому дураку, подумать перед тем, как тащить сюда подстреленного кота!
Глядя вслед уходящему Бобу, Роджер подумал, что тот наверняка добавит кое-что к рассказам о Хельминой странности. Он не стал ни бранить, ни расспрашивать Хельму и не решился передать ей последние слова Коннора, сказанные нарочито вежливым тоном: "Я бы не хотел, чтоб она бегала в лесу по ночам. Я часто стреляю лесных котов и волков - за них платят, ты знаешь. Я, конечно, буду осторожнее, но сам знаешь!.."
После этого случая Хельма стала еще спокойнее и деловитей, потеряв, казалось, всякое желание выходить из дому. Встревоженный Роджер уговорил ее выйти прогуляться в сад и хотя бы ненадолго покинуть дом, где она себя заперла, отсыпаясь днем и неслышно, крадучись, обходя комнаты по ночам. Она отвечала уклончиво: слишком устала, чтобы выходить из дому, ребенок ночью двигается сильнее и не дает уснуть. Движения ее стали плавнее и замедленней, лицо округлилось, сочетание полных щек и резкой, угловатой линии скул, косого, стремительного разреза глаз под густыми бровями создавало особенное, загадочное и жутковатое выражение затаившейся хищности. Впрочем, в остальном все оставалось прежним.
В марте метели и ветры, скатившись со склонов Адирондакских гор, заперли Ласситеров в доме на несколько дней. Как-то поутру снег начал таять, зима отступила, ручьи переполнились холодными снеговыми потоками, и влажная зелень показалась из-под промокшей коричневой щетины мертвой травы. Грачи и вороны усыпали распаханные поля, в лесу зазвучала капель.
Иногда вечерами, когда закатное солнце расплывалось в дымке у горизонта, Хельма приходила к воротам, и на ее лице была такая тоска, что сердце Роджера наполнялось жалостью - вольного лесного зверя опутали тугой сетью любви, которую он, наконец, сплел вокруг ее сердца. Ворота не замыкались, но Хельма не притрагивалась к засову. Роджер был доволен, потому что сейчас, с приходом теплых ночей, все чаще слышалось ворчание рысей, а весной, как он знал, самки готовы растерзать любого, приблизившегося к котятам. Он не сомневался, что Хельма станет защищать своих детей не с меньшей яростью.
Предполагалось, что на время родов Хельма ляжет в больницу в Олбани. Она ничем не выразила своего согласия или несогласия, и Роджер посчитал дело решенным.
Как-то мартовским вечером за ужином Хельма деловито заметила:
- Кофе кончился, Роджер. Съезди в Олбани и привези, пожалуйста.
Как многие терпеливые и мягкохарактерные мужья, Роджер легко раздражался из-за мелочей и довольно сурово выбранил Хельму за непредусмотрительность: почему бы не сказать за завтраком? Она выслушала и невозмутимо добавила:
- Лучше тебе ехать прямо сейчас, а то магазины закроются. Я лягу в постель, очень устала.
Роджер запротестовал:
- Нельзя оставлять тебя одну ни в коем случае, особенно ночью. А вдруг начнутся схватки?
- Думаю, за час ничего не случится. Роджер, пожалуйста, - она начала всхлипывать, - я же не смогу, по таким дорогам...
Роджер почувствовал себя последним идиотом. В самом деле, из-за чего устраивать скандал, если женщина на последнем месяце беременности не хочет трястись двадцать миль по самым плохим в штате Нью-Йорк дорогам?
Он пожал плечами и пошел в чулан за пальто.
- Все в порядке, дорогая. Кстати, может, мне позвать миссис Коннор посидеть с тобой?
- Послушай, я ведь не вчера родилась, мне, между прочим, уже двадцать семь лет!
- Ладно, веди себя хорошо, я вернусь через час.
Он сбежал с крыльца, но вдруг вернулся.
- Хельма?
- Я здесь. Ты еще не уехал?
- Ты в самом деле не хочешь, чтобы я отвез тебя к Коннорам и забрал на обратном пути?
Смех Хельмы звонко раскатился в ночной тишине.
- Кто сейчас в положении, интересно, ты или я? Между прочим, если кое-кто не поспешит, то ему придется искать открытый магазин по всему городу!
Раскисшие дороги, к счастью, были почти свободны от снега и позволяли выжать из машины максимум. На окраине города нашлась маленькая ночная бакалея. Роджер схватил кофе и побежал, забыв сдачу, только в машине обнаружил, что счет всего на пять долларов.