Завещание ворона

У гроба стояли, одна за другой, две обитые красным бархатом скамеечки. На ближней к покойному восседала незнакомая Тане дородная пожилая дама в платье, хоть и траурном по цвету, но пышном и декольтированном несообразно обстоятельствам. Черные, вьющиеся волосы были совсем по-русски подвязаны черным платком. Сидящий с ней рядом Нил Баренцев был одет не более адекватно — в какую-то бархатную толстовку, еще хорошо, что черную. Лиц Таня не разглядела: женщина рыдала, закрывшись кружевным платочком, Нил, отвернувшись, что-то шептал ей на ухо, так что Тане видны были лишь ухо и краешек скулы. На второй скамейке разместились трое — посередине бородатый мужчина лет шестидесяти, чей облик показался Тане смутно знакомым, и две тоже немолодых, но благородно красивых женщины по бокам. Одна из них подняла голову и, увидев Таню, изогнула в подобии улыбки молодые, чувственные губы, и кивнула. Таня мгновенно узнала ее — да и кто не узнал бы кавалерственную даму Роз Сьюэлл, лучшую, по единодушному мнению как критиков, так и публики, леди Макбет и Екатерину Великую британских подмостков. Немного удивленная присутствием здесь великой актрисы, знакомством с которой старый Макс не похвалялся ни разу, Таня сжала руку Нилушки и двинулась к скамейке. Но тут на нее обернулась вторая женщина, и удивление перешло в полнейшее, парализующее изумление. На нее доброжелательно взирала вторая Роз Сьюэлл, ничем, кроме покроя плеч, не отличающаяся от первой.

Таня замерла, и тут же услышала за спиной вежливое покашливание. По одному этому звуку она узнала старого Спироса, обладавшего умением — высший пилотаж в профессии мажордома! — за исключением нескольких минут в сутки быть абсолютно незаметным.

— Здравствуй, Спирос, — прошептала Таня.

— Здравствуйте, ваша светлость, — скорбно прохрипел Спирос. — Прошу вас вместе с юным лордом про следовать за мной. Ваше место — рядом с ближайшими родственниками...

Ближайшие родственники? Из родственников Макса Рабе Таня встречала лишь милую, но безнадежно маразматическую старушку Евгению, появившуюся здесь где-то между весной восемьдесят восьмого и осенью девяностого, в период долгой разлуки, не Таней инициированной. Старушка бодро музицировала на фортепьяно и называла старика «майне зюссе пюпхен», то бишь, сладенькой куколкой. Посмеиваясь в бороду, Макс пояснил тогда, что сия дама, хоть и сверстница ему, но не сестра и, благодарение Богу, не супруга, а мачеха, вдова его батюшки, почтенного негоцианта, на старости лет сделавшегося падким на молоденьких. После кончины брага, содержавшего старушку, он счел своим долгом принять на себя заботу о ней. Спустя несколько месяцев после этого разговора вдова воссоединилась с супругом и младшим из пасынков в фамильном склепе на муниципальном кладбище городка Штаффхаузен, что на севере Швейцарии. Ни о каких других родственниках греческий затворник и словом не обмолвился...

Спирос провел их мимо скамейки с двумя Роз Сьюэлл и показал на места рядом с толстой дамой и Нилом в толстовке. Отняв от лица платочек, дама взглянула на них и отвернулась. Нил вообще не посмотрел в их сторону.

Между тем с площадки как-то подозрительно быстро и незаметно исчезли, словно истаяли, музыканты, а на их месте возникла громадная спинка вольтеровского кресла. Медленно, под нестихающие звуки менуэта кресло развернулось к собравшимся.

Тут уж ахнули все! Ибо в кресле, укутанный клетчатым пледом, сидел господин Рабе собственной персоной. Одновременно — и незаметно! — что-то хитрое произошло с освещением, и гроб с телом Мастера перестал быть виден, словно ушел в толщу черной воды.

Фигура на возвышении негромко хлопнула в ладоши. Гул мгновенно улегся.

