Убийственный кайф

Я так высоко взлетел за пределы этого мира, что, быть может, уже никогда не вернусь обратно. Но меня это ни капли не беспокоило. Здесь было прекрасно, и я не желал возвращаться. То место, где я парил сейчас, казалось совершенно реальным, то самое место, где скромный земной адвокатишко носился взад и вперед, развлекаясь игрой под названием “Сотворение Жизни Через Достижения Разума”, — место это было таким настоящим.

Теперь, воспарив над иллюзорностью, я купался в стопроцентной реальности, и она в самом деле окружала меня. Это было столь прекрасно! Столь умиротворяюще! Паряще...

На какое-то время я исчез в окрестностях Черной Дыры. Обернувшись плотной оболочкой чувств и ощущений, я плыл сквозь пространство, где единственный цвет, единственное движение существовали лишь в крохотных электрических разрядах, ярко вспыхивающих глубоко внутри моих глазных яблок.

Немного погодя я осознал, что лежу с закрытыми глазами на кровати и кто-то тянет меня за ногу. Только я будто бы и не лежал, а лишь наблюдал со стороны, как я лежу. И поскольку я находился вне своего тела, то решил, что смогу не открывая глаз определить, что происходит с моей ногой. Но почему-то не смог. А когда мою левую ногу оставили в покое и принялись за правую, я, с трудом преодолевая полную расслабленность, открыл один глаз. И сразу же увидел тонкую белую руку, держащую какой-то непонятный предмет, в котором я с трудом распознал брюки. И лишь когда две нежные ручки с изящными короткими пальчиками принялись расстегивать мою рубашку, я догадался, что брюки — мои.

Открыв второй глаз, я постарался сконцентрироваться на упорядочивании атомов в своих глазных яблоках, пытаясь разглядеть, что же находится за расплывчатыми очертаниями рук. Такая реорганизация атомов потребовала немало ухищрений, поскольку в моих прежних глазах все так перемешалось, что они больше походили на яичницу-болтунью; однако мне удалось и это. Неожиданно я ощутил, как я могуществен. Ведь теперь я управлял всем — даже атомами в собственных глазах! И я не просто в это верил — я это мог!

И что же я увидел, как только мое зрение поймало фокус? Склонившуюся надо мной Мисс Кукурузные Поля Айовы!

Ее бездонные, небесно-голубые глаза смотрели прямо в мои, и вдруг, совершенно неожиданно, видение само по себе начало меняться, и я увидел, что кукурузные поля охвачены огнем. Они пылают! Извиваются и корчатся от жара!

Это была не та прекрасная златовласая американка, будущая мать троих умненьких и послушных ребятишек — гордости своих родителей, которые всеми правдами и не правдами будут защищать родную страну и при любых обстоятельствах не отрекутся от Бога. Эта женщина пылала похотью! Раздев меня донага, она нависла надо мной; ее крепкие, округлые груди с розовыми сосками нежно покачивались и надвигались на меня, как два алебастровых шара, становясь все больше и больше, пока я не смог видеть лишь восхитительную белую кожу, так туго натянутую, что, казалось, она вот-вот лопнет мне прямо в лицо. Сквозь нее просвечивали тоненькие голубые прожилки, а вокруг сосков от возбуждения собрались морщинки и пупырышки гусиной кожи. Втянув в рот сосок, я принялся ласкать его губами, чувствуя, как напрягается грудь, становясь все более твердой и упругой, как мячик, и упираясь мне прямо в лицо. Затем я приступил ко второму соску, уже затвердевшему от возбуждения, хотя я еще только взялся за него. Я упивался блаженством, пока откуда-то издалека не раздался звук, похожий на стон ветра в кукурузных полях Айовы.

Я дотронулся до ее спины и почувствовал, как между кончиками моих пальцев и ее кожей пробежал электрический разряд. Мои пальцы скользнули к ягодицам и обратно, двигаясь по наэлектризованной поверхности, словно водомерка по глади озера. Ток пробежал от них к ладони и далее — к позвоночнику, где замкнул контур и снизу доверху пронзил спину, рассыпавшись тысячами искрящихся и шипящих вспышек.

Мой рот, насытившись грудью, жадно рванул вверх, покусывая шею, мочки ушей, щеки, и, наконец, наткнулся на ее рот. Словно маленький зверек с остренькой мордочкой, бьющийся о прутья клетки и пытающийся вырваться наружу, мой язык яростно набросился на крепко сжатые зубы, быстро пробежался по своду десен и снова нежно заскользил по зубам — и тут, наткнувшись на ее обжигающий язычок, принялся извиваться вокруг него.

Мои пальцы скользнули ниже и наткнулись на грубую ткань, нащупали брючины джинсов и жесткий шов, где они соединялись между собой, потом просунулись между нашими, тесно прижатыми друг к другу животами, и, пробравшись к кнопке, расстегнули ее. Бедра изогнулись, я дернул вниз “молнию” и осторожно стянул джинсы вниз. Она снова прижалась ко мне и, действуя лишь одними ногами, сбросила их с себя. Затем мои пальцы нащупали мягкую ткань трусиков, почувствовали под ними нагую плоть и принялись стягивать их с бедер и ниже, к ногам...

Мы оба лежали совершенно голые, тесно прижавшись друг к другу; наши рты слились в единое целое, ноги и руки переплелись; мы ласкали друг друга, сжимали в объятиях и двигались, двигались, двигались...

Наши тела покрылись потом, мы все чаще и судорожней вдыхали воздух, из наших глоток вырывались стонущие вскрики, похожие на верещание перегруженного микрофона.

Казалось, внутри нас — вечный двигатель.

Время перестало существовать.

Вся" вселенная сжалась в одну непрерывную, бесконечную волну движения.

А потом последовал мощный — словно при рождении сверхновой звезды — взрыв.

Я потерял ощущение реальности; на мое сознание лавиной надвинулось черное облако газа без вкуса и запаха, которое полностью поглотило меня.

Когда я снова открыл глаза, она лежала рядом со мной на спине и сквозь полуприкрытые ресницы разглядывала меня сонными голубыми глазами. Сейчас в них не было огня; от него остался лишь влажный блеск.

— Как же мы восхитительно трахнулись, адвокат, — прошептала Бац-Бац, и ее губы слегка шевельнулись в таинственной улыбке. — Восхитительно!

Я кивнул. Потом закрыл глаза и долго-долго лежал неподвижно, пока ко мне не начали возвращаться силы и я снова не почувствовал свои ноги, руки и — весьма отдаленно напоминающую нормальную — способность мыслить.

Кажется, я и не умер, — хотя, возможно, все еще впереди, — и, по крайней мере, точно не лишился рассудка.

С усилием собрав остатки воли, я сконцентрировался на ногах. Съехав с кровати, они шмякнулись на пол.

Потом я подтянул к краю кровати все тело, пытаясь придать ему вертикальное положение, чтобы обрести равновесие и подняться на ноги. С кровати я встал вполне удачно, но это было все, на что я оказался способен. Ноги подломились, как ватные, и я грохнулся на пол.

Я лежал, прижавшись щекой к грязному, сроду не чищенному ковру. Мой нос улавливал такие запахи, какие, насколько помню, никогда раньше не вдыхал — и вряд ли захочу вдыхать снова. Я лежал неподвижно, собираясь с силами для следующей попытки подняться, а мои глаза тупо разглядывали темноту под кроватью. И тут перед моим взором медленно начал проявляться какой-то образ.

На этот раз он был далек от прекрасного. Ни полных грудей, ни округлых бедер — на самом деле, насколько я мог разглядеть, тела не было вовсе. Только лицо. Искаженная гримасой боли и ужаса маска с закушенными в агонии губами и бессмысленно уставившимися на меня глазами. Внутри этих глаз, как начинка в прозрачной карамели, просвечивалось выражение неописуемого ужаса.

И маска эта была лицом несомненно мертвого хиппи по прозвищу Крот.

Глава 7

— Судя по этой кровати, парень должен был умереть именно здесь, — кивнув на сбитые одеяла, заявил сержант Браун. — Все свидетельствует о том, что на ней дрались.

— Не думаю, — поспешно возразил я. — Может, тому, кто здесь спал, приснился дурной, а может, наоборот — хороший, сон. Он скорее всего умер под кроватью, — храбро продолжал я гнуть свою линию. — Смотрите, как он подогнул колени и вцепился руками в ковер.

Сержант кивнул и с подозрением уставился на меня.