Разность заразы

Где там эта его охрана ходит?! Трудно даже представить, как он ей-то надоел…

Главшпион, увидев только секундный намёк на осмысленность в глазах презика, молча рукой показал на инодела и себя и следом с вопросительным выражением мотнул головой в сторону двери – мол, пойдём мы…

По виду тот ничего и никак не ответил, но когда шпион встал и ещё раз мотнул головой – теперь иноделу, то возражать не стал. А может, был не способен…

Вышли от президента дипломат и разведчик вместе. Молча! Остановились на крыльце, как только закрылась входная дверь, и стал не виден постовой. Молчали, не зная, что сказать, но интуитивно понимая, что так просто им двоим новую информацию с собой не унести… То есть унести-то можно! Но как потом с этим жить? И главное даже не как, а сколько?! По времени… Сколько лет-месяцев-недель-дней… Или вообще – часов (вероятность наступления гибельной развязки возрастала по мере перечисления) они проживут с тем «эксклюзивом», которым только что невольно овладели.

И не в инопланетянах теперь дело. Они уже не эксклюзив… Были недавно, но стали только поводом, причиной куда более мощного – воистину сенсационного! – эксклюзива о президенте Великой Державы. Сознание обоих отказывалось в него верить, ибо не знало, как с этим быть.

И потому заговорило-засоветовало подсознание, выдавая самый простой защитный рецепт от стресса – забытье. Как будто ничего не произошло…

Впрочем, если «как будто», то это не забытье! Забытье – это просто «ничего не произошло» безо всякого «как будто», когда чисто в памяти и в мыслях. Э-эх, хорошо бы уметь очищать память от ненужного – страшного!.. И мысли бы уметь очищать… Точно! Если бы уметь очищать мысли, то можно было бы очищать только чужие – всякие ненужные, чтобы свои мысли – любые! – спокойно оставлять и не бояться потом.

А сейчас с «как будто» получается попытка игнорирования произошедшего… Да… Всё верно… Только ни хрена оно не получается!

Попробуйте президента проигнорировать! Он же… (нецензурное слово – даже подумать его страшно – как раз к мыслям о мыслях!) везде лезет… Точнее на себя абсолютно всё замкнул! Без его приказа ни ракеты не летят, ни дети не родятся, ни свет не горит, ни вода не течёт… Он – везде! Отец родной… Синоним Родины!

Вот вам и «не было ничего»… «Как будто»!..

Было! Ещё как… А вот теперь что будет?! С ними обоими… Подумать не получается – защитная реакция – даже в сон клонит.

Лимузины уже стояли у входа с приветливо распахнутыми задними дверями и дежурившими рядом навытяжку вышколенными водителями.

Не до них! Пусть ждут… Надо мысли упорядочить – прекратить их пляску…

Впрочем, это легче сделать в машине… В машинах – в двух… То есть порознь. Но расставаться так просто было страшно обоим, ибо каждый боялся каждого – его мыслей (опять же!) и, не дай бог, как следствие, могущих навредить поступков.

И то верно! А ну как начнёт собрат по несчастью обладания эксклюзивом горячку пороть… Он ведь не только себя – он и меня погубит! Или наоборот – молчать будет, а я где-то как-то что-то… Неосторожно, в общем… По обстоятельствам… Так этот потом ещё и подтолкнёт! В пропасть-то… Мол, вот оно истинное лицо его… В смысле, моё… Мол, видите, какой он… В смысле, я…

Но и раскрываться друг другу в этих своих одинаковых соображениях инодел и шпион никак не могли решиться, хотя и понимали, что придётся. Так и топтались на ступеньках, пытаясь не встретиться глазами.

Разведчик, наконец, по переполнявшему его психологическому преимуществу первенства в этой жизни, решился и стал демонстративно («Должен же понять!») разглядывать министра иностранных дел.

И неожиданно для себя разведчик понял, что хоть и работают они по одной линии уже несколько лет, что называется, бок о бок… даже – локоть к локтю – так точнее, строже, словно в строю… но толком инодела он никогда не видел – служебной необходимости не было. Фигурировал он только в оперативках под безликим кодовым именем «Стряпчий».

