Крик ворона

– Заходите, заходите, – сказал он. – Я вас из окошка приметил.

– Вы извините, Вадим Ахметович, пришлось взять девочку с собой – ни в какую спать не хотела, – пояснила Таня.

– Это ничего. Для младшего возраста у нас найдется и угощение, и развлечение.

– Какое? – тут же оживилась Нюточка.

– Заходи – увидишь.

Нюточка первая проскользнула в комнату. Угощение было легкое, но изысканное: коньяк «Хеннесси», шампанское из Нового Света, орешки, явно импортное трехслойное печенье, разнообразные фрукты в вазе, белый швейцарский шоколад.

– Можно? – спросила Нюточка, с вожделением глядя на непривычный шоколад. Ручонки уже тянулись к плитке.

– Это ты у Вадима Ахметовича спроси.

– Ну конечно же, можно, – отечески улыбаясь, произнес Шеров. – Угощайся.

Нюточка угостилась, а Шеров разлил коньяк по трем небольшим рюмкам. Таня и Павел сели к столу.

– Что ж, за успех и процветание! – сказал Шеров, поднимая рюмку.

Таня и Павел отпили по чуть-чуть густой, вкрадчивой жидкости, отливающей темным топазом. Нюточка взяла из вазочки грушу.

– Так как, Танечка, надумали? – слегка наклонившись к ней, спросил Шеров. – Что мне сказать Иржи?

– Я прочла сценарий и… и я согласна, – тихо ответила Таня.

– И славно. Вы не пожалеете. Интересная работа, масса поездок, новых впечатлений, прекрасный задел на будущее, европейская известность и, кстати, контракт по европейским стандартам. В валюте.

– Даже голова кругом, – призналась Таня, самую малость захмелевшая уже с первого глотка.

– Тогда по бокалу шампанского? – предложил Шеров. – Событие того заслуживает, поверьте.

– А мне? – спросила Нюточка.

– А вам, сударыня, немного погодя будет мороженое, – сказал Шеров. – А пока что предлагаю посмотреть одну интересную книжку. Только для начала надо бы помыть ручки.

– Где у вас ванная? – совсем по-взрослому спросила Нюточка, поднимаясь со стула.

Когда она возвратилась в комнату с чистыми руками, Шеров достал из шкафа большую книжку в яркой суперобложке и вручил Нюточке.

– Сказки народов мира, – пояснил он и, обращаясь к Павлу с Таней, добавил: – Местное издательство постаралось. Умеют же, когда захотят.

Нюточка забралась на диван и принялась рассматривать книжку.

В дверь постучали.

– Арик, ты? – не вставая, спросил Шеров. —

Привел?

– Я. Привел, – ответил хрипловатый голос.

Дверь открылась. На пороге стоял высокий и смуглый чернокудрый мужчина лет сорока. Синий с белыми лампасами спортивный костюм подчеркивал атлетическую мощь фигуры. Мужчина сделал шаг в сторону и бросил в коридор:

– Заходи давай.

Робко озираясь, в комнату вошел тощий встрепанный старичок в серой парусиновой рубашке навыпуск и сандалиях на босу ногу. Под мышкой старичок держал треногу, а с плеча у него свисал черный футляр.

– Всех делать будем? – осведомился старичок, сгрузив треногу на пол. – Или только девочку? Или как?

– Тебе ж объяснили, – брезгливо процедил чернокудрый. – Семейное фото мы и сами нащелкаем. Только ее, – он показал пальцем на Таню. – Пять на шесть. Черно-белые. Тридцать две штуки.

– Для картинной галереи? – попробовал пошутить старичок, но тут же опасливо съежился и замолчал.

Он придвинул ближайший стул к пустому участку белой стены и критически прищурился.

– С моей вспышкой сойдет. Хотя лучше бы в ателье.

– Тебе ж сказали – срочно, – устало бросил чернокудрый.

– Прошу сюда, – сказал старичок Тане, показывая на стул. Таня встала.

– Зачем это? – недоуменно спросила она Шерова.

– Я же обещал вам, Танечка, что к вашему приезду в Ленинград все нужные документы будут у вас на столе. Включая заграничный паспорт. А для него, как вы понимаете, нужна фотография. И не одна.

– Ах вот оно что.

Старичок извлек из футляра большой квадратный фотоаппарат в деревянном кожухе и приладил его на треноге.

– Смотрите вот сюда, – сказал он Тане. – Головку чуть влево. Буду работать со вспышкой, постарайтесь не жмуриться.

К вспышкам Таня привыкла, так что обошлось без второй попытки.

– Умница, – сказал старичок и начал упаковывать аппарат.

К себе в служебный корпус Таня с Павлом возвращались молча и пошатываясь. Следом брела сонная Нюточка, сжимая в руках роскошную книгу сказок, подаренную Шеровым на прощание. Они не без труда поднялись по лестнице, и Павел тут же рухнул на диван. Таня принялась укладывать Нюточку. Та дала себя раздеть, но потом схватила книгу, прижала к груди и нырнула под одеяло.

– Положила бы книжку-то. Растреплешь, – сказала Таня.

– Нет. Я осторожно.

– Что, так понравилась?

– Очень. Только я одного слова не поняла.

– Что за слово?

– Тадзимырк.

– Что-что?

– Тадзимырк. Вот. – Нюточка протянула Тане книгу и ткнула пальчиком в самый низ обложки.

Таня прищурилась, прочла слово и засмеялась.

– Ты бы наоборот читала, – сказала она.

– А наоборот совсем непонятно получается – «Крымиздат» какой-то.

Павел громко расхохотался.

– Тш-ш, – шикнула на него Таня, склонилась над Нюточкой и поцеловала ее в щеку. – Спи, тадзимырк мой ненаглядный.

Она еще нашла в себе силы ополоснуться и почистить зубы, потом возвратилась в комнату, легла на диван и прижалась к Павлу.

– Спишь? – спросила она.

– Не-а.

– Знаешь, у меня такое ощущение, словно все в жизни пошло по второму кругу. И в кино меня возвращают точно так же, как когда-то ввели туда. И фотограф тогда тоже подвернулся в самый нужный момент. Ловко у него все получается, да?

– У кого?

– У Вадима Ахметовича. Мне кажется, у него все получается ловко.

– Во мужик! – резюмировал Павел, повернулся набок и захрапел.

Таня заснула не сразу. И приснился ей неописуемый дом-дворец. Всякий раз, когда Таня пыталась повнимательней вглядеться в его очертания, они плавно изменялись. Но она точно знала: это замок Бродяны.

Двадцать девятого августа Таня, Павел и Нюточка выгрузились из такси возле подъезда своего дома на Школьной – загорелые, бодрые, несколько ошалелые от перелета и поездки. На скуле у Павла красовался свежий синяк – результат беседы с пьяным Луганюком, вздумавшим на банкете по поводу окончания смены недвусмысленно и крайне незамысловато лапать Таню. После разговора с Павлом к Луганюку пришлось вызывать «скорую», а самому Павлу вместе с Таней, представителями администрации и отдыхающих – долго и нудно объясняться с милицией. Не считая этого инцидента, отпуск закончился без особых происшествий.

Шеров не подвел – на столе в гостиной лежал большой конверт из плотной коричневой бумаги с надписью «Т. В. Лариной» и запиской от Дмитрия Дормидонтовича: «Получено с нарочным. Я расписался, но не вскрывал». Сам дед, верный себе, их не встречал, а вовсю копался на участке, ловя последние, может быть, погожие деньки. В конверте лежал красный заграничный паспорт на имя «Tatiana Larina», фирменный билет на «Красную стрелу», красивая брошюрка на несколько страниц, при ближайшем рассмотрении оказавшаяся авиабилетом на рейс компании CSA «Москва – Братислава», и второй конверт, поменьше, на котором было аккуратно выведено: «Подъемные». Таня пересчитала непривычные денежки – две с половиной тысячи чешских крон. Последним из конверта был извлечен многоцветный бланк Министерства культуры Словацкой республики с текстом на русском языке:

«Глубоко Уважаемая Госпожа Татьяна Ларина! Сильно благодарю Вас за милостивое согласие снимать себя в моем фильме. Надеюсь, чтобы работа с нами доставила Вам полнейшее удовольствие. Искренне Ваш, Иржи Биляк.

P.S. За информацией можно звонить Братислава 346–504. Ваш самолет встретят».

Первого сентября вышел на работу Павел. Третьего Нюточка, черная как негритенок, отправилась в садик. Еще через день Таня по договоренности с администрацией выступила в первом из шести концертов, которые должна была отыграть перед уходом в трехмесячный отпуск за свой счет. Оставшиеся до отъезда две недели Таня провела в приподнятом, чуть взвинченном состоянии, отбирая, ускоренно ремонтируя и по возможности покупая достойную заграницы одежонку, перечитывая сценарий и туристский путеводитель по Чехословакии, одолженный у соседей, репетируя перед зеркалом. Она словно излучала теплые энергетические искры. Щеки ее пылали, зеленые глаза светились, будто у кошки, в эти дни она была особенно прекрасна, притягивала к себе и заражала своим настроением. Посетители ресторана при первых звуках ее голоса прекращали жевать и завороженно таращились на сцену, которую она всякий раз покидала после трех-четырех «бисов» под оглушительные аплодисменты. Павел на работе сидел как на иголках и убегал домой при первой же возможности. Нюточка до отъезда мамы наотрез отказалась ходить в детский садик. Даже Дмитрий Дормидонтович, несмотря на сентябрьскую садовую страду, через день приезжал со Мшинской, не жалея ни времени, ни бензина, хотя и не имел в городе особых дел.