Ожерелье и тыква

Через мгновение из-за решетки показался краешек парчового женского халата.

– Презренные не дали мне даже циновки, чтобы я могла лечь, – прошептала госпожа Гортензия.

Судья вытащил из-за решетки громоздкое платье, завернулся в него и сел на каменный вьтступ, скрестив ноги.

– Принцесса дала мне понять, что похищение было задумано с целью посеять рознь между нею и императором. Я хотел сказать… Нашим Небесным… Ладно, позвольте мне опустить титулы, учитывая необычность обстоятельств. В довершение ко всем прочим злодеяниям сегодня вечером ваши враги совершили еще одно варварское убийство, думая завладеть ожерельем. Почему им так не терпится его получить? Насколько я понял, эти люди хотят, чтобы оно исчезло, не так ли? И потом, я нахожу, что потеря драгоценности, пусть столь знаменитой, вряд ли способна стать причиной для разрыва отношений между отцом и дочерью. Но об этом вам известно лучше, чем мне.

Ди умолк, ожидая ответа. Однако узница хранила молчание, и судья снова заговорил, пытаясь вызвать ее на откровенность:

– Принцесса особенно настаивала на том, что кражу совершил посторонний. Это навело меня на размышления… Очевидно, она подозревает, что по замыслу врагов ожерелье будет найдено у человека из самого близкого окружения, какого они хотят погубить, ложно обвинив в похищении сокровища империи. Сама принцесса не соизволила предоставить мне какие бы то ни было сведения об этом человеке, поэтому я прошу вас рассказать, о ком идет речь. Вы оказали бы мне неоценимую помощь, согласившись хотя бы намекнуть… – Судья осекся, таки не закончив фразу.

Молчание затянулось. Ди сгорбил плечи под тяжелым и слишком узким для него халатом. Тонкий аромат, исходивший от материи, странно не вязался с затхлой атмосферой темного сырого подземелья. Наконец госпожа Гортензия решилась заговорить:

– Принцесса, как я вам уже сказала, пребывает в страшном смятении, Ди. Эта гибельная неуверенность ни в ком и ни в чем может совсем надломить ее дух. Возможно, принцесса и не могла сказать вам больше, чем вы услышали. Но я могу и сделаю это. Как вы знаете, император объявил, что одобрит любого супруга, избранного его дочерью. Разумеется, несколько соперничающих кланов в столице немедленно начали прилагать все усилия, надеясь побудить принцессу выбрать одного из их ставленников. Ведь супруг любимой дочери императора обретет при дворе огромную власть, и его клан таким образом получит неизмеримые преимущества. Легко представить себе злобу и разочарование этих господ, когда принцесса стала оказывать подчеркнутое внимание дафу Кану, начальнику стражи, который всегда гордо держался в стороне от интриг и вдобавок не примкнул ни к одной из противоборствующих группировок. В результате недавние противники объединили усилия и предприняли самые решительные меры, чтобы лишить дафу этой привилегии.

– В таком случае решение очевидно! – воскликнул судья Ди. – Почему бы принцессе не сказать императору, что она любит дафу. Тогда никто не посмеет…

– Все не так просто, Ди! Принцесса не уверена, что действительно любит дафу или что он по-настоящему любит ее. Вот почему похищение ожерелья – поистине демонический план. Дафу удалось тайно встретиться с принцессой, и как раз после его ухода она обнаружила исчезновение драгоценности. Ей намекнули – разумеется, не прямо, а исподволь, – что дафу похитил сокровище, поскольку у него есть тайная возлюбленная и они якобы замыслили бежать в дальние края. Всем известно, что Кан беден и не вылезает из огромных долгов, чтобы соответствовать своему высокому положению. Это первая причина, объясняющая, почему негодяи не постоят за ценой, лишь бы завладеть ожерельем. Его непременно должны найти у дафу.

Судья медленно опустил голову. По словам принцессы, она опасалась, что ожерелье упало в реку, но это предположение с самого начала показалось ему лишь отговоркой. Вдобавок теперь Ди припомнил, с какой настойчивостью она пыталась ему внушить, что в тот момент была одна.

– Полагаю, принцесса очень любит дафу, —заметил Ди. – Она изо всех сил старалась убедить меня, что ожерелье взял человек, не связанный с дворцом.

– Вы не представляете себе, какие противоречивые чувства ее терзают, Ди. Временами принцессе кажется, что она любит его, а временами – нет.

– Разве это не свойственно всем влюбленным молодым женщинам?

В ответ послышался вздох.

– Вы – единственный, кто может спасти положение, поэтому я открою вам и вторую причину, позволяющую этим подлецам рассчитывать, что с помощью ожерелья они сумеют посеять недоверие между принцессой и дафу. Это страшная тайна, и при обычных обстоятельствах я предпочла бы скорее умереть, чем хоть одним словом намекнуть на нее! – Госпожа Гортензия довольно долго молчала. – Вы не находите довольно странным, что император никогда не предпринимал попыток помочь Третьей Принцессе в поисках супруга? Согласно непреложным правилам, принцессу следовало выдать замуж, едва она отпразднует восемнадцатую весну. Однако Третьей Принцессе исполнилось уже двадцать шесть лет! Великодушное заявление императора, что она вольна сама выбрать супруга, можно истолковать и как попытку отложить ее замужество на неопределенный срок. Для того, чтобы.., чтобы не отпускать ее от себя.

Брови судьи поползли вверх.

– Но зачем… – начал было он. И вдругвсе понял. Милосердные Небеса! Холодный пот ручьями покатился по его груди. Это было ужасно, немыслимо… – А она… сама принцесса знает?..

– Догадывается. И что хуже всего, подобная мысль не внушает ей такого ужаса, как вы, должно быть, полагаете. Представьте, каковы могут быть последствия, если эта привязанность… обретет… логическое завершение.

Судья стиснул кулаки. Теперь заговор с похищением ожерелья предстал перед ним во всей пугающей ясности. Женщина в полном расцвете

двадцати шести лет, выросшая в тепличной атмосфере и уединении, не уверенная в собственных чувствах… возвращается в столицу, разочаровавшись в любви к недостойному человеку… Если в таком смятении она… если это произойдет.., тогда человек, посвященный в столь чудовищную тайну, сможет… О Небо! Если бессовестный интриган сумеет правильно разыграть такую карту, то он фактически получит возможность диктовать свою волю самому императору! Судья изо всех сил потряс головой и с жаром возразил: