Крик ворона

Он, конечно, выразился тогда по-другому, но смысл его речей Таня поняла правильно и этот контракт приняла. Что ж, она тоже честно соблюдает условия, никем не высказанные, но обоими подразумеваемые. Держит в порядке себя и дом, блюдет чистоту и верность – с другими не то что не гуляет, а даже смотреть на них не хочет. Его ждет. Порой месяцами. А предложений масса… Но лучше индюк в руках… Да.

Задумавшись, она забрела в глубь Сосновки и спохватилась лишь тогда, когда Бэрримор на поводке вытащил ее к стендам стрельбища. Сейчас здесь было пусто и тихо. Таня ахнула, судорожно посмотрела на часы, приготовилась к спринтерскому забегу домой, но тут же вспомнила, что сегодня вторник, выходной, спешить некуда. Спустив с поводка Бэрримора, который тут же унесся на поле, балдея от запаха пороха, она выбрала скамейку посуше и села, подставив лицо солнечным лучам.

Через полчаса ее поднял голод – она ведь еще не завтракала, кстати – и еще какое-то смутное предчувствие. Пора домой, пора. Ее там ждут. Неужели Ленька приехал? Хорошо бы!

– Бэрримор! – крикнула она в поле. – А ну к ноге, сукин сын!

Пес показался издалека – сначала черной загогулинкой, потом вполне оформленной кудлатой колбаской на коротких, но шустрых лапках. Не добежав до Тани метров пятидесяти, он остановился и уселся, лукаво склонив набок круглую мордашку и свесив язык.

– Бэрримор! – повторила Таня, но тот не шелохнулся. Тогда она вскочила и, размахивая поводком, как арканом, выбежала на стрельбище. – Ох, кого сейчас поймаю! – кричала она со смехом.

Терьер подпустил ее шагов на десять, отбежал и снова уселся, выжидая, что предпримет хозяйка. Однако скоро ему эти игры надоели, он сам подбежал к Тане и потерся об ногу. Пошли, мол. Мне что-то тоже кушать хочется.

Таня открыла дверь ключом – и недоуменно воззрилась на задрипанную штормовку и резиновые сапоги, аккуратно поставленные возле полочки для обуви. На истошный лай Бэрримора из кухни вышел улыбающийся Рафалович и, начисто игнорируя атаковавшего его ногу пса, приблизился к Тане и крепко поцеловал ее, при этом держа руки за спиной.

– Ну, здравствуй, пупсик! – сказал он. – Заждалась?

– Не то слово! А почему не обнимаешь?

– Руки заняты, – подмигнув, ответил Леня и тихо вытянул их вперед из-за спины. В одной руке был роскошный букет роз, в другой – небольшая коробочка, перевязанная алой лентой. Таня взяла букет, коробочку, удивленно посмотрела на Леню.

– Поздравляю! – сказал он и снова чмокнул ее в щеку.

– Господи! – Она тряхнула головой. – И точно. Сегодня ж мой день рождения. Спасибо, милый!

Она обняла Рафаловича, немного уколовшись шипами от розы, и поцеловала.

– Ты цветочки-то на тумбочку положи пока, удобнее будет, – довольно проговорил он.

Так Таня и сделала, а затем нетерпеливо развязала ленточку и раскрыла коробочку. В ней был довольно объемистый фигурный флакон с золотой этикеткой «ESTELLE LAUDER».

– Ну зачем ты? – притворно-укоризненно сказала она. – Дорогущие, поди…

– Это ты у меня самая дорогущая, – сказал Леня и в очередной раз поцеловал ее. – Ну, пойдем, перекусим с дороги. Ты ведь тоже не завтракала, наверное?

– Сейчас, только розы поставлю… – Тут взгляд ее снова упал на сапоги. – А это что? – спросила она.

– А это первый гость на нашем празднике. Я думаю, ты будешь рада.

– Я тебе рада, – надув губы, сказала она и шепотом добавила: – До вечера могли бы и вдвоем побыть.

– Да, понимаешь, так уж вышло. Мы на вокзале встретились, я с поезда сошел, а он как раз с электрички, с дачи возвращался… Пришлось взять на абордаж и тащить сюда. Понимаешь, мы так давно не виделись, а он такой… В общем, если бы я его упустил, мы бы с ним потом долго не встретились. Он и так отнекивался, как мог, – пояснил Рафалович, тоже перейдя на шепот. Пока он говорил, они переместились в гостиную.

– Что ж это за друг после этого? – Таня поставила коробку с духами на сервант.

