Кольцо Афродиты

Подпись: Власти.

P.S. Пардон за ошибки, поцелуйте за нас."

Первым делом я поцеловал занас. Потом показал акт соседям. Тех неожиданно набилась полная кухня - дело касалось всех. Пришел Рогов с Клавой, Сидорыч, дядя Степа Речной с псами, Парашин, Вшивин, Паршивин и Евлампия Вшивина-Паршивин. Короче, дышать было нечем.

-Я энтого так не оставлю!- орал Сидорыч.- Я пошлю онанимку в Вашингтон!

-Дрочу я редко,- вспомнил не к месту Фима.

-Но все же дрочишь!- накинулся на него весь коллектив.

Громче всех кричала обиженная Евлампия.

-Онанюко поганое! Мастербатор! Пылесос!

Пришлось веселому Паршивину ебнуть ее гирькой от часов - по противополож-ному флангу головы.

-Вот мы здесь вce...- начал Рогов, поправляя бабочку.

-Фсе мы с вами были свидетелями,- радостно подхватил я,- якобы необычайного уродства...

-Почему же якобы?- оскорбилась Евлампия, кокетливо глядясь в зеркало.

-Блядь, заглохни, блядь!

-Мои собачки...

-Я твоих собачек в рот ебал!

-А я на хую вертел!

-Интересно, интересно...Фас!

-Уй!

-А теперь прохиль!

-Дядь Степ, уберите псов,- взмолился я.

-А я тебя предупреждал!- влез Тихон.

-Фас!

-Мэ-а-уу!!

-Тихон! Слезь с маво комоду!

-Дура горбатая!

-В Вашингтон - да онанимчиком!

-Дрочу я, повторяю, редко.

Хором: - Но все-таки?

Тут на мое счастье зазвонил телефон. Еще бы чуть-чуть - и мне б пиздец, который, как известно, не мешки ворочать.

-Вот кольцо ебучеe!- сказал я в трубку.

-Иродов, отдай челюсть,- пригрозили мне.

-Уй!- я испуганно схватился за подбородок.- С какого хуя?

-Моя она.

-Кто звонит?

-Бабушка.

-Бабушка!- вскричал я.- А мы твои коржики ели! Охуeнные, надоскть.

-В жизни не пекла!

-Не пиззи! В жизни, мож, и не пекла, а перед смертью, припомни?

-Иродов, не паясничай. Я пока - молись! - жива.

Я коротко помолился.

-Бабушка,- кричу,- а ты откуда? С того свету?

-Я из Симферополя.

-Уй!- испугался я.- Динина?

-Но.

-Как там Динка? Не блядуeт без меня?

-Иродов, сука, отдай челюсь!

-Каку?

-Встамну!

-А! То - мигом. Айн момент, геноссе.

-Одна нога здесь, друга в могыле!- пригрозила старая тварь.

Я кинулся в чулан. На пыльной полке в окружении мертвых покусанных мышей лежала бабкина челюсть. Времени она тут, видать, не теряла. Разрослась, возмужала, вопчим, выглядела куда внушительней, чем при нашей первой встрече.

Схватив ее, я выбежал из чулана прочь - загадочную смерть мышей потом расследую. На кухне соседи продолжали заниматься актом. Это было отвратительно.

Я выбежал под дождь.

ОПИСАНИЕ ПРИРОДЫ Смердело...тьфу, блядь,- смеркалось. Дождь хлестал. Сквозь его серую паутину проглядывали яркие огни того нового Города, который упорно заглатывал старый.

Через туман неслась Гигантская Вставная Челюсть, перемалывая керамическими зубами самые лакомые куски Города. Наконец, она заглотила мой дом и, равномерно пощелкивая зубами, понеслась дальше.

(КОНЕЦ ОПИСАНИЯ ПРИРОДЫ)

Динина бабушка открыла мне, шамкая голыми деснами.

-Якши,- проскрипела она.- Челюсь с собой?

-Челюсть,- говорю,- всeгда со мной.

В подтверждение я клацнул зубами.

-Подожди здесь.- Старушка пошла на кухню за топором.

-Поиграем в преступление-наказание в поддавки?- раздался оттуда веселый голос процентщицы.

-Не,- говорю,- Алена Хуйвасзнаеткаковна. Знаем мы, как вы плохо играете.

Тут бабка снова вышла в прихожую; без топора - на понт брала. Я, не желая искушать судьбу, метнул ей засраную мышами челюсть. Старуха страстно вставила ее в рот. Рот, очевидно, от доброй пищи, тоже разросся - челюсть вошла без скрыпа.

-Дина,- говорю,- блдяь, дома?

-Тебя это не должно ебать,- добродушно отвечает бабушка.

-А кому ж тогда должно это ебать?