— То-то, — сказала фигура надтреснутым, но звучным голосом Мастера Иллюзий. — Ну, здравствуйте, родненькие. Спасибо, что заглянули на огонек... Право слово, если вам и впрямь не безразличен этот старый дуралей, то надо только радоваться за такой финал — на девяносто девятом году насыщенной и полнокровной жизни, в ясном уме и доброй памяти, оставив после себя домишко, садик, кой-какой счетец в банке, пару достойных учеников и. славного наследника... Эй, юный лоботряс, я про тебя говорю!..

Повинуясь движению его руки, луч света упал на Нила-младшего. Парнишка растерянно заморгал, сжал Танин локоть, но быстро совладал с собой, придав лицу бесстрастное выражение.

— Разрешите, дамы и господа, представить вам четырнадцатого лорда Морвена, нового владельца поместья Занаду. Надеюсь, его светлость удовлетворит последнюю просьбу предшественника, чтобы одну неделю в году, третью неделю ноября, ворота Занаду были открыты для всякого желающего, чтобы в охотку выпить, закусить, славно повеселиться, а заодно помянуть старого Макса, который, ей-богу, прожил жизнь, никому не желая зла, и, уходя, сожалел лишь о том, что так и не сумел пережить этого стервеца Эрнста Юнгера. Я ведь от него так и не дождался благодарности за ящик чудной «метаксы», посланный в прошлом году на его столетие!.. Ну, так как, мальчик, обещаешь?

Четырнадцатый лорд Морвен слегка наклонил голову.

— И славно!.. А теперь посидим на дорожку. Только я отправлюсь в путешествие один. Мне пора к Богу, а вам всем, дорогие мои, с Богом. Живите долго. А пока выпейте за помин души.

Мастер Иллюзий, чуть взмахнув рукой, растаял в темноте. И тут же вспыхнул яркий свет.

— Вот что придумал! Я же знал, что будет суперфокус, — уверился мальчик, когда вместо гроба все увидели стол, на котором стояли наполненные водкой хрустальные бокалы.

Невидимый хор грянул Бетховена:

— Радость, пламя неземное,

Райский дух, слетевший к нам,

Опьяненные тобою,

Мы вошли в твой светлый храм...

— Ты сближаешь без усилья всех разрозненных враждой, — поднявшись, подхватила полная женщина. У нее оказался потрясающий голос — звучный, сильный, профессионально поставленный, с едва заметным возрастным дребезжанием: — Там, где ты раскинешь крылья, люди — братья меж собой...

На припеве включились чуть не все присутствующие. Не знавшие немецких слов пели кто по-французски, кто по-английски, не знавшие текста вовсе вдохновенно выводили «а-а-а»:

Обнимитесь, миллионы!

Слейтесь в радости одной!

Там, над звездною страной,

Бог, в любовь пресуществленный...

Повинуясь общему порыву, запела и Таня. Нил повернул голову и в упор посмотрел на нее.

У леди Морвен подкосились ноги. Земля качнулась и поплыла куда-то вбок...

К Тане подошла Роз Сьюэлл и представила сестру-близнеца, Лили Монтгомери, профессора психологии Калифорнийского университета, и писателя Джона. Когда-то в юности они с сестрой основательно поморочили Джона на этом самом острове не без помощи Макса. Потом он об этом написал книгу.

— Где изрядно наврал... скажем, приукрасил, — усмехнулась Лили. Или то была Роз?

Таня улыбнулась в ответ.

— Ну кто же не читал «Кудесника»!

— Старый кудесник остался верен себе, — заметил Джон. — Продуманный сценарий, трехмерные голографические проекции, светозвуковые приемы, своевременное отвлечение внимания... Однако, ваша светлость, ваш парнишка что-то бледноват, давайте-ка выйдем на воздух...

Джон решительно взял под руки Лили и Роз и вывел из шатра на лужайку. Таня взяла Ро за руку и направилась следом. Свежий ноябрьский ветерок растрепал не по возрасту густые волосы Джона, и всемирно известный писатель сразу же стал похож на седеющего Мефистофеля.

Остановились возле стола с пуншем.

Лакей в переднике молча наполнил кружки горячим ароматным варевом.

— А где же ваш супруг, неподражаемый лорд Морвен? — осведомилась Роз. — Здоров ли?

— Благодарю, вполне. Неотложные дела не позволили ему прибыть сюда, но он прислал телеграмму соболезнования и венок.

Джон поднял кружку и провозгласил: