Страница 10 из 115
Она встрепенулась от звонка в дверь и тут же заметила свою страшную промашку. Два прибора! Бокала два! Нельзя, спугнешь! Начало – самое опасное, ведь заговор-то еще в полную силу не вошел. Потом проще будет, само покатится.
– Сейчас! – крикнула она, запихивая лишнюю посуду в сервант. – Мама, ты?
– Это я! Понятно, кто "я"!
– Минуточку!
Ада выбежала в прихожую и распахнула дверь.
– Вот, – сказал Алексей смущенно, еще не посмотрев на нее. – Извините, Ада, меня ваша мама прислала. Она по ошибке захватила ваши ключи, а когда обнаружила – испугалась, что вам из дому не выйти...
Тут он увидел ее. И смутился еще больше.
– Вы... вы ждете кого-нибудь? Я не вовремя?
– Никого я не жду. Просто проснулась, а в доме никого. И голова не болит. Посидела-посидела, тоскливо стало и решила устроить себе небольшой праздник.
– Вы хотите побыть одна? И стесняетесь сказать мне, что я лишний?
– Какой вы глупый, Алеша. Идемте же, перекусим, отдохнем.
Она повела его за рукав в гостиную. Увидев стол, он зажмурился.
– Прямо как тогда, помните, в первый день...
– Отведаете – скажете. Тогда Клава готовила, а сегодня я. Только сначала помойте руки.
Она воспользовалась этим моментом и разожгла курения. Гостиная стала наполняться сладким запахом вербены.
Положив Алексею полную тарелку салата и пару ломтиков колбасы, она молча, с легкой улыбкой смотрела, как он ест.
– Вкусно? Что же вы хозяйку не похвалите?
– М-м-м... Божественно. Так вкусно, что и не оторваться.
– Еще?
– А что же вы сами-то не едите?
– Сейчас. Просто мне приятно на вас смотреть. Ваш аппетит – лучшая мне похвала... Ой!
– Что с вами?
– Пустяки... Кажется, соринка в глаз попала. Вы не посмотрите?
– Сейчас, сейчас... – Алексей поднялся, подошел к ней и заглянул в глаза, направленные прямо на закатное солнце, бьющее в окно.
– Что там?
Алексей сглотнул и хрипло промолвил:
– В... в каком глазу?
– В правом.
Глаза светло-карие, почти золотые, в них искорки и бездонность... . – Видно что-нибудь?
– С-сейчас.
И не сводя взгляда с ее глаз, Алексей стал судорожно нащупывать на столе салфетку.
– Вы веко мне, пожалуйста, отогните. Верхнее правое.
Алексей робко дотронулся до века. Верхнего. Только левого.
– Нет же, правого... Хотя, погодите, кажется, все. Проморгалась. Простите. Откройте, пожалуйста, шампанское.
Пробка стрельнула в потолок, но вино не успело нагреться, и струя пены не била из бутылки.
– Я хочу выпить за вас, – сказала она.
– Почему за меня?
– За самого нового члена нашей семьи.
– Тогда я выпью за вас.
– Почему за меня?
– За самого прекрасного члена семьи! «Начал говорить комплименты. Осваивается. Успокаивается. Это хорошо. Все время держать его на большом накале нельзя. До жаркого ослабим вожжи. Но „глаза в глаза“ не забывать...»
– Алеша, вы свою маму помните хорошо?
– Конечно. Она умерла в войну. Даже не от болезни, а от недоедания, сырости, нехватки лекарств. Тогда мы, гражданские, почти безвылазно по подвалам сидели. От Квантунской армии скрывались. Потом многие и от наших прятались. Но не мы... Мама была тихая, спокойная. Отец разойдется, бывало, начнет руками махать. А мама только посмотрит на него – он тут же присмиреет. Руки у нее все время что-то делали – вязали, штопали, стряпали...
Он опустил взгляд в тарелку и начал добирать остатки салата. Уже медленно, утолив первый голод. Ада поднялась.
– Алеша, я пластинку поставлю. Вы не возражаете? Пусть играет тихонечко.
– Если хотите, можно и громко.
– Нет, хочу тихо. – Она поставила пластинку, и полились чуть слышные звуки. – А мы будем разговаривать... Да вы курите, не стесняйтесь. Вот вам пепельница. Я тоже закурю. Только не вашу «Звездочку». Сейчас, у Севы в кабинете...
Она чуть-чуть прибавила звук и вышла. По дороге взглянула на себя в зеркало. Неплохо. Но темп не терять.
– О-о, «Кэмел», – протянул Алексей, когда Ада вернулась в гостиную с пачкой сигарет. – Я в Харбине гимназистом с них начинал. Был у нас в классе такой Парулава. Отец у него владел крупным магазином. Так Ираклий всех мальчишек угощал, и постепенно все сделались курящими.
– Хотите? – улыбнулась Ада, взяла себе одну сигарету и протянула ему пачку, в последний момент чуть отвернув запястье. Руки их встретились. Алексей дернулся. И тут Ада дунула ему в лицо.
– Душно? – участливо спросила она.
– Да. То есть нет, конечно... Давайте еще по бокалу-.
– За детей.
– За детей... То есть в каком смысле? За всех детей?
– И за всех тоже. Сегодняшних и будущих. Чтобы жизнь на земле не прекращалась. За плодородие?
– За плодородие.
– Брудершафт?
– Брудершафт.
И не успел Алексей опомниться, как Ада просунула руку ему под руку, осушила бокал и приложилась губами к его губам, при этом непрерывно глядя ему в глаза. Алексей стоял, не в силах отвести взгляда, убрать губы, опустить бокал. Этот поцелуй она исполнила в четверть силы, не пережимая страсть – просто запечатала ему губы.
– Вот теперь мы как брат и сестра, – сказала Ада, отпуская его. – Пора бы и за горячее. Подожди.
И она повернулась к нему спиной и пошла, чуть-чуть, в самую меру покачивая бедрами и кожей ощущая на себе его горящий взгляд.
Готов.
Она устремилась не на кухню, а в спальню, сбросила с себя платье, стянула чулки, отстегнула пояс, скинула белье, быстрым взглядом окинула себя в зеркале. Поперек кровати лежал черный полупрозрачный пеньюар. Она быстро накинула его, еще раз посмотрела на себя в зеркало – и поспешила в гостиную.
Алексей стоял у стола и тупо смотрел на дотлевающую в пепельнице сигарету. Она стремительно подошла к нему и крепко взяла его за обе руки.
– Г-горячее? – хрипло спросил он.
– Горячее, сладкий мой, – сказала она и, обвив полными руками его шею, притянула к себе его лицо и, прижавшись к нему всем телом, впилась в губы...
...Они даже не успели отойти от стола. В первый раз он взял ее тут же, рядом, на ковре – грубо, по-звериному. Он рычал, кусал ее грудь, живот, а она лежала, раскинувшись, и отвечала на его рычание низким грудным стоном, в котором мешались боль и блаженство...
Потом был расслабленный покой, когда оба они, обессиленные, лежали на ковре рядышком, словно курортники на пляже, не в силах и не желая пошевельнуться... ели жаркое прямо из латки, разрывая мясо на куски, подкармливая друг друга прямо с рук, слизывая соус с желанных пальцев. Потом они мазали друг друга остатками соуса и поливали шампанским, потом, визжа, вместе отмывались под душем, где соединились во второй раз... Потом снова был блаженный покой, кофе с яблочным пирогом, вальс под звуки пластинки, который они танцевали чинно, словно на каком-нибудь официальном приеме – разве что оба были совершенно голые. Потом под серебристый смех Ады он поднял ее и унес в спальню, где на ее супружеском ложе все повторилось в третий раз... потом в четвертый... в пятый... в шестой. Они сбились со счета и уснули в объятиях друг друга.