И вот теперь совсем другой повод… Другой, так сказать, контекст…

Безукоризненность внешности министра была вполне органичной – никакой нарочитости. Он с этим вырос – это в крови. Но! Даже несмотря на то, что родился и поднимался он там, за границей, где и состряпал себе карьеру – министерскую должность, несмотря на врождённый лоск, переезд на ПМЖ на родину даром не прошёл – выражение лица у него стало совсем уже здешнее. Не то чтобы очень лживое, а оно у всех дипломатов такое – лживость у них не детская, не краснеющая, а гордая и спокойная в своём профессионализме. Не в этом дело… Дело в выражении глаз при неисполнении служебных обязанностей – когда он предоставлен самому себе. Хочется соврать по привычке, а не выходит – сам же ведь правду и знает. Отсюда и растерянность от такой двойственности.

«Что, инодел, топчешься? Сам себя обмануть пытаешься? Инодел, инодел… Действительно инодел! Только не всегда это «ино»получается… Это потому что служба у тебя не конкретная… То ли дело у нас в конторе! Вот я…»

«…Вот ты, – думал про коллегу инодел, так и не поднимая глаз на него, но почувствовав уже, что тот на что-то решился. – Стоишь весь такой… Такой… Спецслужба, одним словом! Основная, вроде как… И все мои легальные сотрудники – и твои тоже, только не легальные. Секретные! Они и сами засекречены и секреты знают… А ты и их всех знаешь и всё то общее, что из каждого в отдельности их знания складывается… Владеешь информацией – владеешь миром! И получается, что я тоже у тебя на службе… Но ведь и ты у меня! А всё высокомерие твоё – полицейского свойства, то есть – псовой породы… Пёс ты! Дворняга! И вид у тебя сторожевой… И лицо… В смысле, морда – во всегдашнем ожидании команды «фас!».

Рассуждая таким образом, инодел и главшпион словно в явь из сна – из наваждения какого-то! – возвращались. Им становилось… не то чтобы хорошо, а как-то привычно. И потому спокойно.

Поломавшись – недолго, исключительно по дипломатическому этикету – министр шпионский пас принял – вопросительно посмотрел в ответ и кивнул головой.

– Поговорить надо…

– Надо, – согласился инодел.

– Едем каждый в своей машине на свою службу. Через час без машин и секретарей встречаемся по такому-то адресу…

– Хорошо вам говорить! Вы – засекречены… А меня каждая собака знает – ежедневно в телевизоре!..

– Не беспокойтесь. Там свидетелей не будет. Это явочная квартира.

Демонстративно, чтобы видели из окон, подали друг другу руки, расселись по лимузинам – каждый в свой, и разъехались… Чтобы встретиться… Тайно!.

Глава V

Чистота – залог здоровья… Душевного!

– Ты бы хоть прибрался у себя тут, Адамыч, в конуре своей! – Петровна, раньше всех пришедшая на работу уборщица, чтоб освежить кабинеты до того, как конторские мешать начнут, проговорила это с привычным раздражением вместо утреннего «здрасьте», следом за прищуренными глазами сморщив в приступе брезгливости нос, застигнутый врасплох освобождённой из-под старого одеяла вонью несвежих носков.

Сторож Адамыч в ответ не злился – всё равно вставать уже надо было – а молча сидел и, пряча удовлетворённую от чужого ворчания улыбку, болтал ногами под топчаном – ботинки нашаривал. Достал. Обул – унял вонь. Затеял новую – воткнул в рот сигарету «Прима». Зажёг её спичкой, навоняв теперь сначала серой, а следом – табачиной.

Петровна, совершенно искренне сокрушаясь и изображая переживание всем своим большим округлым лицом, забыла про первый упрёк и прогудела-проворчала новый:

– О-о-о… Не успел глаза открыть – уже! Ты бы хоть умылся сходил… Есть же вода-то в кране! Только что набирала… Да проветрил бы пока… Конуру-то свою…

Сторож, которому новый упрёк добавил хорошего настроения, поднял теперь довольное лицо на подружку. Та раззадорилась:

– Чё лыбисси-то? О-о-о… Тянет свою соску! На голодный желудок… Совсем о здоровье не думает! Чаю бы хоть попил… Есть чай-то? Заварить? Давай заварю…

Адамыч теперь совсем проснулся и рассмеялся уже совершенно открыто и искренне. Хотя и смехом этот сип-хрип можно было назвать не сразу, а только после того, как в выходивших из него шипящих и булькающих звуках раздались-таки несколько уверенных прерывистых хохотков, раздосадовавших Петровну вконец: