Аслан и Людмила

За окном уже занимался рассвет. Весенний. Безумно счастливый и мощный. «Как хорошо, — строчила Мила, — когда все впереди. И как хорошо, что я не знаю, что именно. Я никогда бы не пошла к гадалке. Вот уж мрак. Жить и пытаться предугадать, скоро ли то, что она тебе нагадала. А может, уже было, а ты и не заметила. Да даже, если завтра суждено умереть — как хорошо, что человеку не дано об этом знать заранее.

Вот экзамены — как смерть. И точно знаешь, что она все равно наступит. И весь год от этого дурной. Вся радость — не в радость. Пойдем на дискотеку — нет, ты что, мне надо заниматься. Пойдем по магазинам — ты что, у меня контрольная. Фу. Когда уже настанет жизнь? Настоящая, без экзаменов. Без нервов. Один сплошной праздник. Делай, что хочешь! Как надоело… Сил нет. Зачем, зачем мне эта химия? Мне бы к институту готовиться, так нет — нефтепродукты учи. А у меня портретное сходство не получается… Левшинов достал… Нанять бы кого-нибудь, чтоб за меня экзамены сдавал… И вообще, чтоб на прививки за меня ходил, с тарзанки прыгал и в институт поступал. А книжку мне! Она мне сердце греть будет, когда под пули вместе полезем… Увы. Работаем без дублера».

Она оторвала замороченный взгляд от окна.

В который раз заворожено всмотрелась во врубелевского Демона, репродукция которого была приклеена у нее прямо над столом для мотивации.

Вздохнула.

Захлопнула дневник, хорошенькую такую книжечку, обтянутую красным китайским шелком, которую отец привез ей из Америки. Книжечка была Милой исписана почти до конца. Иногда она любила перелистать ее перед сном. Столько всего она, оказывается, забывала. Столько милых подробностей. Кто что сказал такого! Кто как посмотрел. О чем она думала. Вот и сегодня, возвратившись с родительской премьеры, она сказала всем спокойной ночи, завалилась на свою кровать, включила маленькую уютную лампочку на тумбочке и стала перелистывать интимные странички.

Иногда ей было смешно. Какая же дура она была еще полгода назад. А иногда наоборот — ей казалось, что вот как раз полгода назад она была умной и талантливой. А вот сейчас думает не о том. О вечном практически и не задумывается, только томится, томится, томится… И все время себя критикует. А от этого, как говорит Настя, понижается самооценка. А если сама себя не любишь, то и никто не полюбит. Короче, надо себя любить.

Как выразить это чувство к самой себе, она пока не знала. Мороженое купить — полкило? Или бутылку шампанского выпить одной на даче, когда родителей не будет? Или… Пойти в спортклуб и вылепить из себя все, что пригрезилось в мечтах.

Хотя об этом лучше и не говорить, потому что это самая больная тема. Каждый понедельник под нажимом мамы Мила начинала новую жизнь — на полчаса раньше свешивала ноги с кровати. Уныло смотрела в окно и думала обреченно — здравствуй, новая жизнь… Вот, значит, ты какая. Издали ты казалась гораздо красивей.

А потом она делала зарядку. Стелила коврик на полу, ложилась, делала пару упражнений на мышцы живота. А через пару дней уже стелила коврик только для того, чтобы на него лечь. И даже уснуть.

Потом она шла в душ, который из вчерашнего нежного друга превращался в объект отвращения. Душем следовало облиться сначала горячим, а потом по-настоящему холодным. Под настроение иногда бывало и ничего. Бодрило. Но когда настроения не было, это было просто мраком. Даже когда маленькая холодная капля случайно попадала на ее по-детски теплое сонное тело, ее всю передергивало. А в горле или где-то под ключицей — она затруднялась локализовать место — было такое чувство, как будто воткнули гвоздь. В общем, беда с этим обливанием.

Но иногда силы воли проделать этот ритуал хватало не только на понедельник, но и на вторник.

Хотя никаких «проблемных» зон у нее еще пока в помине не было, мама их уже прогнозировала: «Кто предупрежден, тот вооружен». Что означало, что сегодня проблем нет, а завтра будут. Мамин опыт подсказывал, что красота не вечна. А значит, надо успеть ее выгодно вложить. А потом подоспеет и внутреннее содержание. «Куда вложить-то? Куда вложить?» — она нудно, играя свою комическую репризу, приставала к маме. Обоюдным ржанием дело и заканчивалось.

Как-то мама решила, что самодисциплина Миле не по плечу, надо пойти в спортклуб. Это очень удобно. Платишь за год. Ходишь когда хочешь. Сделала уроки — иди. Никогда не опоздаешь. Это то, что надо.

Милка обрадовалась. Они с мамой съездили в дорогущий спортивный магазин и выбрали такую умопомрачительную спортивную форму «найк», что Миле уже просто ради того, чтобы покрасоваться в ней, не терпелось отправиться на тренировку. Белый, с красными полосками, топик подчеркивал ее бюст, а велосипедки занимались пропагандой ее нижней части. Мама покачала головой и удрученно, как Кассандра, сказала:

— Все мужики свернут шею и уронят штанги себе на ноги. И еще хорошо, если только на ноги… Может, Милка, лучше в бассейн, чтобы по уши в воде, и никто не пострадал?

— Ага, — ответила Мила. — С этой косой дурацкой сама ходи в бассейн. Она же не в одну резиновую шапку не влезет! А если и влезет — буду, как двуглавый орел. Нет уж, спасибо!

Пошла она в клуб с большим воодушевлением. Уроки были веселые, инструкторши выглядели классно. А главное, очень темпераментно орали. Как-то вообще, а не на кого-то ленивого. На одну девушку она долго смотрела в чуть приоткрытую дверь зала, замерев на тренажере. Та была маленькая, в красном комбезе, с длинными белыми волосами и осипшим низким голосом. Она заставляла всех своим примером качать мышцы и все время орала: «Давай! Давай! Не замерзай!» При этом она считала в каком-то странном порядке: «Пять, четыре, два, один, давай!» И Мила, как зачарованная смотрела… А потом лениво переползала с одного тренажера на другой. Все-таки самостоятельная работа над собой ей давалась плохо. И потом, она немного стеснялась ритмично раздвигать ноги прямо перед лицом вспотевшего мачо напротив.

Ей нравилось прыгать в группе. Но попадала она каждый раз на другие занятия, к другим инструкторам. И, в общем, как-то не пошло. У всех были разные программы. Она не успевала выучить движения, как приходилось все начинать сначала.

На этой почве у нее неожиданно родилась собственная гениальная теория о сексе. Ей вдруг совершенно понятно стало, что самыми умелыми в любви могут быть только самые верные. Если менять мужчин постоянно, то так и останешься неучем. Все равно, что приходить на разные тренировки по разу.

Вот у них в школе учителя по физике все время менялись. И физику она не знала вообще. Просто не понимала. Оптом. Хоть и старалась как-то к экзамену разобраться. Так вот и с сексом… Предмет нужно учить с одним учителем. Миле эта теория казалась просто гениальной. И она ее пропагандировала. Так сказать, шла против течения. И гордилась этим.

В спортзал она попадала все реже и реже. Никак не могла закончить со своими уроками пораньше. Все казалось, успеет. А потом откладывала тренировки на завтра. Вечером маме даже боялась говорить, что опять не успела. Абонемент был недешевый, а клуб элитный. Врала, что была. А маме ловить ее на слове было некогда. Пропадала на работе. А если была дома, то рисовала эскизы костюмов к новому историческому фильму. Восемнадцатый век был ее слабостью. И в такие проекты она всегда старалась вписаться. Да и гонорары за костюмный фильм были на порядок больше. Еще бы — одно дело напокупать на рынке кожаных курток для братвы в какой-нибудь сериал. И совсем другое — придумать, нарисовать и найти ткань для суперсложного платья императрицы. В работу она уходила с головой. И прогул тренировки любимой дочерью уже не замечала. Не маленькая все-таки.

А то, что дочь немаленькая, Наташа узнала не сама. Ей об этом сказали. А дело было так. У Милки сел мобильный. А они с Настей, Мельниковым и Ляховицким задержались после концерта. Сначала пошли в какое-то кафе, а потом застряли в пробке. Звонить родителям Миле и в голову не пришло. Она о них забыла. Вот так. Честное слово. В этот момент у нее была своя жизнь. Разве могла она предположить, что мама сходит с ума. И даже звонит в справочное несчастных случаев и в милицию. «У меня пропала девочка!» — нервно сказала мама дежурной. Та откликнулась со всей душой «Сколько девочке лет?». «Семнадцать» — ответила мама.