Страница 8 из 62
У Генриха Киршеншнайдера был диплом медицинского факультета Пенсильванского университета и ученая степень. Он искал работу по специальности, а Марша Гринсдейл — инспектор Министерства юстиции — такую работу ему и предложила работу врача-эксперта в постоянно действующей региональной комиссии Минюста. Как объяснила инспектор Марша Гринсдейл, работа эксперта в комиссии заключалась в осуществлении надзора за правильностью содержания в закрытых психиатрических заведениях тех лиц, кому такая мера была определена судом.
Марша предлагала Киршеншнайдеру две недели испытательного срока и затем — постоянную работу в комиссии Минюста в качестве штатного инспектора.
Киршеншнайдеру понравилось все. И зарплата, и условия работы — не каждый день в офисе, и возможность писать отчеты дома… Да и сама начальница — аппетитная Марша Гринсдейл — ему тоже понравилась.
Договорились, что, как только будут готовы все документы — новые идентификационные карты сотрудника Минюста, Марша пригласит господина Киршеншнайдера поехать вместе с ней на первую инспекцию.
— Это что-то вроде работы комиссии по правам человека? — спросил Киршеншнайдер.
— Что-то вроде того, только от Федерального правительства, — ответила Таня.
Ребятки Гейла Блитса — сливки его лучших программистов — в считанные часы сделали идентификационные карты на нового сотрудника Министерства юстиции, и ввели новые сведения в банк департамента кадров.
Снова, как и в первый раз, когда инспектор Марша Гринсдейл ехала на первое свидание с Питером в “Сэнди Плейграунд”, хакеры Гейла Блитса, которые все еще работали на Таню, послали в закрытую психушку извещение о том, что к ним направляется инспектор Гринсдейл в сопровождении специалиста-психиатра, сотрудника специальной комиссии министерства.
И снова Гейловы программисты перехватывали ответный запрос из “Сэнди Плейграунд” и посылали туда подтверждение вместе с прикрепленными файлами, содержащими фотографии и иные признаки идентификации — радужные сетчатки глаз и снимки правых ладоней.
“И в суму ее пустую суют грамоту другую”, — пробормотала Татьяна, когда главный Гейлов программист показал ей результаты своей работы.
А Мешок ничего не подозревал. Как и положено хорошему “мешку”. Поэтому он не нервничал, не потел, не бегал глазками, не заикался, отвечая на вопросы охранников…
Маршу Гринсдейл здесь уже знали. Она была в “Сэнди Плейграунд” в шестой раз, и все дежурные смены охранников узнавали ее — такую симпатягу из Минюста. Тем не менее, порядок всегда оставался прежним — магнитная идентификационная карточка вводится в приемное устройство, охранник задает несколько дежурных вопросов…
Все в порядке.
Можно проезжать.
Они с Киршеншнайдером идут по коридору.
Они внутри. Теперь…
Теперь, по этому коридору они должны будут выйти вместе с Питером.
А на его месте останется Киршеншнайдер.
Мешок.
— У нас будет конфиденциальная беседа с пациентом, — сказала Татьяна главному администратору. И нам бы хотелось, в целях чистоты эксперимента, чтобы беседа велась не в больничном боксе, а в привычном для пациента помещении, лучше если даже в его спальной комнате…
Им предоставили такую возможность, и формально они могли разговаривать с Питером без свидетелей.
Формально.
Если не брать в расчет скрытые видеокамеры, установленные фэбээровцами во всех углах.
Но на всякие ваши ракеты у нас найдутся свои противоракеты, говаривал некогда премьер русского правительства Никита Хрущев.
Новая разработка секретных лабораторий — голографический видеоблокировщик — была создана не для того, чтобы грабить музеи живописи и выносить оттуда полотна Мане и Сезанна, обманывая видеокамеры Лондонской Национальной галереи. Голографический видеоблокировщик вообще-то был для этих целей слишком дорог, потому как стоил пока, как “Мона Лиза” Леонардо с “Мадонной” Рафаэля вместе взятые. Ну, может, чуть подешевле!
Для кражи картин такая система была слишком не рентабельной.
Поэтому и Министерство обороны не торопилось закупать этот прибор, посчитав, что на поле боя дешевле будет пожертвовать лишней ротой морских котиков, чем пускать противнику в глаза столь дорогостоящие солнечные зайчики.
Блокатор обманет видеокамеры на шесть минут. За это время надо будет вколоть Киршеншнайдеру укол морфия, переодеть его в больничную пижаму и уложить в кровать.
И кроме того, за эти шесть минут надо будет переодеться и перегримироваться Питеру.
Плейграундскому беглецу.
Но и это было не все.
Главное заключалось в том, что за те два часа, что шел неторопливый разговор врача-инспектора Минюста с больным Дубойсом, Гейловы программисты должны были ввести в компьютер новые идентификационные признаки — радужку глаз Питера и его ладонь вместо радужки и ладони “мешка”.
Мешок должен будет несколько часов проспать глубоким сном в палате Питера… А проснувшись — очень изумиться той ситуации, в какую он попал.
— Ничего страшного, — говорил Питер Татьяне, когда они уже мчались по шоссе, — ничего страшного, его месяца три подержат в крытке, попотрошат на допросах и, когда выяснят, что он ничегошеньки не знает, — выпустят, взяв подписку о неразглашении, у нас не раз такие штуки случались, и за это в ФБР не расстреливают, так что пусть твоя совесть будет спокойна!
И ее совесть была спокойна. Она не дала нового повода черту по имени Вадим Ахметович пересмотреть сроки их временного соглашения.
Сменив две машины, они мчались по федеральной дороге номер сорок четыре.
Путь их лежал на север. В Вермонт.
И когда они менялись за рулем, Татьяна закуривала свою “Ромео и Джульетту”. И Питер, смешно морща нос, улыбался, наслаждаясь их многословным молчанием.
А потом она сладко задремала.
И Питер так и ехал, боясь стряхнуть ее рыженькую головку со своего плеча.
Анюта — Асуров
Женева, Швейцария — Арденны, Бельгия
1997
Константин Сергеевич Асуров подумал и решил, что жизнь его подошла к тому последнему рубежу, когда необходимо решаться: либо короткое напряжение всех волевых и умственных сил, помноженное на определенный риск свернуть себе голову, но тогда достойные его самолюбия комфортная жизнь и обеспеченная старость, либо прозябание, перебивание с хлеба на квас, в ожидании наплыва старческих болячек, и как результат — перспектива сгинуть где-нибудь в гуманитарном пансионате, задохнувшись от сдавливающей грудь зависти к более удачливым своим товарищам…
Константин Сергеевич долго думал и все-таки остановился на первом варианте.
Все-таки он какой-никакой, а чекист — человек дела. Не должен он уподобляться той лягушке, что перестала барахтаться и подохла в кувшине с простоквашей…
Он выпрыгнет! Он обязательно выпрыгнет, дайте только шанс.
А шансы всегда есть, надо только трезво и адекватно оценить обстановку.
Двигаясь по службе в системе Комитета государственной безопасности, Константин Сергеевич Асуров усвоил главные истины, на которых и строилась незыблемая до поры парадигма философии Лубянки и Литейного.
Во-первых, все люди грешны.
И на каждого можно найти такой компромат, который можно использовать потом против конкретно взятого человека. Имея такой компромат, человеком можно манипулировать. Руководить его поступками, запугивая, что оглашение неких секретных сведений разрушит карьеру этого человека или его личную жизнь.
А компромат берется оттуда, где правят страстишки! Да-да! Вот еще одно правило: людьми правят страсти. Секс, любовь к деньгам, к власти. Картишкам, наркотикам…
И нет такого человека, которого было бы не на чем зацепить. И если не его — бывают же исключения вроде монахов или скопцов, — то ближайших родственников… И дергать тогда за ниточки, играя на любви к сыну или дочери, дескать, не хочешь их гибели — тогда веди себя, как мы тебе скажем.
Собственно, на том основывалась система управления кадрами. Всегда и везде. И во времена монаха Макиавелли, и во времена генсека товарища Сталина…