Аслан и Людмила

Жена профессора Ратаева Мария Дмитриевна, досадуя на непонятный ей обычай, запрещающий матери невесты присутствовать в церкви, из за которого она накануне свадьбы в который раз поругалась с отцом Даниилом, издалека высмотрела тройку и теперь сбегала вниз по скрипучим ступеням. Послышался извечный крик прислуги, исполняемый обычно неприятным, визгливым голосом — «Едут!», и бубенцы зазвенели уже в конце еловой аллеи.

Мария Дмитриева спешила всем своим непослушным, дородным телом навстречу, но ее обогнала старая няня. Молодые выходили из экипажа, а старушка осыпала их хмелем, страшно волнуясь при этом, словно исполняла главный номер сегодняшней свадебной церемонии. А в ворота въезжали уже многочисленные гости, за ними спешили деревенские бабы и мужики.

В той самой гостиной, которая в глубине старых зеркал хранила отражения Людмилы, любовавшейся своим телом, был установлен огромный стол. Гости рассаживались, бутылки и закуски привлекли к себе часть всеобщего внимания, но ненадолго. Встал слишком взволнованный, среди общего успокоения и деловой застольной суеты, Борис Белоусов. Он поднял бокал с шампанским и, видя, что рука его дрожит со все увеличивающейся амплитудой, поспешил выпалить:

— За здоровье молодых!

Со двора донеслось громкое пение. Это ярко разряженные бабы величали молодых, их родителей и гостей:

Народная поэзия пробудила поэта от жениховства. Алексей Борский слушал величальную песню и думал о народной магии слова, которая стремится закрепить за величальным лицом богатства и добрые качества сказочных князей да бояр. Опять весь мир со свадебным столом и молодой женой в центре наполнился для него символами и иносказаниями, поэтические образы пришли к нему в качестве свадебных гостей.

«Браки свершаются на небесах», — подумал Борский, вкладывая сейчас в эти истрепанные слова иной, как ему казалось, высший, таинственный смысл. Глаза его опять заволокло туманом, который так не любила его невеста, а теперь молодая жена.

— Кольца, кольца, круг замкнулся… — зашептал Борский.

2003 год. Московское море

Мила шла по берегу босиком. Туфли свои она утопила в первые же минуты после того, как оказалась в воде. Свитер был мокрый. Разорванная юбка цеплялась за колючки и кусты, которые то и дело наползали на самую кромку воды. Дальше идти по берегу было практически невозможно. Нужно было сворачивать в лес и пробираться через него. Или искать какую-нибудь тропинку. Ведь не необитаемый же тут остров. Если идти прямо, не сворачивал, обязательно выйдешь к людям. Вот только в какую сторону идти, не сворачивая, она не знала. Судя по всему, она находилась на противоположном от причала берегу. И с одинаковым успехом можно было идти в разные стороны. Земля, как известно, круглая.

Мила замедлила шаг и в нерешительности стала смотреть вдаль на воду. Никаких признаков жизни видно не было. Вот только высоко в небе пролетел самолет, оставляя за собой белый след. Но ему маши не маши — все равно.

Она никогда не чувствовала себя такой одинокой. Вроде бы люди есть всюду. А уж под Москвой и подавно. Но что-то не густо. Не густо.

Она решила зайти в лес. В принципе там вполне могла найтись дорога. Мила взобралась по невысокому склону, хватаясь за кусты и больно наступая на колючки. Но лес на этом не кончался. Непроходимая куща простиралась далеко в глубину. И босиком тут идти она не решалась. Змеиное какое-то место. Тьфу-тьфу-тьфу, конечно…

Но чем дальше она уходила от того песчаного берега, где оставила его лежать, тем, казалось, сильнее затягивалась на шее петля. Так нельзя. Это неправильно. Надо найти людей, чтобы помогли его вытащить отсюда. Надо только найти людей!

Она решила все-таки пробраться вдоль берега еще хоть чуть-чуть. Если вдруг встретится какой-нибудь пляж или бухточка, в которой можно купаться, то тропинку от нее найти будет несложно.