– Самый настоящий, если серьезно – единственный. Только он стал скромный, нелюдимый и, как мне кажется, сильно жизнью затраханный. Было бы здорово, если б мы могли его сегодня немножко растормошить. Отдохнул бы человек, расслабился.

Леня достал из серванта хрустальную вазу и поставил в нее букет.

– А почему ты сказал, что я буду рада? – Таня взяла из его рук вазу и понесла на кухню, наполнять водой.

– А потому что это – как привет из прошлой жизни, когда все мы были юны, радостны и беззаботны. Ты его помнишь, не можешь не помнить. Это Поль, Павел Чернов, ну, который был Ванькиным свидетелем на вашей свадьбе.

Таня остановилась посреди прихожей и судорожно сглотнула.

– Да, – сказала она, почему-то хрипло. – Я помню его.

На кухне из-за стола, покрытого яркой клеенчатой скатертью в клетку, поднялся высокий и небритый молодой человек в футболке.

– Здравствуйте, – смущенно сказал он. – Вот, Ленька затащил, вы уж извините… Поздравляю вас.

– Спасибо. – Она опустила глаза.

– Эй, ребята, вы что как не свои? – удивился Леня. – И на «вы», и цирлих-манирлих… Кончайте, а? Ну-ка, улыбнулись друг другу и давайте жрать, пожалуйста.

Он сел напротив Павла и стал намазывать масло на хлеб.

Стол был уже накрыт к завтраку, да не простому, а праздничному, с икрой, рыбкой и буженинкой, но без Тани, видимо, не начинали. Она сняла колбу с кофеварки, проверила, не остыло ли, разлила кофе в три чашки и села между мужчинами, спиной к плите.

Все трое жевали молча и сосредоточенно. Видимо, здорово проголодались. Минут через десять Рафалович блаженно откинулся на спинку стула и шумно потянулся. Таня достала сигареты.

– Можно и я тоже? – Павел достал из кармана мятую пачку «Опала».

– Эти лучше, – сказала Таня, протягивая ему «Кент». – Возьмите… возьми.

– Спасибо, – сказал Павел, взял сигарету, чиркнул спичкой и, дав прикурить Тане, прикурил и сам.

– Валяйте дымите, – поднимаясь, сказал Рафалович. – Я вот хоть и военный, а удовольствия в этом не понимаю. Иное дело водочка!

Павел автоматически кивнул.

– Я уж Павлу объяснял, – обратился Леня к Тане. – Мне срочно по делам надо. Это ненадолго, часа на три максимум. Я и собирался заскочить, тебя поздравить и туда рвануть. Теперь совсем опаздываю, засиделся с вами. Вы тут посидите пока, поболтайте… Пашка, дай слово, что не убежишь. А ты, Татьяна, смотри у меня, развлекай гостя дорогого, как умеешь. Если он скучать будет, я тебе этого не прощу.

– Ладно, – сказала Таня. – Я готовкой займусь, а Павел поможет. Вот и развлечемся.

Рафалович от дверей послал обоим воздушный поцелуй и скрылся в прихожей. Хлопнула дверь. Павел и Таня одновременно встали.

– Ну, здравствуй еще раз, – сказал Павел и посмотрел на нее.

Впервые за это утро взгляды их встретились. Проскочила голубая искра. Цепь замкнулась.

Все закачалось и поплыло, унося с собой опыт и боль прошлых ошибок, ожоги прошлых любовей, здравый смысл и все рациональные соображения. Таня всхлипнула и повисла у Павла на шее. Он дрожащими руками прижал ее к себе.

– Что же ты, что так долго не шел? – шептала она сквозь слезы. – Я ждала тебя, столько ждала, устала…

– Я искал, – растерянно произнес он. – Искал всю жизнь, но только вот сейчас понял, что искал тебя…

– Надо что-то сказать Лене…

Он взял ее лицо в ладони и бережно поднял, глядя в заплаканные и бездонные зеленые глаза.

– Я сам все объясню ему, – сказал он твердо. – Только завтра. Пусть сегодня будет и его день. Он заслужил.

– Да, – прошептала Таня. – Да, любовь моя…

Но случилось иначе.

Они не знали, сколько времени молча, не нуждаясь в словах, просидели на кухне, взявшись за руки. Если бы не телефонный звонок – кто-то ошибся номером, – сидели бы еще.

– Ой! – сказала, вернувшись от телефона, Таня. – Надо же готовкой заняться, а то Леня к вечеру гостей, наверное, назвал, да и сам скоро придет, голодный.

– Я помогу, – сказал Павел, – ты скажи, что надо.