Тут старухины глазки потеплели,она обольстительно похлопала меня по щеке и прорворковала, блядица:

-Дома, дома.

-Ну, посторонись тады, старая гнида.

Старушка озорно хихикнула.

-Вошь,- говорю,- кубическая, прости Господи!

И, перекрестившись, вошел в комнату.

Дина сидела в комнате одна и, совершенно голая, смотрела по телевизору "В сель-ский час, малыши".

-Кака ж ты тоща!- сказал я.

Дина оторвала голову от Хрюши, въебывающего на комбайне, и повернулась ко мне.

-Не могла,- говорю,- бабку объесть, пока у нее челюсти не было?

Тут бабка вкатила в комнату и уселась, гиена, перед телевизором.

-Слушай,- говорю,- когда ж ты сдохнешь?

-Но.

-Чо "но"! Ты уeбешь отсюда когда-нибудь?

-Но.

-Блядь, старая клизма! Оглохла, падаль?

-Но... а?

-Хуй на.

Старушка сделала погромче.

-Блядь, выруби свой говорящий ясчык!

-Ось?

-Дура. Говорясчий ящик вырубишь, блядь, или нет?

-Но.

-Не спорь с бабушкой,- раскрыла наконец рот Дина.- Она плохо слышит.

-Зато жрет хорошо.

-Но.

Под шумок я прислонил Дину к бабкиному креслу и, глядя на ейный затылок (динкину, то есть, жопу), вспомнил про свово деда. Тот, пидор, ходил на лося с голыми руками.

ЛИРИЧЕСКОЕ АТСТУПЛЕНИЕ (КОНЕЦ ЛИРИЧЕСКОГО АТСТУПЛЕНИЯ)

А на протяжении нашей с Диной любви бабка пялилась в телевизор, восторженно поклацивая вновь обретенной челюстью.

ОН БЫЛ ЛЕСБИАНКОЙ СТЕПНОЮ, ОНА Ж ВОДОЛАЗОМ МОРСКИМ

Первым делом я наведался в редакцию. Редакция была пустынна и гола: счез даже патрет Ульяныча (не то Надеждина, не то Тупойблядиленина). Сейфы были опечатаны, столы изрезаны неприличными, на мой взгляд, словами. В уголке валялись разбитые яйца Аркалия. "Это ж с какой НЕЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ силой нужно было бить по ним!"- восторженно подумал я.

За объяснениями я отправился к дяде Володе. Дядя Володя, голый по оба пояса, парил в тазу ноги.

-Халло, дядька.- сказал я.- Паришь ноги?

-Парю. Блядский Аркадий. Такие у него яйца твердые... Корунды какие-то.

-За что ты его?

-За все. Газету нашу закрыли, счет в банке заморзили, племянник у меня долбоебом растет.

-А нас из дома выселяют,- пожаловался я.

-Ну, вот,- прокряхтел дядька, потирая ноги.- Мало я его бил. Ты уж извини, племянник, не знал.

-Да хули,- говорю.

-Не-не,- говорит дядька,- это нельзя так оставить. Нам нужно выпить.

Он окончательно выпорхнул из тазика и поскользил на мокрых ногах на кухню. На кухне он смастерил бутылку водки ("Банионис", 0,7), и мы сподобились пить.

Пиздатая, вопче, была водка. Не то что "Лев, говнюк, Толстой".

-Кто газету закрыл-то?- говорю.

-Власти, ехать их в жопу.

-Вот и меня - они выселяют.

-Суки,- равнодушно сказал дядька.

С этим трудно было спорить.

-Чем теперь подумываешь заняться?- спросил я, и сам же ответил.Переeду на другую квартиру.

-Переeзжай ко мне,- предложил дядька.- Ток чур - бап не таскать.

-А я разве таскал?- удивился я.- Они сами за мной таскаются. Суки.

-А я,- говорит дядька,- терь стихи писать буду.

-А умеишь?

-Но.

-Я тож,- сказал я.- Написал вчерась стихотворенье. О чем - не пойму. Слуш.

-Слушаю.

-"Я пижжу чернага дрозда Нагой и у ниво Растет махнатыя пизда А больше ничиво".

Стихотворение кролика,- почему-то объяснил я.- Кроличек маленький, ушками прядет, а ножками так и сучит.

-Хорошие стихи,- задумчиво произнес дядька.- Особенно впечатляют "нагой" и "махнатыя". И - как финал безнадежности - "ничиво".

-Баньши,- сказал я.

-Чо?

-Через плечо.

-Ладно,- говорит дядь Володя слегка нервно,- иди отсюда.

-А когда к тебе можно переeхать?

-Да никогда, пожалуй. Тут тебе не публичный дом.

Я обиделся и ушел. А сам думаю:"Скверный у меня дядька. Пойду-ка я к Марфе".

-Ты?- удивилась она.