Но сложно оказалось продвигаться вдоль этого дикого и совершенно исхоженного берега. Песок был только в том месте, в котором они выбрались на берег. А здесь, сколько она шла, дно все время было илистое, противное. Вряд ли здесь можно было купаться. И она шла и шла. Иногда по колено в воде, обходя растущие в воде камыши. Иногда продираясь сквозь кустарник. Но ничего вокруг не менялось.

Солнце стояло высоко. Мила не понимала что ей делать дальше. Села на поваленное дерево и стала ждать. Может быть, и моторка еще проплывет… Заурчало в животе. Хотелось есть. Голова слегка кружилась от бессонной ночи и последующих потрясений.

Она сидела, забравшись на бревно с ногами. Обхватила колени. Положила на них подбородок. Надо как-то собраться с мыслями. Она никак не могла осознать, что еще вчера, да что там, еще на рассвете у нее была совершенно другая жизнь. А потом вдруг все изменилось. Что же это было? Очередной теракт? Но никакого взрыва не было. Зато был какой-то черный, с бандитской мордой. Который хочет остаться в тени… Да… Зачем тогда он меня вытащил? Но ведь он сначала хотел от меня избавиться. И лягался. А почему тогда спас? Странный для террориста поступок.

Мы так привыкли жить в своих безопасных норках, ездить по сигналу светофоров, тормозить на красный, покупать в супермаркете филе и все готовенькое к употреблению, делать прививки от всех болезней, принимать анальгин от головной боли, в любую минуту звонить по мобильному. А стоит на один шаг отступить от проложенной дороги — и все, ты ощущаешь себя муравьем. Вот нету у меня ни мобильника, ни туфель — и все. Никакой независимости и самостоятельности.

Это нам только кажется, что мы хозяева своей судьбы. А ведь каждую минуту то, что мы себе придумали, может дать сбой. Да что там — наступишь в один прекрасный день на канализационный люк, а он окажется открытым. И всем привет.

Нечто похожее произошло и с ней. Вода. Коварная вода, которую она с детства не любила, оказывается, отвечала ей взаимностью. Какой кошмар она пережила. Она уже успела попрощаться с жизнью. И не просто для красного словца. А на самом деле. В этом вся разница. Если бы не оказалось рядом этого мужика, она бы сейчас здесь не ходила. И в этом заключалась единственная непреложная на данный момент истина. Она обязана ему жизнью. Так же, как она обязана жизнью матери. А разве маму бы ей пришло в голову бросить одну в лесу, с кровавой раной?

А он там лежит. Ему плохо. Один. Разве она смеет оставлять в таком положении человека, который ее спас. И как он доплыл? Где же он так поранился?.. Можно тихонько вернуться. Благо с дороги тут не собьешься. Все — по берегу. А там уже осторожно обогнуть поверху и подкрасться с тыла.

И что? Сама себе возразила. Так и будем сидеть, от людей прятаться? Надо придумать, как ему помочь. Какой смысл возвращаться? Если возвращаться, так с бинтами, обезболивающим и носилками. А так-то зачем?

Да. Задача ясна.

Мила встала, потянулась. И решила во чтобы то ни стало выйти к людям. А значит — вперед, вглубь, в лес.

Босиком по лесу ходить — удовольствие сомнительное. Вот уже который раз она шипела от боли, накалываясь на прямо таки специально заготовленные для нее острые сучки. «Если так дело пойдет, то я в конце концов не смогу идти». Лопухи, что ли, травой привязать?.. Она потянулась рукой к жирному пушистому лопуху, завернула им стопу, как портянкой, и принялась привязывать длинными сочными травинками. Но они безбожно рвались, стоило их только завязать узлом. На пятой попытке она сломалась. Так не получится. Мила стала лихорадочно шарить глазами вокруг, пока не наткнулась на свой собственный болтающийся на одном бедре обрывок платья.