Инженеры

- Попробуйте, - сказал Петров и налил Карташеву такую же рюмку.

Но в то же время Марья Андреевна протянула руку, взяла рюмку Карташева и, подойдя к краю террасы, выплеснула ее.

- Нечего развращать людей, - сказала она.

- Ого, значит, и вас уже посадили на цепочку, но все-таки зачем же добро выливать? не он - другой кто-нибудь выпил.

Подали ароматные на поджаренном луке бризольки, свежепросоленные огурцы; Карташев съел и два раза накладывал себе еще.

- Валяйте, валяйте, - говорил ему Петров, - этим лучше, чем чем-нибудь другим, вы заслужите ее милость. Смотрите, смотрите, какими любовными глазами она смотрит на вас.

- Я очень люблю, чтобы у меня ели хорошо, - ответила ласково Марья Андреевна и еще ласковее спросила Карташева: - Не хотите ли еще?

- Кажется, довольно, - неудачно проглатывая последний кусок с третьей тарелки, ответил Карташев, смотря на Марью Андреевну.

- Маленький, - кивнула она ему головой, слегка подняв при этом по привычке правое плечо.

И так как Карташев нерешительно молчал, то она сама положила ему еще один увесистый кусок и щедро полила его прозрачным сверху, с темным осадком внизу соусом.

Карташев съел и этот кусок, и оставшийся соус, обмакивая в него, как бывало в детстве, хлеб.

- Ну, кажется, я сыт теперь, - сказал он.

- Подождите: еще вареники со сметаной и маслом, а потом молодая пшенка, - говорила Марья Андреевна.

- Ой-ой-ой!

- Ну, а потом уж пустяки самые останутся: молочная каша, пироги с вишнями в сметане, мороженое, черешни, кофе, чай...

Каждое блюдо Карташев должен был есть, и на вопрос: "Разве вы его не любите?" - отвечал:

- Самое мое любимое, - и когда все смеялись, он говорил: - Ей-богу, любимое!

- Не удивительно, потому что вы сами же южанин, - поддерживала его Марья Андреевна.

- И южанин, и так вкусно все, что я в конце концов лопну.

- Ну, - сказал ему Петр Матвеевич, - теперь она и спать вас оставит у себя.

- В доме негде, а вот, если не боитесь в беседке над обрывом, предложила Марья Андреевна.

- Я с наслаждением, - ответил Карташев.

- Он на все согласен, - рассмеялась, махнув рукой, Марья Андреевна.

Общее настроение за столом портил только старший Сикорский. Он сидел мрачный и молчаливый.

Старшая сестра нехотя спросила его:

- Ты это что сегодня, Леня?

- Так, ничего, - угрюмо ответил старший Сикорский.

Марья Андреевна помолчала и спросила мужа:

- Что с ним?

Муж кивнул на младшего Сикорского и сказал:

- Спрашивай его.

Младший стал серьезным, сделал презрительную гримасу и сказал:

- Обиделся, что главным инженером его не назначили.

- Да, главным! - горячо и обиженно заговорил старший Сикорский. Бьешься, как рыба об лед, стараешься, других, в десять раз меньше работавших, помощниками поназначали, а меня каким-то паршивым техником на затычку, да еще в контору.

- Я, что ли, назначаю?

- Мог бы отлично взять меня к себе в помощники, чем чужих брать.

Младший Сикорский только презрительно фыркнул.

Старший повернулся к Карташеву:

- Я ничего против вас не имею и признаю даже ваши заслуги, но согласитесь, что же это за брат...

- Совестно даже слушать, - ледяным голосом бросил младший брат.

- Тебе все совестно, когда надо чем-нибудь помочь брату.

Карташева, который знал, как неспособный старший со всеми своими извращенными наклонностями ехал на младшем - коробило. Он ценил младшего, который ни одним словом не подчеркнул несправедливости и нахальности своего брата. Впрочем, старший Сикорский, излив свой гнев, сказал строго сестре: "Дай мне еще пирога", - успокоился и за чаем уже рассказывал так смешно про свои похождения в главной конторе по части добывания себе лучшего места, что все, и он сам, хохотали до слез.

После ужина он предложил младшей сестре выучиться новому танцу - вальсу в два па, - сыграл этот вальс на пианино, заставил старшую сестру подобрать его, начал танцевать с сестрой. Выучив сестру, он начал учить Карташева, а потом заставил танцевать этот вальс Карташева и сестру.

Карташев танцевал с удовольствием, обнимая стройный стан Елизаветы Андреевны, держа в своей руке ее маленькую ручку.

И даже, когда кончили танцевать, несколько мгновений она не отнимала, а он все продолжал держать ее руку, стоя у барьера террасы. Луна взошла, и неясные тени движущимися образами серебрили уходивший к оврагу сад.

- Правда, что-то волшебное в этом? - спросил ее Карташев.

В ответ она отняла свою руку, а он сказал:

- Вот теперь волшебство пропало...

И оба рассмеялись.

- Ничего и удивительного нет, - начал было разъяснять Карташев, - раз волшебница...

- Знаю, знаю, - ответила Елизавета Андреевна, - спокойной ночи.

- Вам уж там в беседке готово, - сказала, прощаясь, Марья Андреевна.

- Смотрите, русалки заберутся к вам с Днестра, - сказал, крепко сжимая руку, Петр Матвеевич.

На скамейке беседки лежал тюфяк, покрытый двумя белыми простынями, и две подушки.

Когда Карташев разделся, лег и потушил свечу, в дверях беседки показалась чья-то фигура.

- Кто тут? - окликнул Карташев.

- Это я, Леонид.

Старший Сикорский присел возле Карташева на скамью и начал молча вздыхать.

Карташев помолчал и спросил:

- В чем дело?

- В том дело, что сегодня я пулю себе в лоб пущу. Вы понимаете, какое положение: до сих пор я вел расходы по конторе. Теперь назначен Рыбалов. Черт его знает, как я просчитал около пятисот рублей. Прямо физической возможности нет все записать. Я рассчитывал, что меня назначат помощником, дадут двести рублей, а дали всего сто двадцать пять рублей, и теперь у меня двухсот рублей не хватает.

- Так возьмите у меня.

- Неужели вы можете? Мне так совестно, я уже должен вам триста... Я отлично помню, как видите, свои долги.

Карташев полез под изголовье, зажег свечку и отсчитал двести рублей.

- Пожалуйста, только брату не говорите.

- Там кто еще?

- Никитка.

Проснувшись утром, Карташев полез в портфель, чтобы дать на чай горничной, но в портфеле ни мелких, ни крупных денег не было.

С выпученными глазами Карташев некоторое время смотрел перед собой.