Страница 36 из 64
Из их почти полугодового общения Павел знал, что Клэр – ученая-орнитолог, занимается миграциями птиц, у нее в лабораторном корпусе в клетках живут тысячи пернатых, от маленьких синичек, которые, как известно, лучше в руках, чем журавль в небе, и до самых натуральных розовых фламинго. Но Павел никогда не мог взять в толк, а зачем здесь птицы? И при чем тут орнитология – в забытой Богом Ред-Рок Вэлли?
– Знаешь, – сказал вдруг Павел, – я припоминаю шведский фильм, он назывался «Бей первым, Фредди»… Тогда, в те годы, когда я учился, в России каждый иностранный фильм из капиталистической страны был большой редкостью… Там, в той шпионской комедии, нас прежде всего интересовали не идеологические изыски сценаристов, а западные запретные плоды – эротика, модная одежда, рок-музыка… В том фильме всего этого было достаточно… Но был там один момент, очень и очень интересный. Безумные генералы, западные, естественно, генералы, задумывая агрессию против стран социалистического лагеря, нацеливая свои ядерные ракеты на Москву, пытались опробовать новые биологические системы наведения ракет, используя вместо компьютера почтовых голубей… Голубю показывают сперва карту, а там, где Москва, – ставят кормушку с зернышками. И так приучают голубя лететь именно туда…
– Это ты зачем мне рассказываешь? – спросила Клэр.
– Так просто, – ответил Павел, смутившись, – ты интересовалась меню, так вот – на ордевр будут икра и семга, у нас русский ресторан.
А в качестве пля принципаль я предлагаю телятину по-старомонастырски…
– По-старомонастырски?
– Да, с черносливом и с грибами и под соусом из сметаны с красным вином…
Клэр, закатив глаза, изобразила на лице предвкушение восторга…
– И это еще не все, – этаким крещендо продолжал Павел, – у нас еще будет и десерт…
Но десерта они не дождались. Вместо десерта Амур с Венерой послали им в этот вечер любовь.
Когда они слегка остыли от первых восторгов…
Ах, как Павел любил потом эти минуты своей жизни!
Любил вспоминать, как, подперев подбородок прелестным маленьким своим кулачком, она задумчиво курила тонкую ароматную сигаретку и, балуясь, пускала дым ему в лицо… А он любовался, глядя на ее груди, любовался контрастом загорелой и незагорелой кожи в тех местах, где условно проходил топ ее купальника…
– А как ты оказалась здесь?
– Я? – переспросила она, вздрогнув…
– Да, ты!
Клэр пустила тоненькую струйку дыма, и столбик серого пепла беззвучно упал с ее сигареты прямо Павлу на грудь, тут же рассыпавшись невесомой пылью по седым завиткам рудиментарной мужской поросли…
– Ты ведь совсем ничего обо мне не знаешь, милый, – сказала Клэр, щелчками длинных ноготков стряхивая с груди Павла просыпавшийся пепел…
– Оттого и спрашиваю, и вопрос этот не от безразличия, – сказал Павел, ловя и целуя ее пальцы.
– Я ведь сюда попала не по своей воле, а подписав прошение о применении ко мне специальной программы Министерства юстиции, – с жесткой угрюмостью выговорила Клэр длинную канцеляристскую формулу.
– Я знаю об этой программе, и у меня складывается впечатление, что все мы здесь так или иначе не по своей воле…
– Да, Павел, ты совсем ничего обо мне не знаешь, а если бы узнал, неизвестно еще, стал ли бы ухаживать за мной?
Павел посмотрел на Клэр, подняв брови в изумленном протесте.
– Да, да! – продолжала настаивать Клэр, – если бы ты знал, за что я получила свое пенальти от суда штата Луизиана, то, может, и не полез бы ко мне в кровать!
– Ну, положим, если быть скрупулезно точными, мы сейчас не в твоей кровати, а в моей, – шутливо возразил Павел.
– Это неважно, противный мальчишка, – стукнув Павла кулачком в бок, продолжала Клэр, – я одного такого противного мальчика убила за то, что он относился к дамам не шибко уважительно…
Павел слегка поперхнулся.
– Как? По правде?
Не улыбаясь, Клэр посмотрела ему в глаза долгим пристальным взглядом.
– Испугался, мальчик мой?
– Нет, не испугался, – с дерзкой бравадой ответил Павел.
И Клэр разрядила обстановку обезоруживающей улыбкой.
– Я попала в тюрьму в результате судебной ошибки…
– Я верю тебе, – воскликнул Павел со страстью, – верю!
– Спасибо, милый, – сказала Клэр, поцеловав его в лоб, – спасибо. А вот присяжные не поверили…
И она рассказала, как год назад ее мужа, богатого луизианского землевладельца, нашли мертвым в его машине на берегу местного озерца в трех милях от его загородного ранчо. Старина Берни Безансон жил одиноким бобылем, когда Клэр Эпплби, юная докторесса-орнитолог, приехала из Дьюкского университета в те болотистые малолюдные места с целью изучения и отлова редких птах… Старина Берни тогда и запал на нее, как судачили потом соседи Бернара Безансона…
Соседям Клэр не понравилась.
Городская штучка! И чего у них с Берни общего? Она – вчерашняя небогатая студентка. А старине Берни в Бонвилле принадлежало три тысячи акров земли…
Но тем не менее, невзирая на общественное мнение, они поженились. И жили странной для окружающих жизнью. Она не бросила своей кафедры. А он не уехал из Бонвилля…
И когда старину Берни нашли в его фордовском грузовичке с двумя пулями в груди, вся местная общественность, включая шерифа, пришла к общему мнению, что надо «шерше ля фам»… И так случилось, что именно в день убийства Клэр уехала к себе в Северную Каролину.
Против нее сыграло и новое завещание старины Бернара, составленное сразу после их свадьбы, по которому все свое движимое и недвижимое он оставлял не племянникам, как было в прежнем его завещании, а молодой жене, то есть ей, Клэр Эпплби-Безансон…
Все двенадцать присяжных единогласно проголосовали за вердикт – «виновна в убийстве».
Тридцать лет тюремного заключения. От электрического стула, все еще не отмененного в штате Луизиана, ее спасло только то обстоятельство, что прямых улик в ее деле не было, и обвинение руководствовалось только уликами косвенными…
Потом были три месяца тюрьмы.
И потом вдруг предложение работать в Ред-Рок-Вэлли. Работать по своей научной специальности. Орнитологом.
– Эвон оно как! – сказал Павел задумчиво.
– Вот так-то, мальчик мой! – заключила Клэр…
– А у тебя не было мысли, – спросил Павел, – что это не судебная ошибка, а все специально подстроили, чтобы заполучить тебя, как нужного специалиста, сюда в Ред-Рок?
Клэр сделала страшные глаза и зажала Павлу рот своей ладошкой.
– Молчи, дурачок! – прошептала она едва слышно, – здесь же везде их уши!
– Значит, и у тебя возникала такая мысль, – так же неслышно прошептал Павел…
Часть вторая
Решающее лето
Питер Дубойс
Санкт-Петербург, Россия
Июнь 1996
Русская кровь пока молчала. Ничем не тронул Дубойса Московский проспект, по которому они ехали в бесконечном, нервном потоке машин. Потом они повернули направо, проехали мимо Витебского вокзала, и Питер стал постепенно узнавать город, знакомый ему по фотографиям, фильмам, сайтам Интернета.
– Александр Сергеевич, – показал он на памятник, запечатлевший задумчиво сидевшего человека.
– Нет, это не Пушкин, – с видом полной компетентности пояснил сопровождавший его фээсбэшник. – Это Грибоедов. Автор пьесы «Горе от ума».
– Я знаю, – улыбнулся Дубойс. – Грибоедова тоже звали Александр Сергеевич.
– Правда? – удивился, но нисколько не смутился, сопровождающий. – А я не знал. Век живи – век учись… Владимирский собор…
А вон – Невский проспект… Литейный… А это наша контора. Большой дом…
Машина проехала мимо странного серого здания, возвышавшегося над прилегающими домами.
– Но мы сначала заедем в гостиницу. Вам надо отдохнуть с дороги, принять душ, перекусить. А потом уже милости просим…
Нева. Питер зажмурился от яркого солнца, отраженного поверхностью воды. Вот тебе и серый, пасмурный город! Шпиль Петропавловской крепости показался ему солнечной осью раскинувшегося перед ним города. И этой золотой иглой Санкт-Петербург пронзил сердце Дубойса. Ему захотелось выйти из машины и идти, и идти по этим мостам и набережным. Не в силах справиться со своим детским восторгом, Дубойс шлепнул фээсбэшника по плечу и выдохнул: